Отрывки из воспоминаний моего отца, ветерана ВОВ, 1925 г.р., летчика-бортрадиста, служившего в московской АГОН -авиагруппе особого назначения, позднее переименованной в 10-ю гвардейскую дивизию ГВФ. Записаны им собственноручно в 1980-е годы.
Теперь о наших знакомствах с американцами. Как я уже говорил, на улице нам не давали проходу, пока мы не сменили русскую военную летную форму на гражданские костюмы. Но теперь нас стали одолевать в гостинице. Правда, в номер не заходили, а вот в вестибюле спокойно посидеть не давали. В любое время могли появиться люди, одиночки или группа, русские эмигранты или американцы, которые страстно желали с нами познакомиться и побеседовать. С американцами было легче по причине незнания языка: беседа не могла состояться, и после обмена улыбками, рукопожатиями и похлопываниями по плечу, все быстро расходились. А вот с эмигрантами было сложнее. Их в Сан-Франциско, как я уже говорил, было очень много. И, надо сказать, большинство из них к нам относилось очень хорошо, во всяком случае, ни от одного эмигранта открыто враждебного отношения я не встречал. Было несколько случаев недоброжелательности и подковырок, но я к тому времени уже освоился, за словом в карман не лез и быстро ставил их на их эмигрантское место. Приведу такой случай. Было это еще до того, как я снял военную форму. Как-то в трамвае со мной заговорил один пожилой мужчина. Рассказал, что он то ли из-под Чернигова, то ли из-под Полтавы, что было у них там родовое имение...В общем, беседа мне не нравилась, и я не очень-то поддерживал разговор, ожидая, когда он от меня отстанет. И тут он делает неожиданное предложение: предлагает подарить мне старые русские сапоги, офицерские сапоги, которые еще почти новые. Я понял, что это намек на мои разбитые фронтовые кирзачи. Я чуть не задохнулся от обиды и злости, но сдержался, вида не подал, и вежливо поинтересовался, не те ли это сапоги, в которых он драпал из России? А нет ли у него еще и штанов, вымазанных с перепугу в дерьме, когда он бежал от Красной Армии? "А мы, советские солдаты, и в таких сапогах протопали от Волги до Берлина",- заключил я. Он стал извиняться, что, мол, не хотел меня обидеть, а предложил от всей души. Но на остановке я вышел, и конфликт на этом закончился. А потом я подумал: может, он действительно не хотел меня обидеть и в самом деле предложил сапоги от всего сердца? Кто его знает...Жаль, если я обидел его зазря.
Расскажу о двух знакомствах, которые мне запомнились больше всего. Особенно часто приходили к нам в гостиницу двое мужчин. Один был русский эмигрант по имени Володя, а второй-американец(имени не помню). В номер зайти, видимо, они не решались, и караулили нас в вестибюле. Задавали много вопросов. Их интересовало все о России. И чувствовалось, что к СССР они относятся с большим уважением. А вот мы их ни о чем не расспрашивали. Сейчас мне кажется, что я его обязательно должен был расспросить о его предках, о том, как они оказались в Америке, как жили и что делали в революцию. Но тогда я почему-то этого не сделал. Однажды они пригласили нас покататься на машине по Сан-Франциско и показать достопримечательности. Отказываться было неудобно и мы поехали. Машина принадлежала американцу. Потом мы катались еще несколько раз. А однажды вечером они предложили показать русский ресторан "Балалайка". Было заманчиво, но и рискованно. Мы все-таки боялись, что за нами ведется негласная слежка, и опасались, что однажды нас вызовут в консульство и нам придется держать ответ за все наши прегрешения. Но искушение перевесило осторожность, и мы согласились.
Поехали на машине в 8-9 часов вечера. На фасаде ресторана была изображена балалайка из неоновых огней. Когда вошли в зал, вначале ничего не поняли. Была почти полная темнота, тихо, лишь наигрывала мелодия русского старинного романса. Присмотревшись, мы увидели, что каждый столик освещен одной-двумя свечами. К нам подбежал официант, одетый в льняную белую рубашку, вышитую крестом, навыпуск и подпоясанную шелковым поясом с кистями, широкие шаровары заправлены в сапоги, одним словом, одет под истинного россиянина. Он проводил нас к свободному столику и стал хлопотать над сервировкой. Были мы с Андреем, без Васи Мокроусова. Сам вечер, проведенный в "Балалайке", не запомнился, ничего примечательного не было. Почему-то запомнилось только серебряное ведерко со льдом, в котором стояли бутылка виски и бутылка шампанского. Освещение было такое, что лиц сидящих за соседними столиками рассмотреть было невозможно. Да еще освещалась тусклым светом небольшая сценка, где пели и плясали мужчины и женщины, одетые в старинные русские платья. Володя попросил сфотографироваться на память об этой встрече, и через 15 минут нам вручили фотокарточки. Когда уходили, мы с Андреем попытались заплатить свою долю за предъявленный нам счет, но наши американские друзья не позволили нам этого сделать, сказав, что это было их приглашение и их угощение. А мы в душе были рады, так как заплати мы сами, у нас тут же образовалась бы в нашем скромном "американском" бюджете большая прореха.
Приближался день победы. Об этом мы узнали из газет, выходящих на русском языке. Одна из них была "левая", другая - "правая". Назывались они "Русское слово" и "Новое слово". Какая из них левая, а какая - правая, сейчас не помню. В "левой" писали о русских и о России только хорошее. "Правая" же писала о событиях на советско-германском фронте без искажений, но в политическом отношении иногда такую грязь лила, что и поверить было трудно. Особенно много и подробно она писала о "польском вопросе". Тогда я в детали не вникал, да и из ее статей я вряд ли мог что-то понять. Помню только большими буквами заголовки "Столько-то(сколько-не помню) польских патриотов томятся в застенках НКВД", "Сталин казнил столько-то польских патриотов" и т.д. Этот "польский вопрос" до 1995 года у нас особо нигде не упоминался, и только в 1995 году, когда по телевизору показывали историко-документальный фильм о Великой отечественной войне, я в общих чертах мог разобраться, в чем же заключался "польский вопрос".
Нас удивляло то, как свободно американцы могут выражать свое мнение, ругать и осуждать своего главу государства вместе со всем, не угодным им, правительством, причем не только в разговорах между собой, но и в печати. В это время умер президент Рузвельт, и на его место заступил Трумен. Правая русская газета расхваливала его достоинства, а левая ругала на чем свет стоит - называла его "недальновидным", а в некоторых статьях и просто "дураком", который президентом стал случайно, потому что таков закон американской конституции, где записано, что после смерти президента вицепрезидент автоматически занимает его место. У нас не укладывалось в голове, как не посадят за решетку тех людей, которые так непочтительно отзываются о главе правительства. Мы и подумать плохо не решались о Сталине, а не то что сказать вслух.
Начал о конце войны, а занесло вон куда...Ну, ничего, раз уж начал о демократии, так и продолжу на эту тему. Больших митингов и забастовок я за все время не наблюдал. Может, в то время и обстановка этому не способствовала. А вот мелкие забастовки видел часто. Вначале я и не понял, что это было: ходят взад-вперед несколько человек по улице, держат в руках плакат, на котором что-то написано, и что-то выкрикивают. Когда я поинтересовался, что все это значит, мне объяснили, что это бастуют продавцы данного магазина. На плакате у них написано обращение к согражданам - не покупать в данном магазине товары. А граждане выполняют их просьбу, им это ничего не стоит, ведь они могут зайти в любой другой магазин. В результате клиентов становится меньше, хозяин терпит убытки и в результате вынужден выполнить требования бастующих работников. Вот такая демократия.
9 мая 1945 года мы узнали, что Германия капитулировала и вторая мировая война закончилась.
Продолжение следует...