Мать моя, музыка, в пенном твоём прибое,
где оскоплённое время кровит сильней,
я возникаю – уже навсегда с тобою,
в жизни до самой смерти, и даже в ней.
Мать моя, музыка, скольких уж ты вскормила
(вечность и млечный путь, молоко звезды),
скольких, держа за пяту над беды горнилом,
оберегала от большей ещё беды.
Мать моя, музыка, если и я однажды,
словно Ахилл, пошатнусь, упаду во тьму,
выплыву из невозможной, последней жажды
к острову дальнему,
берегу твоему.