1
Грядет Июнь, жестокий, словно ринг,
в котором будет все: игра без правил,
пейзаж подъезда в траурной оправе,
металла хохот и созвездий крик...
Примкнуть бы с горя к алчущей ораве,
но – издает душа похмельный рык,
и пьется чай... с бисквитом из интриг,
с иллюзией, хрустящей аки гравий...
Прости, Июнь, ты вроде ни при чем:
комар все тот же реет над плечом,
и те же мухи на лету икают,
кто с банком в сумке, кто с пустой сумой,
а между ними – черный юмор мой...
Предчувствую судьбинушки нокаут.
2
Предчувствую судьбинушки нокаут,
да так, что полтергейст впадает в дрожь, –
среди рогов с копытами и рож
предчувствия никак не иссякают!
Судьбе не важно, плох ты иль хорош,
за пазухой какой таскаешь камень, –
она всегда чего-нибудь втыкает
в колеса тех, кто любит выпендреж...
Кому по нраву прущий поперек
течений, масс, дорожек и дорог,
абсурдов, узаконенных веками?
И я из тех, кого боднуть не прочь
любая жуть. И чтобы мне помочь,
друзья в широты отпускные канут...
3
Друзья в широты отпускные канут –
пожизненно, на месяц ли, на год –
вкушать полунесбыточность свобод
и наслаждаться бурями в стаканах.
А мне не отскоблиться от забот,
от образа, что сплел какой-то каин
не слишком-то отмытыми руками,
от вечного звучания вразброд
ума и сердца. Даже чай мой горек
при том, что я отпетый трудоголик...
Но лодырей сменяют упыри –
и не дай Бог идея цвета мяса
взбурлит на почве полусытой массы!
И недруги схлестнутся на пари...
4
И недруги схлестнутся на пари,
смакуя предсказуемые темы:
что сделает мясник с овнами теми,
что львиный рык издали до поры?..
И кто кого намедни клюнет в темя;
и стоит ли читать Экзюпери
потомкам коммуналок и перин;
и сколько леса свалит чье-то тело
во благо областных номенклатур...
Неужто впрямь совсем не «от кутюр»
оденемся? Из личностей – да в стадо?..
Единый СПИД? Совместная парша?
Нет, мне не жаль рискнувшего решать,
куда, когда и сколько раз мне падать...
5
Куда, когда и сколько раз мне падать –
решит Господь. Любители не в счет.
Когда река меня перетечет,
останутся стихи, мой сад и память,
вместившая не годовой отчет,
а лирику с характером торнадо.
Поэта вглубь укладывать не надо,
а ввысь дорогу он и сам найдет.
Уж если падать – то в объятья милых,
в луга, в стога, в наивность опер мыльных,
с творцами тяготенья не смирясь...
Чреват Июнь паденьями другими,
и даже видно меж аккордов гимна,
в какие дебри и в какую грязь!
6
В какие дебри и в какую грязь
торопит кровожадная эпоха?
Эротика – она уже не похоть,
а нелюдь – очень даже и не мразь...
На небо, запотевшее от вздохов,
не пялится лишь жареный карась,
и пламечко, из искры возгорясь,
не прочь спалить и монстра, и пройдоху.
Топтанье по граблям уже не фарс,
иссякла сила непечатных фраз,
не хочется быть больше чем Поэтом...
Электорат на глупости горазд.
И чем-то неземным на фоне этом
покажется ромашкин желтый глаз...
7
Покажется ромашкин желтый глаз,
увидит нас и спрячется от страха:
направо – фиолетовая ряха,
налево – живодерня без прикрас,
помойка позади и та с размахом,
а сверху громыхает Божий глас,
и сыплется на головы подчас
что выпросили – от дерьма до праха...
А впереди – почти что Голливуд:
статисты в декорациях жуют,
вкушая смесь Чайковского с ламбадой...
Что танка рев, что наглый хор цикад –
не выглядит пока отснятый кадр
последней вспышкой гаснущей лампады.
8
Последней вспышкой гаснущей лампады
мелькнет надежда – ко двору мираж!
Среди моих, твоих и общих лаж
нельзя без оной. Танец до упаду
втроем с инфарктом – если не кураж,
то смена звукопада телопадом? –
Тогда станцуем! Время не эспандер,
но все же не спеши с потоком краж
руки, июня, сердца, что не слева...
И справа нет его – виновен Леви
и льнущие пожизненно жлобы.
По осени стрельнет ружьишко в драме,
но, притворясь живой и с козырями,
пойду на блеф: ни стона, ни мольбы.
9
Пойду на блеф: ни стона, ни мольбы
по поводу бессмыслиц и нелепиц,
пыланий зимних и ознобов летних...
Не ринусь ни в союзы, ни в рабы,
ни в жены и ни в кассы за билетом, –
милей общаться с деревом любым,
чем видеть, как очередные лбы
трещат по швам в борьбе за эполеты.
Броня крепка? Так не моя ж броня!
Я б рада в торт лицом, но для меня
предписано другое благолепье...
Эмоциям потом найдется сбыт.
Пока же лучше петь в бронежилете:
мой долг непрошибаемою быть.
10
Мой долг непрошибаемою быть –
для дурня, параноика и хама,
чтоб не нашли и не перепахали
мозги, стихи, деревья, душу, быт...
А впрочем, быт не в счет. С его-то харей
случись чего, никто не заскорбит:
грызет-скребет, зудит-хрипит-свербит
и мерзостно при том благоухает!
Всё остальное как бы не отдать,
когда взбодрится обезьянья рать
и в услуженье ей полезут суки...
Насколь они не вечны под луной?..
О Господи, роди меня иной,
пусть лопнет эта публика от скуки!
11
Пусть лопнет эта публика от скуки,
от поцелуев, пахнущих борщом,
от зависти и от чего еще,
в утробе порождающего звуки...
Вам диктатуру? Вот она, с плющом
избранников стукаческой науки...
Аборигены пожирают Куков,
и ни один пока не отомщен.
И будут жрать: фактически, формально,
на кухнях и в разборках криминальных,
в любом обличье и среде любой...
Увы, с экономическим мотивом
та песенка. И где альтернатива?
Не первый, не последний мордобой...
12
Не первый, не последний мордобой,
и не кулак, так порча – не иначе...
Мы друг для друга ничего не значим,
в итоге – нос по ветру, хвост трубой
и по теченьям – водочно-коньячным,
куда попроще, с пеной под губой...
Краснющую планету «голубой»
назвал дальтоник или же незрячий.
Не просто жить и не мешать другим.
Мы все в какой-то степени враги,
так что теперь, ни шагу без дубины?
...Зачем-то петухом кричит гобой,
и хочется сбежать от нелюбимых
опять ничейной и почти собой...
13
Опять ничейной и почти собой
скажу Вселенной что-нибудь такое,
что небо на меня махнет рукою
и «вечный бой» познает вечный сбой.
Изобрету период ледниковый
для всякого творящего разбой
и всласть займусь словесной городьбой
в ночи под лампой с нимбом насекомых...
Мечтать не вредно. Но пока Июнь
кровавит нос, и все дела – хоть плюнь,
и вот он, кнут, и пряника не купишь...
Всевышний, сохрани от тупика!
Сомнениям и страхам дав пинка,
шагну в июль, слагая пальцы в кукиш.
14
Шагну в июль, слагая пальцы в кукиш, –
не сглазить бы какую из свобод!
Пусть судорогой календарь сведет,
но завтра ты не «Беломор» закуришь,
не двинешься с метлою вдоль суббот,
плодов экспроприации не вкусишь,
к партийным сутенерам в потаскухи
не пригребешь, в крови нашедши брод...
Мой атеист, помолимся совместно
за души тех, кто зачат был от Мести,
за ржавь теорий и за тлен вериг...
И наливай, пока не выбрал пепси! –
Зато потом какая будет песня!
Грядет Июнь, жестокий, словно ринг...
15
Грядет Июнь, жестокий, словно ринг...
Предчувствую судьбинушки нокаут.
Друзья в широты отпускные канут,
и недруги схлестнутся на пари:
куда, когда и сколько раз мне падать,
в какие дебри и в какую грязь...
Покажется ромашкин желтый глаз
последней вспышкой гаснущей лампады...
Пойду на блеф: ни стона, ни мольбы,
мой долг непрошибаемою быть –
пусть лопнет эта публика от скуки!
Не первый, не последний мордобой...
Опять ничейной и почти собой
шагну в июль, слагая пальцы в кукиш.
Фото Автора.