брату Николаю
Деревня за топким болотом,
дорога до самых небес.
И где-то там за поворотом
подлесок, а может, и лес,
и что-то из Чехова, что-то
из этих бессмысленных пьес,
где рубят вишнёвые ветви
и голосом травести
всё говорят: нужно верить
и крест свой смиренно нести…
Конечно, конечно, конечно.
Да что же тут и говорить?
И всё-таки, всё-таки вечно
я буду на Родине жить.
Помедлив слегка перед домом
у ветхой калитки, тайком,
счастливый и с красным дипломом
и с красным дешёвым вином,
как будто бы я из Парижа,
приеду домой из Москвы.
Такое начнётся, парнишки,
чего и не видели вы -
все выпьют горилки, принишкнут,
всё вспомнят и всё всем простят.
И матерь, как будто детишек,
выйдет кормить поросят.
I тихо п’яненкi жiнки заспiвають
про хатку бiленьку в вишневiм раю,
де мiсяць на небi
i зiроньки сяють…
И песней протяжною той растерзают
на клочья кровавые душу мою.
Всё это, конечно, для смеха.
Дом продан наш. Что говорить?
Мне некуда больше приехать.
Мне незачем больше спешить.
Но, как говорил тот же Чехов,
не стоит грустить. Надо жить.
Повымерли близкие, Коля.
Но, будто стелил её бес,
всё та же здесь скатертью в поле
дорога до самых небес,
на паперти пьяненький нищий,
река и деревня окрест,
и чей-то на старом кладбище
шершавый, занозистый крест