Дискомфорт. Шесть миниатюр

Лика Листопад
1
Пришёл в издательство знакомый поэт. Принёс несколько своих книг, просил продать. Хотя бы рублей по тридцать. Потерял работу, жить не на что. А сам продавать не умеет, просто дарит. Книги изданы за свой счёт – обычное дело. Хотя и стихи хорошие, и в Союзе писателей он состоит – никто им и его стихами не интересуется. Ладно, говорю я, продам. Постараюсь.
Вот и лежат его книжки у меня на полочке. Люди приходят, предлагаю. Иногда по тридцать, иногда даже по двадцать. Не берут. Ленятся даже в руки взять, полистать.
Что-то произошло с нашим обществом. Со всеми людьми. Перестала цениться работа душевная, умственная, интеллектуальная. Работа духа, в конце концов. Стихи стали восприниматься как информация, которую можно получить... в интернете, например. Бесплатно. Денег стоят издание, полиграфия, а не работа души. При этом, то есть при высоком полиграфическом качестве издания, внутри, под обложкой, может находиться подделка, плод графомании. Брать такую книгу – это всё равно, что покупать пустую красивую упаковку. Но покупают же. Так же, как бутылку пива или кусок мяса.
А хорошие стихи в тонкой обложке – лежат. Никто их не читает. Может быть, люди просто боятся – проснуться и жить душой, а не физическими потребностями или потребностью в «информации» – ради развлечения? Ведь если купят, придётся читать, думать, сомневаться, страдать... Кому это нужно?

2
Мне кажется, что так называемый Золотой век русской литературы давно уже превратился в затонувшую Атлантиду. Мы уже не способны понять ту реальность, тех людей, которые о ней писали, и тех, о которых они рассказывали. У тех людей было мерило — всей реальности, всей жизни, всего бытия. Были понятия чести, совести, души. Боюсь, что сейчас это понятия более чем абстрактные. Попробуй заработай что-нибудь со своей честью, если твои интеллектуальные возможности оцениваются в 5 тыс. руб. в месяц (при такой же квартплате). Не думаю, что тогдашнее государство сильнее любило своих граждан, даже и жили они значительно хуже, и так же воровали и брали взятки, но ведь такое поведение не считалось нормальным и даже достойным. И свидетельство тому – тогдашняя литература. Теперь её ни один школьник не поймёт. Потому что знает, что мама и папа живут совсем по-другому. Что папа берёт со студентов деньги и пишет им за деньги контрольные и курсовые, а мама надрывается уборщицей, потому что учитель рисования нигде не нужен. Какая уж тут совесть. Смешное слово. Лишь бы ребёнку учебники купить. Странно – учебники, в которых та же – бесполезная – классика. Мёртвый груз. Затонувшая Атлантида.
Остаётся надеяться, что когда-нибудь она всплывёт. И наши внуки будут другими.

3
– Вы что, революцию тут хотите делать? Если вам не нравятся те правила игры, которые предлагаем мы, вы ведь можете и уехать.  Вас никто не заставляет здесь жить.
Это слова главного начальника местной культуры города Эн. Шикарно! Вот ведь проговорился. Испугался, что в городе поэты могут провести некое культурное мероприятие в официально значимых местах. Вот и высказал им. Революция! «Горе от ума», да и только. Фамусов, вечный Фамусов. Который не дурак, потому и министр культуры.
А вообще меня всё чаще посещает мысль, что все, кто живёт здесь и приспосабливается, принимая правила игры, – бессовестные.
А тот, кто уезжает и не принимает – проигравший. И тоже бессовестный.
Потому что совестливые и порядочные люди, которые пытаются что-то изменить, в этом мире долго не задерживаются.

4
Несколько раз она ездила в другой город на поэтический фестиваль. Ездила автобусом, в метель, уснуть на тряском сидении было невозможно. На следующий день сидела в жюри с 11 до 19, выслушивала дикое количество стихов, с трудом понимая, о чём речь; гуляла по чёрному, зашрихованному белым городу, и снег переходил в дождь; ела ресторанную пищу в странном псевдонародном заведении с печками, деревянными ложками, банными вениками и полосатыми рушничками; выдавала грамоты; слушала самодеятельные фальшивые концерты; пила шампанское; ехала в такси; дремала на вокзале (вокзалов оказалось два, если нашла нужный); а когда устроилась в автобусе, подумала: всё не то, не так... причём здесь поэзия?

5
Семейная пара. Живут вместе не один год. Дом, дети, общее хозяйство. Все у них хорошо, ссорятся редко, быстро мирятся. Спят всегда вместе, на одной кровати. Но странное дело: он засыпает быстрее, а она лежит и думает о том, что же ему снится. Что ему снится ночью и о чём он думает днём? Это её бесконечное желание узнать, что же у него в мыслях и в душе, не даёт вздохнуть спокойно. Но она ничем этого не выдаёт. Она всегда говорит правильно и вежливо. Никогда не спрашивает: «О чём ты думаешь?»
Да, если бы мы точно знали, о чём думает любимый человек, мы меньше бы страдали. Но жили, скорее всего, все по одиночке.

6
Читала сегодня стихи полузабытого классика двадцатого века. Поразилась, какая музыкальность в его поздних стихах. Такое ощущение, что эти стихи существовали всегда – такие они предсказуемые и необходимые. А ранние — очень образные и холодные. Никакой музыки.
Почему так? Наверное, потому, что человек прошёл через страдание. Не озлобился, а вдруг стал слышать. Не видеть движение образов, а именно СЛЫШАТЬ божественную музыку таких человеческих и нечеловеческих стихов.
Чтобы начать писать стихи, нужен слом. Наверное, поэтому стихи у женщин более лиричны, хотя порой и мелковаты, – оттого что женщины больше страдают. Душевная организация у них такая, что требует страдания из-за любви, хотя бы придуманной. У мужчин как-то по-другому. Их «надрывают» более серьёзные вещи.
Хотя бывают и исключения. Например, Эдуард Асадов. Или Анна Ахматова.
Впрочем, всё это очень,  очень субъективно. Главное, что хорошие стихи в больших количествах нельзя читать – тоже надрываешься и ломаешься.
А надо жить...