Страницы Истории

Геннадий Милованов
1. Слово о полку Игореве (1187г.)

Омывшись алою росою,
В смертельном замерев испуге,
Покрыло поле тишиною
Мечи и рваные кольчуги.
Славяне скупости не знали
И отдавали долг исправно.
Не потому ли на забрале
В Путивле плачет Ярославна?!
А над злосчастною Каялой
От горя солнце почернело –
Как мать, "крамолу" проклиная,
По сыновьям своим скорбело.


2. Батый под Киевом (1240г.)

На горе русам Днепр широкий
Во власти льда.
У неприступных стен высоких
Стоит Орда.
Тревогой город взбудоражен
И смотрит в степь,
Где крик монгола, дик и страшен,
Несёт им смерть.
Раскосый варвар, приторочив
Ее к седлу,
Уж полземли копытом топчет
И сеет мглу.
Готовят пир в татарском стане.
Придёт рассвет –
И долго по Руси не стает
Кровавый снег.


3. Битва на реке Воже (1378г.)

Татарской стрелою пронзённый
С крутого обрыва речного,
Смеркался тот день, унесённый
Галопом коня вороного,
Чтоб утром, взошедшим над сечей,
Низринув столетние беды,
Родиться желанной Предтечей
Уже Куликовской победы.


4. Поле Куликово (1380г.)

Там, где катится Дон, у Непрядвы-реки,
Где густые туманы встают по утрам,
Где седеет ковыль да свистят кулики,
Где раздольный простор необъятен глазам,
Как забыть этот зов – обратить время вспять,
Чтобы ветер тревог полной грудью вдохнуть,
На прощанье обняв постаревшую мать,
Вновь кольчугу надеть и – на юг повернуть.

А на место придя, силу Русской земли
Увидав, ощутить вдруг бессмертье своё;
И гортанные крики заслышав вдали,
Им навстречу шагнуть, сжав топор иль копьё.
И наотмашь рубить, и кромсать, и колоть,
Рвать зубами врага, и кричать, и стонать,
И на грани, связующей душу и плоть,
Десять раз умереть и воскреснуть опять.

А когда на исходе сентябрьского дня
Опрокинется в степь удивлённый Мамай,
Истекающим кровью вскочить на коня,
Как молитву твердя: «Догоняй! Догоняй!»
От Непрядвы-реки до Красивой Мечи
За великую боль, униженье и грусть
По татарским телам погуляли мечи.
И жива этой памятью древняя Русь!


5. Андрей Рублёв (1408г.)

Распростёрлась над миром небесная твердь.
Только где же ей быть голубою?! –
Записала все краски раскосая смерть
Чёрным дымом да алою кровью.
Разбивали в молитвах неистовых лбы,
На священные лики взирая,
Принимали мучения грешной судьбы,
А не кущи весёлого рая.
Но восстал человек. И терновый венец,
Триста лет вознесённый над Русью,
Снял однажды, заляпанный краской, чернец,
Труд окончив со светлою грустью.
Еще свежей смолой пахнул иконостас
И резьбою своей золотился,
А уже был он с каждым, всеведущий Спас,
А уже ему каждый открылся.
"Приходите ко мне, кто устал от трудов,
Кто обижен и я успокою.
Пусть отныне для вас Богом станет любовь
С неприкрытою правдой людскою!"
И на взоры, отвыкшие от синевы,
От гармонии чистой и нежной,
Хлынул свет, увлекая сердца и умы
В мир добра, осенённый надеждой.
И звучала хвала в монастырской толпе,
Даже князь не скупился на злато.
Зря ли инок Андрей видел Бога в себе
И дарил то, что вечно и свято.


6. Владимирская старина.

Едва заря раскинется над Клязьмой,
А над собором вспыхнут купола
И древней белокаменною вязью
Расскажут о войне добра и зла.
Кто в те года, кровавые, лихие,
Под эти своды в страхе не бежал,
Когда по стенам образа святые
Лизал в порыве алчущем пожар.
Когда распятый ненасытной смертью,
Вдруг неживые разомкнув уста,
Всё призывал к любви и милосердью
В огне лик почерневшего Христа.
И до сих пор возносит он молитвы
За грешных нас, заблудших и глухих,
Что всем словам предпочитают битвы
И в ранг достоинств возвели грехи.
Не для того ли возводили храмы
И поклонялись Богу одному –
Рублёвы, Греки, Постники и Бармы,
Что Он един и все равны ему.

   
7. Лесной монастырь

Далёкое солнце лучи сквозь бойницы
На пыльные плиты снопами кладёт,
За стенами – свет и поющие птицы,
А здесь – полумрак и расписанный свод.
Но взором пронзают безмолвные лики
И духом своим оживают во мне:
Я слышу молитвы и бранные крики,
И в лязге оружия ржанье коней...
Я чувствую боль, окроплённую кровью,
И с нею смертельный предательский страх.
Я вижу склонившуюся к изголовью
Монахиню в чёрном с тревогой в глазах...
Сквозь толщу веков в море шума лесного
Плывёт монастырь, распустив паруса
Церквей белокаменных, где рядом с богом
Живут и с надеждой глядят в небеса.


8. Летописец

Тянет холодом и мраком.
Своды давят, как века.
Гулким эхом с каждым шагом
Звук летит издалека.
Дверь, дубовую резную,
За кольцо рукой толкну
И в палату расписную
Осторожно загляну.
Взглядом всё окину мигом:
Стол, свеча и образа.
Сколько лет над этой книгой
Слепли в сумерках глаза?!
Кто писал её когда-то,
Грыз гусиное перо?!
Если уж молчанье – злато,
То ценнее – серебро.
Выводил почтенный старец,
Над бумагою склонясь,
Как опять в дыму пожарищ
Шли на Русь – то хан, то князь.
Как опять народ косили
Чёрный мор и недород.
Видно, Бога не молили
За грехи из года в год.
И записывал свидетель,
Гневом праведным горя,
Как забыли добродетель
От холопа до царя;
Как одну корысть стяжали,
Тайно продали Христа
И судьбу Руси решали –
Те, в ком совесть нечиста.
Завещая напоследок
Избегать вражду и кровь,
Всё взывал далёкий предок
Верить в разум и любовь;
Сознавая силу слова,
Как связующую нить,
Веру чистую Христову
В душах праведных хранить.
... Пожелтевшие страницы,
Потемневший переплёт.
Глубь веков: дела и лица,
Мыслей вслух огонь и лёд.
Словно слепок, сгусток, снимок
Той поры – сей фолиант.
Знать, не зря трудился инок,
Отдавая свой талант.
Жил, горел, подобно свечке,
И в урочный час потух.
Пусть твердят, что всё не вечно:
Смертно тело – вечен дух.
Дай же Бог и мне – потомкам
С благодарностью судьбе
Вещей книгой, песней громкой
Вдруг напомнить о себе!


9. На Волге

Июнь, двадцать третьего дня.
Блеск солнца и ветра порывы.
Большое село Городня.
Над Волгой крутые обрывы.
Купаются вёсла в реке.
Рубахи в разводах от соли.
На чьей-то уставшей руке
Уже пузырятся мозоли.
Простой деревенский причал
Рассыпал бетонные плиты
И лодки на волнах качал
На отмели здешней открытой.
Тропа убегала наверх,
К источнику нас выводила,
Снимая усталость и грех,
Святою водою поила.
У края заросшего рва,
Где сверху осыпались корни,
За кронами храм Рождества
Звонил со своей колокольни.
Быть может, пятьсот лет назад
Здесь плыл Афанасий Никитин,
Подняв на ладье паруса,
Крестился на эту обитель.
Когда-то соседняя Тверь
С Москвою за трон воевала;
И как крови жаждущий зверь,
Степная Орда лютовала.
Под ветром, летевшим с реки,
В день летний, погожий и росный,
Вёл мимо на север полки
Иван – царь Великий и Грозный.
Но бедам не кланялись ниц;
И в летопись мысли и дела
Вписали немало страниц
Монахи тверского удела.
Звучала мудрёная речь,
Мелькали кресты и вериги,
А в кельях, при сумраке свеч,
Писали иконы и книги.
Любили – как только могли,
Творили – как только умели;
Пусть сами быльём поросли,
Но строили, будто бы пели.
Пусть ныне другие слова,
И песни не те уже стали,
Но смотрится храм Рождества
В зеркальные волжские дали.


10. Новый Иерусалим (1656г.)
         
Осторожно по карнизу
Белой башни прохожу,
С замираньем сердца книзу
Прямо под ноги гляжу.
Там, к заросшей жёлтой тиной,
Безымянной старице,
На камнях с налипшей глиной,
Лесенка спускается.
А вдали дорога вьётся –
Слышен шум за полверсты.
На церквах горят на солнце
Золочённые кресты.
Только кажется, что будто
Кто-то вновь отважится,
И чужое в это утро
Войско вдруг покажется.


11. Тени прошлого (1795г.)

Заходящее солнце упавшим лучом
В полумраке скользит по карнизу.
Пахнет зеленью трав и сухим кирпичом,
Белый камень становится сизым.
Вместо крыши плывут облака в вышине.
В каждой щели – дыхание ветра.
Как живой – силуэт на отвесной стене
В колебаниях тени и света.
Невесомая стройная движется тень
Под неслышную музыку в танце
В этом зале из полуразрушенных стен
Средь таких же невидимых граций.
Но одна лишь из них непохожа на всех,
Точно призрак великой царицы –
Мастерицы интриг и дворцовых утех,
Рушить замки большой мастерицы.
Сколько здесь наяву разгоралось страстей,
Как на сцене театра абсурда:
Гасли свечи от резких движений гостей,
Гасли взоры на грани рассудка!
...Но всему есть конец. И как будто в ответ,
Вдалеке меркнет золото солнца.
И уходит во тьму восемнадцатый век,
А назавтра с рассветом вернётся.

Царицыно,  1994 г.


12. Бородино (1812г.)

Над полем, уходящим в дали,
Над тишиной тревожной мглы,
Как символ воинской отваги,
Парят застывшие орлы.
Им не подняться больше в небо,
Не слышать ветра под крылом:
Они ушли однажды в небыль
Далёким августовским днём.
Их дождь сечёт клинком холодным,
И солнце беспощадно жжёт.
А небо вечным и свободным
Простором всё напрасно ждёт.