***
Шумел на воле детский сад.
Клонилось солнце на закат.
Струился смех, сменявший слёзы…
Ушли январские морозы,
почти оттаяли берёзы.
В углу двора, особняком,
катал мальчишка снежный ком,
сопел, бубнил негромко что-то,
в глазах упорство и забота:
свершалась нужная работа.
На первый ком он клал второй,
и третий высился горой.
Не отдохнув, трудился снова.
Росла и ширилась основа
чего-то странного, большого.
Кричал соседский мальчуган:
«Серёжка горку сделал нам!»
В ответ румяная девчонка,
не больше юркого галчонка,
смеялась счастливо и звонко.
Мальчишка строил и не слышал.
Всё меньше сил, но горка – выше.
Да и не горка это вовсе:
твердея, стыло на морозе
лицо на сказочном колоссе,
что из земли – своей гробницы –
пытался в мир живых пробиться,
и, на руках вздувая жилы,
почти прорвался из могилы,
ощерив рот, в исходе силы.
Толпа бесшумно прирастала,
над ней бестрепетно, устало,
колосс незрячими глазами
и недвижимыми устами
кого-то звал за небесами.
Кто видел, – стал и тих, и скован,
и на вопрос: «Серёжа, кто он?» –
малец, откашлявшись, нескоро,
ответил с капелькой укора:
«Я сын погибшего шахтёра».