MOUCHOIR DE NUAGES
ПЛАТОК ОБЛАКОВ
Трагедия в пятнадцати актах
Тристан Тцара
Предисловие автора
Впервые пьеса была сыграна 17 мая 1924 года в Theater de la Cigale как часть «Парижских вечеров», организованных графом Этьеном де Бомон. (Автор выражает свою благодарность графу за вкус и тонкое понимание, которые были проявлены при постановке «Платка Облаков».
Действие происходит в замкнутом пространстве, подобном ящику, из которого актеры не могут выбраться. Все пять декораций одного цвета. Позади, на определенной высоте, располагается экран, отображающий, где происходит действие, посредством репродукций, увеличенных с иллюстрированных открыток. Они скручиваются на два валика рабочим сцены, который все время виден зрителям.
Посредине сценического пространства располагается плоскость. По левую и правую стороны – стулья, гримерные столики, реквизит и костюмы актеров. Все актеры находятся на площадке все время, пока длится пьеса. Когда они не играют, они поворачиваются к зрителям спиной, меняют костюмы или болтают между собой.
Основное действие каждого акта разыгрывается на плоскости, в то время как Комментаторы работают спереди и по обеим сторонам сценического пространства. В конце каждого акта освещение резко меняется таким образом, что остаются освещенными только Комментаторы; актеры тем временем покидают сцену. Освещение также резко меняется в конце каждого Комментария таким образом, чтобы прожектора освещали только плоскость. Осветители и прожектора также должны быть видимы.
Реквизит приносят или уносят двое рабочих сцены. Все актеры в пьесе сохраняют свои настоящие имена. В настоящей редакции действующие лица носят имена актеров, играющих роли. Поэт, Жена Банкира и Банкир являются основными действующими лицами. A, B, C, D и E – Комментаторы, играющие также роли второго плана.
АКТ ПЕРВЫЙ
(Гостиная. Два кресла, телефон.)
ПОЭТ: (садится. Лакей вручает ему письмо. Он читает во весь голос.) «Милостивый государь: несмотря на то, что времена тяжелы и не весьма благоприятны для авантюры, и невзирая на знамения, ежедневно преподносимые мне Небесами в различных формах, как то курсы валют и цены на фондовой бирже сердца, я все еще позволяю себе писать вам.
Ваша последняя книга дает мне возможность довериться вам. Я не несчастная женщина; я опустошенная женщина. Вот уже три года я замужем. Мой муж банкир; он богат, привлекателен, молод. Я едва его знаю. Он не любит меня, я не люблю его, мы видимся крайне редко. Возможно, того требуют его богатство и внимание; возможно, дело в моей собственной жизненной неадекватности, но мне не представляется возможным попасться в ловушку его интересов, разделяющих нас и изолирующих друг от друга в рамки безразличия. Вот почему мне хотелось бы видеть вас. Надеюсь, вы скажете мне, если эти обстоятельства дают мне право наполнить мои легкие новым дыханием, которое предначертано мне законом, легкие страстно жаждут привязанности.
Искренне, и т.д.» (Кладет письмо в карман.) Весьма интересно, весьма интересно. (Звонит по телефону.)… Елисейские, 44-33. Месье Марсель Эрран ожидает мадам Андреа Паскаль у себя дома. (Кричит.) Жан… если дама приехала, пригласи ее. (Андреа входит.)
ПОЭТ: Прошу, садитесь, Мадам. Ваше письмо тронуло меня, и очарование, излучаемое вашим присутствием, сочетается с ослепительной вспышкой вещей, которые я люблю. Да, чтобы прояснить все с самого начала: я люблю только лишь ВЕЩИ, их блеск и их очарование.
АНДРЕА: Но как можно любить вещи? Я думала, вещи существовали для того, чтобы использовать их в личных целях… Это, мсье, должно быть, большей частью ваша поэзия.
ПОЭТ: Да, вещи существуют для того, чтобы их использовали в личных целях, но с любовью. Хотите вы того или нет, я не люблю мужчин, я не люблю женщин; я люблю любовь, это, надобно сказать – чистая поэзия.
АНДРЕА: О, мсье, как вы, должно быть, пострадали в жизни, сосредоточившись на подавлении своих страстей в столь тупой и универсальный порядок. По мне, так я уверена, в глубине вашей души ваши чувства столь же разнообразны, сколь и яркость красок, а уж их комбинаций более, чем сочетаний калейдоскопических конструкций фауны подводного мира.
ПОЭТ: В самом деле, я выплакал столько, что теперь я достиг порога, где более не могу различить слезы горя от слез радости.
АНДРЕА: Какая трагедия заключена в этих словах! Моя ситуация ясна; это не мое несчастье, то, с которым я пришла отяготить вас, поскольку я не такая, как другие женщины, которым нравится изливать истории своей жизни поэтам, которые мнят себя «непонятыми».... За рвением, с которым они преподносят себя вам, под маской кокетства зачастую кроется неустойчивость.
ПОЭТ: В конце концов, я достиг состояния, в котором свел все ощущения к нулю; равновесие, в котором, даже весной, невозможно подчиняться любви другого человеческого существа, за исключением попавших в беду. Несмотря на это, я не опустошен. Наоборот. Мы, возможно, могли бы даже найти решение…
АНДРЕА: Неужто вы верите в то, что мужчина может жить в одиночестве, безо всякого стремления к другому человеку для обоюдного обмена влечениями и реакциями? Вы вправду уверены, что мужчина способен прожить, не любя?
ПОЭТ: В полной мере, мадам, ибо счастье в данном случае было бы только лишь чем-то вроде заболевания; без него никому не пришлось бы время от времени принимать «таблетки любви» для того, чтобы придти в состояние цельности, которое есть не что иное, как симулякр, мадам. (Встает.)
АНДРЕА: Вы хотите меня убедить в том, что вы – не что иное, как симулякр, мсье? (Она поднимается.)
ПОЭТ: (Беря ее под руку.) Когда мне было семнадцать…. (Уходят. Удар гонга. Смена освещения. Смена декораций. Во время Комментариев, актеры меняют костюмы или грим.)
КОММЕНТАРИИ
C: Где-то они теперь, поэт и женщина, открывшая его, подобная чистой ноте в песне на крутом повороте пути? Они все так же бросаются историями своих жизней, подобно саду из щебня, который разбрасывают на пути так, чтобы по нему найти дорогу назад.
B: Но скоро наступит ночь и они не смогут найти дорогу, помеченную щебнем, потому что на следующий день этот щебень ничем не будет отличаться от остального дорожного щебня, и все карты будут спутаны, путаницей, которой мы стараемся избежать день ото дня.
C: Вы правы, нам никогда не вернуться на дорогу памяти. На велосипеде или автомобиле возможно вернуться в отправную точку, но только по другой дороге, только по той, которой бежит память. Эта дорога утопает в сырой земле, из которой месится ежедневный хлеб разума.
B: Все мы усеяны щебнем. (Смена освещения.)
АКТ ВТОРОЙ
(Венеция.)
ДРУГ: Мрачна Венеция в сумерках. На Гранд-канал два ряда золотых зубов дворцов точь-в-точь похожи на улыбку, соизмеримую с масштабом города.
БАНКИР: Мне скучно…
ДРУГ: Почему бы тебе не взять да изучить, как воспринимать подобную архитектуру, в которой претенциозность тает в отражении жидкости?
БАНКИР: Мне скучно…
ДРУГ: Чего бы ты хотел, дорогой мой друг?
БАНКИР: Не знаю. Мне скучно. Сегодня вечером я уезжаю. Прощай! (Банкир уходит.)
ДРУГ: Надеюсь, до скорой встречи… (Поэт и Андреа входят в одежде путешественников.)
ПОЭТ: (Андреа.) Я обещал провезти вас повсюду, дабы найти вашего мужа и спровоцировать противоречие, из которого вспыхнет искра, указующая направление, куда держать нам путь в наших умозаключениях. Я сдержу свое слово…
АНДРЕА: Теперь я чувствую в вас нечто большее, чем доверие. Я отрешилась от своего желания. Что касается нахождения моего мужа; клянусь вам, что…
ДРУГ: (заметив Андреа.) О! Дорогуша моя, как вы? Счастлив вас видеть! Мы с вашим мужем только что расстались.
АНДРЕА: Где он? Можете вы дать мне его адрес?
ДРУГ: Ему стало скучно здесь, и вот он отправился в Монте-Карло. (Уходят. Удар гонга. Смена декораций и освещения.)
КОММЕНТАРИИ
C: Сдается мне, Андреа любит Марселя, но пока не отдает себе в том отчета.
D: Это было б печально, поскольку поэт не любит никого; как он сам говорил, он любит одну лишь чистую чувственность, которую, искусно играя, он называет поэзией.
B: Не поднимайте много шума. Наши герои, вероятно, пытаются уснуть в своем купе первого класса, которое везет их в направлении, до сих пор неизвестном. (Смена освещения.)
АКТ ТРЕТИЙ
(Железнодорожная станция.)
НАЧАЛЬНИК СТАНЦИИ: (прохаживаясь, один.)
один вслед за другим рассеянно пылят часы
на желваки что память и эфир надули
короче иль длинней насколько скука благородна
торя через снега несмелый свой бросок
простершись пестики природы лоно лижут
(Прибывает поезд; Комментатор имитирует шум поезда.)
АНДРЕА: (Входит, в сопровождении своей подруги.) Я намерена сделать остановку здесь. Так вот я путешествую; я импровизирую свое путешествие. Но я не вижу ни одного станционного знака. Простите, мсье, не подскажете, как называется это место?
НАЧАЛЬНИК СТАНЦИИ: Вы находитесь на «Пике Чувственного Единения», несколько миль от границы, высота над уровнем моря 2 300 метров, на тридцать седьмом меридиане, милый климат, особенно рекомендуемый именитыми докторами тем людям, которые к ним не обращались. Преимущественно альпийские ощущения. Зимние виды спорта. «Пик Чувственного Единения» также прозывают «Гималаями для Малоимущих».
АНДРЕА: Очаровательно! Не проведете ли меня к отелю?
НАЧАЛЬНИК СТАНЦИИ: За вокзалом, мадам, вы найдете «Отель Привокзальный и Две Конечных Станции, Воссоединенныя»: вполне современные удобства: холодная и горячая вода, централизованное отопление, газ, телефон, электричество, ванные комнаты; умеренные цены.
АНДРЕА: Мне весьма и весьма нравится это место; Марселю тоже понравится; я должна немедленно рассказать ему о нем.
ПОДРУГА: Вся эта местность была подделана художниками Национальной галереи!
(Удар гонга. Обе женщины уходят. Смена декораций и освещения.)
КОММЕНТАРИИ
A: Было бы мило с вашей стороны передать мне шляпку.
В: У вас не найдется губной помады?
С: Обожаю эту пьесу.
А: Меня б не удивило, если бы она имела успех. (Смена освещения.)
АКТ ЧЕТВЕРТЫЙ
(Монте-Карло.)
ПЕРВЫЙ МУЖЧИНА: Так это правда – Банкир спустил все свое состояние вчера вечером?
ВТОРОЙ МУЖЧИНА: Истинная правда, огромное количество денег. Но, судя по информации, полученной мною утром, эта утрата не повлекла за собой деньги его клиентов.
ПЕРВЫЙ МУЖЧИНА: Но все свое личное состояние?
ВТОРОЙ МУЖЧИНА: И все из-за своей жены.
ПЕРВЫЙ МУЖЧИНА: Касательно того, что он оставил жене… Знаете, они даже не видятся… ходят слухи…
ВТОРОЙ МУЖЧИНА: Это не он приближается? Давайте не будем подавать виду, будто мы знаем о его неудаче, ибо зачастую подобный тип трагедии, за счет одного лишь факта, что он стал общеизвестен и сделался основной темой для пересудов, может привести страдающую от него жертву к отказу от хрупкой жизни, все еще оживляющей его оболочку.
ПЕРВЫЙ МУЖЧИНА: Да и во избежание скандала, его труп серьезно рисковал бы быть сваленным в один тех комодов, что украшают скалы здешнего ландшафта, подобно письму, которое виновная жена прячет тут же, как услышит чье-то дыхание.
БАНКИР: (Входит, в приподнятом настроении.) Ну что, друзья мои, слыхали новости? Я счастлив и полон надежды.
ПЕРВЫЙ МУЖЧИНА: Ты надеешься отыграть свое состояние?
БАНКИР: Нисколько; я счастлив, что потерял его. Оно тяжелело грузом в моих венах. Теперь я счастлив и полон надежды.
ПЕРВЫЙ МУЖЧИНА: О!
ВТОРОЙ МУЖЧИНА: Возможно ли это?
БАНКИР: Вот он, поистине настоящий момент, когда я стал богат. (Банкир выходит.)
ПЕРВЫЙ МУЖЧИНА: Уверен, у него недобрые намерения; возможно, он подумывает, что денег, которые вверили ему его клиенты, будет достаточно, для того, чтобы…
ВТОРОЙ МУЖЧИНА: Нет… все они отозвали свои деньги. Я уверен, скорее всего, этот бросок игральных костей смешал безумие с его рассудком. (Удар гонга. Они уходят. Смена освещения и декораций.)
КОММЕНТАРИИ
А: Почему они не могут взять в толк, что смысл слова не обязательно связан с тем, как оно звучит? Банкир сказал: «Я богат», будучи бедным, поскольку он был беден, когда был богат. Он богат жизнью, теперь бумажник его сердца более не отягощен бесчисленными визитными карточками, возлагаемые с горечью судьбою на людей, которые, никогда не бывая дома, беспрестанно являются причиной «пробок» духа на основных магистралях города и памяти.
В: А что ему оказало столь огромную услугу, так это казино, вытеснив из него все то, что бессознательно сильно мучило его. (Смена освещения.)
АКТ ПЯТЫЙ
(Сад. Андреа и Поэт сидят на скамье.)
АНДРЕА: Что вы думаете об этом письме?
ПОЭТ: О чем он говорит в конце?
АНДРЕА: Как он сам говорит: «С тех пор, как я вновь открыл для себя свои природные ресурсы…»
ПОЭТ: То есть, с тех пор как он утратил свою искусственную нищету…
АНДРЕА: Да, иными словами, свои деньги. «С тех пор, как я вновь открыл для себя свои природные ресурсы, я думаю только лишь о тебе; я вдыхаю свежий воздух, который долгие годы был мне незнаком. Такое ощущение, что я стою на пороге новой жизни. До завтра, и т.д.» Это весьма обобщенно, но ведь вы понимаете, чего он хочет, не так ли? Меня это пугает ни с того ни с сего, и не знаю, почему. До этого, пока мы с ним не виделись, мне было спокойнее. А с того момента, как ты приехал в «Пик Чувственного Единения»… Есть один секрет, Марсель, о котором бы ты никогда не заподозрил.
ПОЭТ: Это все потом. Первым делом мы должны выяснить, что являют собой его порывы.
АНДРЕА: Они, естественно, будут благородны, но даже они не станут решением этого кризиса… потому что я все время забываю сказать тебе, что этот мой секрет начинает придавать изюминку той пустоте, которую я ощущала; она более не пуста…
ПОЭТ: Решение… решение… не будет никакого решения; поступишь ты так или иначе, итог всегда один – в конце концов ты меня бросишь.
АНДРЕА: Несмотря на это, я хотела бы к тому же извлечь выгоду из неосмотрительности тех, кто не осознает, что время идет с тягостной неторопливостью.
ПОЭТ: (Глядя на часы.) Он вот-вот прибудет с минуты на минуту. В самом деле, столь внезапная перемена в мозгу человека, не ощущавшего по отношению к своей жене ничего, кроме равнодушия и пустоты, действует на меня волнующе, но и в наивысшей степени интересует. (Прибывает Банкир.)
АНДРЕА: Месье Марсель Эрран, позвольте представить вам моего мужа…
АЛИБИ: (Входя.) Ожерелье найдено!
БАНКИР: Ожерелья созданы для того, чтобы их нашли.
ПОЭТ: (Андреа.) Они ищут все ожерелья.
АНДРЕА: Даже те, которые никто никогда не терял. (Банкир уводит Андреа в укромный уголок сада.)
АЛИБИ: (Поэту.) Позвольте представиться: Мак Алиби, детектив: наведение справок, опрометчивые шаги, скоропалительные расторжения браков, оправдания, анонимные письма, надзор и интуиция.
БАНКИР: К какому решению ты должна придти после этого разговора? Я люблю тебя…
АНДРЕА: После стольких лет ожидания и одиночества, мне нужно некоторое время, чтобы обдумать это. (Они целуются.)
АЛИБИ: Прошу прощения, меня ждет срочное дело на Мартинике.
ПОЭТ: Мне не остается ничего другого, как следовать за вами – подождите, мы едем вместе.
АНДРЕА: (бежит за Поэтом.) Почему вы уезжаете столь быстро… Вы таким образом опустошаете меня? Что ж вы прикажете мне делать в отшельничестве?
ПОЭТ: Это все к лучшему. Я ухожу, немного умирая… Одиночество научит вас жизни.
АНДРЕА: Но почему так быстро, так быстро… Я б хотела, чтобы у вас осталось что-нибудь на память… Что я могу вам дать?... Возьмите эту черную бархатную полумаску – на память о маскараде – посреди которого вы учили меня жить жизнью, противоположной той, которая жила во мне.
ПОЭТ: Жизнь, ее облик столь удивителен, жизнь… к счастью, это не имеет значения. Прощайте! (Поэт уходит вместе с Алиби.)
АНДРЕА: (Банкиру.) Он ушел…
БАНКИР: (Поэту.) Счастливого пути! (Удар гонга. Они уходят. Смена декораций и освещения.)
КОММЕНТАРИИ
ПОЭТ: (Переодеваясь.) Давайте же переодеваться в силу недостатка моря и тропиков. Поиски приключений окончены! Путешествия наполняют чемоданы сердца, которое Поэт всегда держит нараспашку на волю случая и сиюминутных потребностей.
В: Вы, Стаке, так часто путешествовали – что вы предпринимали для того, чтобы уберечься от скуки?
С: Ну, я путешествовал.
А: Как вы думаете, Эрран путешествует потому, что он устал от Андреа?
D: Лично я не могу придти к какому-либо умозаключению.
E: И я тоже.
С: Все это потому, что пьеса неладно скроена. Даже несмотря на то, что мы Комментаторы, надо сказать, что по законам трагедии драматург никогда не позволит нам узнать, почему Поэт не любит Анлреа.
Е: Да, она симпатичная и смышленая; вы прекрасно знаете, что ее знаю, как свои пять пальцев.
В: Тот факт, что ты играешь роль дружка Андреа на сцене, не дает тебе права уверовать в то, что ты – ее друг в реальной жизни.
А: Но она легко может быть его подругой вне пределов данной драматургии, этой пьесы, в реальной жизни, в ее собственной жизни – как знать?
С: О! Нет ничего более утомительного, чем эти бесконечные дискуссии по поводу отличия театра от реальности! (Смена освещения.)
АКТ ШЕСТОЙ
(Море. Поэт, Капитан и Алиби стоят, держа перед собою парусину, на которой изображена палуба корабля. У каждого в руке по бокалу вина. Геройские позы.)
ПОЭТ: Капитан! Отменное вино.
КАПИТАН: Потому что оно подслащивается горечью предчувствия душевных мук, когда приключение приходит к своему логическому завершению.
АЛИБИ: Капитан! Море безбрежно.
КАПИТАН: Но безопасно, когда знаешь, как проскальзывать меж студенистых и непредсказуемо движущихся колдобин.
ПОЭТ: Капитан! Вы знаете женщин?
КАПИТАН: Женщина: она далека, она всегда вдали, и только расстояние притягивает и привязывает ее к вам.
АЛИБИ: Капитан! А знаете ли вы, что такое смерть?
КАПИТАН: Из всех опасностей это наихудшее, скажем так, поскольку невозможно представить внезапный конец сознания, привязанного к наручным часам и времени.
ПОЭТ: Капитан, вы правы!
КАПИТАН: Ветер, шторма, пепелище песен, доверие моих матросов, мысль о жертве и опасности опрыскали мой разум микробами Юности.
АЛИБИ: Капитан! Солнце ласкает взор.
КАПИТАН: Но бессердечно, когда стынет кровь рабочих.
ПОЭТ: Капитан! У меня на сердце тяжесть.
КАПИТАН: Подобно стынущей крови рабочих, памятующих о солнце.
АЛИБИ: Капитан, я жрать хочу!
КАПИТАН: Да и я тоже! (Удар гонга. Уходят, унося с собой корабль. Смена декораций и освещения.)
КОММЕНТАРИИ
С: Давайте путешествовать обратно во времени.
D: Как в кино.
А: Что-то там поделывает Андреа, с тех пор, как ушел Поэт?
С: Давайте-ка поглядим.
В: Опустите завесу!
Е: Завесу памяти! (Занавеска закрывается.)
D: Сцена происходит в апартаментах Андреа.
А: Неопределенность предметов не такова, как во сне. Она отражает только то, что эта сцена протекает не при обычном течении времени, в рамках логической последовательности сцен.
(Смена освещения.)
АКТ СЕДЬМОЙ
(Будуар, за прозрачной занавеской.)
АНДРЕА: Он ушел, и ушел навсегда.
ПОДРУГА: Ни в чем нельзя быть уверенным наверняка.
АНДРЕА: Я хотела бы открыться тебе. Я влюблена в Марселя, и я полюбила его с первого дня, как увидала его.
ПОДРУГА: Почему же ты ни разу не обмолвилась с ним об этом?
АНДРЕА: А что бы хорошего из этого вышло? Он не любит меня... он, знаешь ли, никого не любит... Его глаза полны легкости на рискованные шаги. Я страдаю... его образ уже проделал дыру в глубине моего сердца. Чем дальше, тем больше я убеждаюсь в его безупречности; и это то, что может дать толчок к высшей степени равнодушия. Он позволяет своему равнодушию преступать пределы всякого действия, потому что, даже тогда, когда его душа находится в постоянном поиске, он окутывает каждый жест слоем безразличия, подобно тому, как Время хоронит события, надежно скрывая их завесами забытья.
ПОДРУГА: Андреа, ты знаешь, как ты мила мне; но я не пойму, почему ты до сих пор держалась мужа....
АНДРЕА: Я уже не понимаю саму себя; меня, как теннисный мячик, швыряет от одного события к другому, и я уже не в силах что-либо осмыслить. Это он, Марсель, продолжал настаивать... Жак, приехав, поцеловал меня; Марсель, наверное, подумал, что это послужит компенсацией для жалкой кучки беспорядочных страстей, заполонивших пустоту моего сердца.
ПОДРУГА: Но Жак-то любит тебя, какое-никакое да утешение. Может, теперь...
АНДРЕА: Ничего, ничего не поможет. Я одинока, совсем одинока. Он далеко, и его больше никогда не увижу... (Плачет.)
БАНКИР: (Входя.) Ну-ну! Что у нас случилось? Очередной кризис?... Успокойся, Андреа. Тебе не кажется, что моя нежность не знает преград?
ПОДРУГА; Мне пора идти. До свидания, Андреа. Жак прав, любовь – это долг, как, впрочем, и все остальное. Ничего интересного... Она совьет свое гнездо тогда, когда ты ей прикажешь... и появляется в том углу, в который ты ее загонишь. Все остальное романтизм. До свидания, Андреа.
АНДРЕА: Увидимся завтра.
БАНКИР: Концепция реальности, о которой вы только что упомянули, мадам Роме, спасет Европу; лучше кризис чувств, нежели экономический кризис. (Удар гонга. Уходят. Смена декораций и освещения.)
КОММЕНТАРИИ
В: Поднимите завесу памяти! (Занавеска открывается.)
А: Давайте теперь вернемся в другую реальность, истинную реальность, реальность платка облаков.
D: Поскольку прошла уже половина пьесы, здесь бы и антракт не помешал, как думаете?
С: Нет, автор против всяких антрактов. Он считает, что антракт – это то, что губит театр.
D: Тогда продолжаем.
А: Приготовиться к восьмому акту, приготовиться к восьмому акту… приготовиться к восьмому...
В: Спокойно, спокойно, все готовы.
D: Вы видели его? Он изменился.
Е: Это неважно, уверен, все вы определитесь.
D: Все окончится хорошо.
В: Почти все.
D: Что значит – почти?... Риторические предосторожности! Я вам точно говорю: Все будет...
В: Вот в этом и заключен секрет успеха: будь точным, будь неточным, но всегда гни свою линию и будет тебе счастье.
Е: Это только в том случае, если “будет тебе счастье” означает самообман, для того чтобы красть у себя самого частицы своей собственной индивидуальности.
С: Ну вы и разфилософствовались!
А: Приготовиться к восьмому акту, приготовиться к восьмому акту. Ваша дискуссия яйца выеденного не стоит в сравнении с ураганом, который разразится позднее в драме, разворачивающейся здесь.
(Смена освещения.)
АКТ ВОСЬМОЙ
(Остров, представленный несколькими изображениями плантаций, негров и т.д... соединенных в форму картины.)
КОЛОНИАЛЬНЫЙ ЗЕМЛЕВЛАДЕЛЕЦ: (с тростью в руке, объясняя Поэту и Алиби.) Ничто более не заставляет негра таскать непомерные ноши; он может оставить их на задворках цивилизации. Плуг тащат два быка. Что такое бык? Бык – это животное, как правило, белое, покорно сносящее все виды превратностей – не потому, что оно не наделено даром речи – но, скорее потому, что оно слишком поглощено жеванием своей жвачки, составляющей его пищи. Но вернемся к предмету нашей беседы. Что перевозят эти негры? Они перевозят табак. Табак – это растение с зелеными листьями, это столь же очевидно, как то, что небо голубое. Отсюда и появилось выражение, порядком избитое – быть зеленым, как надежда.
Гигантские парикмахеры с огромными ножницами стригут лоно природы. Урожаи обычно превосходны за счет дождя и хорошей погоды – наших лучших друзей. Листья табака разбрасываются повсюду, словно банкноты, по ходу движения сеятеля. Высушиваются они естественным способом. Листья превращаются в табак рабочими в простых или национальных костюмах. Скатывая и уплотняя их, получают сигары; нарезанные, словно макароны, они становятся сигаретами; и размолотые на мельнице, становятся нюхательным табаком, весьма популярным в наше время.
Плантаторы – богатые люди, и со всеми цветными обращаются достойно. Вы можете увидеть все это на этой картине. Создано анонимное сообщество, целью которого является сжигание трупов цветных, которых, по причине дождя, становится все больше и больше; в разработке план молоть их и продавать как товар под названием “цветной порошок”. Его могут использовать женщины, либо втирая его в мягкие ткани по всей поверхности кожи, либо вдыхая его через носоглотку. Вовсе необязательно понимать прелесть рабства, для того, чтоб догадаться, что эта материя создана из ЗОЛОТА, и что золото этой материи, похоже, обладает теми же достоинствами и плюсами, что и настоящее золото; вывод из этого тот же, как и в случае со всеми золотыми материями; это принесет нам кучу денег. (Удар гонга. Уходят. Смена декораций и освещения.)
КОММЕНТАРИИ
А: Алиби, после похода в банк и проверки своего счета, налепил фальшивые усы и нос и отбыл для преследования жулика. Этот уникальный жулик довольно известен. Алиби, безусловно, отыщет его, среди богатых плантаторов, или среди рабочего люда, поскольку чутье его великолепно. (Каждый Комментатор, произнося свою реплику, перемещается вперед к сцене. Они образуют тесный круг. Появляются, следуя за Поэтом на его сценическом пространстве.)
В: Поэт ищет гостиницу.
А: Вроде нашел.
C: Регистрируется.
D: Он опечален.
А: Его печаль все умножается и величает.
В: Она кладет на него свою увесистую длань
А: Но он, увы, весьма ослаб.
В: С тех самых пор он терпел ужасные удары, наносимые ему морем, покуда судно скользило меж студенистых холмобин, и т.д., как изысканно нам описал это Капитан.
А: Поэт страдает.
В: Да, страдает, но до сих пор не поймет, почему.
А: Да он прекрасно это знает!
С: Потому что он не сможет постоянно существовать наедине со своим воображением.
В: направить в чистое русло.
А: свою боль, без причин и следствий.
C: Вот он!
А: Он на морском берегу.
В: Он прогуливается.
С: Он останавливается и вздыхает.
В: Он делает жесты, означающие “Мужество!”
Е: Он говорит: “ как плохо”,
А: и бредет по направлению к лесу. (Они остаются стоять, распределяясь по обеим сторонам сцены, чтобы послушать монолог. Смена освещения.)
АКТ ДЕВЯТЫЙ
(Лес. На заднике крупными буквами выведено: МОНОЛОГ.)
ПОЭТ: (Движется вперед с бархатной полумаской в руке.) Жить, умирать. Направо, налево. Вставать, ложиться. Спереди, сзади. Выше, ниже. К чему эта дурная гимнастика, не дающая телу ничего? Я люблю ее... Да, сколь ни прискорбно, и на каком расстоянии! У островов есть в запасе столько сюрпризов для меня, острова, эти неожиданные плоскости восстают средь синевы волн, на которых необузданная фантазия бросается во все тяжкие в поисках изощренных плотских утех. А мое сердце – огромный ресторан, где весь мир ест столько, сколько душа пожелает, безо всяких счетов или десятипроцентных чаевых. Но к чему это все? Если б я только мог вскрыть оболочки своего мозга, словно внутри игрушки, чтобы постичь механизм моей любви к ней. Я, который никогда прежде не любил. (Надевает маску.)
Любовь, та, что при случаях удобных
ко мне стучалась с грустью тихой дни и ночи
в закрытые врата времен неслышным стуком
не призванным будить гостиниц постояльцев
из-за которой принял я себя вдовцом и памяти ее нес траур,
которую считал я вырванной из средних лет груди
отринутой за тридевять земель зрелым и грубым
потоком брачной тины, жарким, быстротечным,
пришла теперь смущать покой гипотез
подобна чудному вину что в погребе бродит
в глубинах одиночества и праздного ума моих.
Подобно крану, ночь закрыла трубопровод
в котором день журчал, балуя своим светом;
живые, стар и млад, поочередно
все еще видят сны и вновь спадают в спячку
чтоб взвесить древний черный дым весами
послушных век своих, брюхатых звуком рифм.
Но я, пленен ее слов отголоском,
– шагов ее следы истертые пустыней
таков удел мне дан был в день прозренья –
трепещущий, лишь память к ним взывает,
застыл я, силился измерить
остаток времени, что память сохраняет
на протяженье странствия, крупицы редких слов
проекции шальных и хитрых образов,
смолоть чтоб это твердое и грубое зерно в мышленье:
муку рассудка, мира сего пыль.
Песок, коль ветер чистоту его нарушит,
остудит пыл смиренных пешеходов
так же и мысль, вкруг себя вращаясь,
укроет явь и ложь для вас от смерча.
Так выжил я, обломок кораблекрушенья быта.
Любовь затмила очи разума и сердца.
Прожорливая рыба, твари облаков,
враждебность, боли, кризисы и страхи,
пороки, микроорганизмы, злые духи
разят меня, ничтожат, жалят; разрывают
лощеные манеры с их приличием удобным
которыми вооружиться мнил я на балу сегодня в Опера.
И все за пару пару синих глаз
и за вечерний чай, что сумрак предлагает
Весне в фарфоре чаш незримом
как звезда.
(Мурлычет мотив “Violettera.”(*) Звук оркестра уносится в небо, приглушаясь, и продолжает звучать вплоть до середины Акта Десятого. Уходит. Смена декораций и освещения.)
(*) “La Violettera” – песня, написанная испанским композитором Хосе Падилья Санчесом (1889 – 1960) для знаменитой испанской певицы Ракель Меллер (1888 – 1962), популярной в Европе в 20-е годы ХХ века. Позднее Чарли Чаплин адаптировал La Violettera для звукового оформления своего фильма «Огни большого города» (1931).
КОММЕНТАРИИ
(Комментаторы возвращаются на свои места.)
В: Его песня была поистине прекрасной. Она была столь аутентичной, как бы даже не родом из Южной Америки.
А: Все б вам шуточки.
C: Но он прав, поскольку это вопрос поэтики, или же, скорее, общечеловеческой ценности, в которую Поэт облачает свое отчаяние. Я говорю о моменте, когда он надел на лицо маску, чтобы скрыть от себя немыслимую сторону подобного языка.
В: По мне, так знаете, я ни во что не верю.
С: Ну, по-вашему, так ничего не имеет значения; можно сказать “покрышка”, а про себя подумать “хризантема”. Куда мы движемся, куда? Спросите об этом, вместо того, чтоб поздравлять себя со столь фундаментальным и классическим достижением, которое нам с вами было позволено разделить.
В: По мне, так знаете, я ни во что не верю.
А: Вот и помалкивайте со своим бесплодным скептицизмом. Поставьте себя на его место: ему необходимо воспринимать поэзию как реальность, а реальность – как иллюзию.
В: По мне, так если б я изначально не знал, каким образом автор намерен закончить свою пьесу, тогда б я ни на секунду не сомневался в том, чтоб публично заявить, что поэзия – это незначительный продукт скрытого безумия, и что в ней в конце концов нет нужды при наступательном движении цивилизации и прогресса.
А: Но это не такая уж проблема, и у нас нет времени ее более обсуждать... (Смена освещения.)
АКТ ДЕСЯТЫЙ
(Ресторан. Входят Друг и Капитан и усаживаются за столик.)
ДРУГ: А это путешествие?
КАПИТАН: Да что – штормило чуть ли не каждый день. Марсель Эрран впервые пересек экватор, и его крещение было весьма веселым.
ДРУГ: Послушайте: по поводу Марселя Эррана, только открыл эту газету, как мне на глаза попалась чрезвычайно любопытная статья.
КАПИТАН: Статья?
ДРУГ: Нет; скорее поэтическая фантазия. Я почти уверен, что наш герой скрывается под псевдонимом “телефон”. Я прочту вам пару отрывков: “На цыпочках над морем пляшет ветер. Острыми пальцами вздымает волн платки он, к солнцу устремляясь. Расчесывает воду. Красит бирюзой. Стирает море.”
КАПИТАН: Это весьма прелестно, но это ни о чем. Позволите газету? (Читает:) “В дар скалам передан пакетик шоколада. Те скалы позади девиц, столпившихся на лестнице. Иллюминаторы еще открыты. Узришь у ног их ты цветов корзины, охраняемые псом. Не лает пес тот; опечален. Девица посредине, встав на табурет, сжимает правою рукой письмо с печатью. Покоясь левою рукою на плече сестрицы. Они воспитаны...”
ДРУГ: Знаете, что мне это напоминает? Давным-давно, будучи в Италии, я повстречал известную певицу, от голоса которой у людей вскипала кровь, и людей тех было не счесть. Никогда не мог постичь сути этой странной профессии.
С: (выкрикивает, встав на стул.) Поэт, гоним ли муками любви, или любовь его проста и ясна, в Париж вернулся, скрыв потуги все и замыслы усердно, и приглашает расточительных супругов отужинать в шикарный ресторан.
КАПИТАН: Оставим их так как есть.
ДРУГ: Продолжим наши роли в качестве Комментаторов. (Уходят. Музыка звучит громче. Метрдотель и Камердинер прохаживаются по сцене, из глубины, по правую и левую руку от столика. Поэт, Андреа и Банкир входят и садятся. Музыка останавливается.)
ПОЭТ: Был предо мной обрыв. Светило, перед тем как кануть, сбирало воедино капли света...
АНДРЕА: О, это совершенно, это совершенно...
ПОЭТ: Был предо мной обрыв... На расстоянии слышны мне были молотилки ферм, как кандалы звеня, они день ото дня людей ввергали в страх перед грядущим, сгоняя их толпою в хижину. Вот день уж подходил к концу...
БАНКИР: Ах! Как бы мне хотелось побывать там!
ПОЭТ: Был предо мной обрыв... Нежданно вдруг, в неизъяснимой вспышке света, пугающее бледностью своей, зверье, зверье...
АНДРЕА: (Кричит.) Боже мой! С ним сейчас произойдет что-то ужасное...
БАНКИР: Будь благоразумной, Андреа, он сидит напротив нас...
ПОЭТ: ...зверье, огромное чудовище, явилось, преградив дорогу мне. Качалось медленно, поскольку сомненья управляли им. И понял я – излишне говорить, что предо мною, как и прежде, был обрыв – и понял я, что каждый миг способен сократить и даже оборвать мой жизненный инстинкт. И вот я, выхватив ружье, одним лишь выстрелом сразил его.
АНДРЕА и БАНКИР: (Аплодируя.) Замечательно... замечательно....
ПОЭТ: Глубок был вздох, хотя не резок. Дыханье смерти и определенности. Во мне проснулось любопытство; я с максимальной осторожностью приблизился, и...
АНДРЕА: Что же это было?
БАНКИР: Скажите же нам, что?
ПОЭТ: ...и я узрел огромный, чрезмерный – своеобразие и климат дальних стран способны сами по себе взрастить такое –
БАНКИР: Не томите, скажите нам: что это было?
АНДРЕА: Что было то, что вы убили?
ПОЭТ: То был цветок.... (Небольшая пауза... нарочитый и глупый смех Комментаторов. Возгласы: “Вот это поэзия!”... “цветок”...”курам на смех”, и т.д...) С помощью Алиби, который к тому времени еще не уехал, я начал расследование. Цветок тот был известен на острове уже много лет. Его называли “Троглодит”.
АНДРЕА: Какая восхитительная страна! Мне кажется, что я всю жизнь жила в страсти, похоти и... цветах. Вы поэт, вы меня поймете...
ПОЭТ: Можете даже не сомневаться, насколько это было истинно; если б вы только знали... (Встает, принимает трагический вид.)... если б вы только знали... Счет, пожалуйста. (Удар гонга. Уходят. Смена декораций и освещения.)
КОММЕНТАРИИ
Е: Они собираются в театр.
В: Там-то и можно привести довольно сложную проблему в надлежащий порядок:
До какого момента правда правдива.
До какого момента ложь лжет.
До какого момента правда лжет.
До какого момента ложь правдива.
(Смена освещения.)
АКТ ОДИННАДЦАТЫЙ
(Оперный Проспект.)
ПОЭТ: Вам нравятся драгоценности?
АНДРЕА: Я их обожаю.
БАНКИР: Нет, мне не особенно; а вам?
ПОЭТ: Мне?...
АНДРЕА: Драгоценности все равно что леденцы, которые мы предпочитаем вечером, дабы его скрасить.
ПОЭТ: Их блеск – это иглы, которыми женщины тычут в плоть воображения.
БАНКИР: Я знаю, вы с трепетом относитесь к платьям и изысканные тканям.
АНДРЕА: О! Я обожаю их.
ПОЭТ: Это не удивляет меня; вы столь роскошны.
БАНКИР: Ткань сливается с кожей посредством промежуточной отделки, и повторяет контуры тела.
ПОЭТ: Да, когда это не брак из разумных побуждений, они удлиняют их и дают им ощущение контуров, встречающихся в бесконечности.
АНДРЕА: Фигура прежде всего!
ПОЭТ: Нет, ощущение.
БАНКИР: Я предпочитаю цвет. (Андреа и Банкир уходят.)
ПОЭТ: (В сторону.) Странно, очень странно. Они даже не подозревают о тревоге, развеивающей мои действия по ветру, и которая, этим вечером в театре, сорвет кожуру неразберихи, заточившую в себя апельсин их страшного бытия. (Удар гонга. Он уходит. Смена декораций и освещения.)
КОММЕНТАРИИ
А: Прошу прощения, но я, хоть убей, не пойму, что наши герои делают на Оперном Проспекте.
Е: Я же вам уже говорил, они собираются в театр.
D: Вовсе не обязательно, чтобы они шли по Оперному Проспекту.
C: На самом деле, это правда; эта сцена могла бы быть представлена и в более абстрактной форме.
В: Здесь можно привести довольно сложную проблему в надлежащий порядок:
До какого момента правда правдива.
С: До какого момента ложь лжет.
D: До какого момента правда лжет.
Е: До какого момента ложь правдива.
АНДРЕА: Прежде всего, я запрещаю вам обсуждать чувства, адресованные мне, в таком прямолинейном духе, как будто это общедоступно, это бросает вызов впечатляющим и существенным значениям из уст Марселя. Запрещаю вам спрашивать, и тем паче обсуждать, кого б я не любила, Марселя или свого мужа; итог вашей дискуссии может допустить, пусть мимолетно, малую толику правды, как в выдающейся, так и в банальной фразе; но подобный итог не будет иметь никакого влияния до тех пор, пока я сама не одобрю его.
А: Позвольте мне не согласиться с вами, мадам; поскольку вполне вероятно, что вы сами не знаете, чего вы хотите; зато мы, вырванные из контекста, способны понимать волю Богов, движущих нами.
С: Это называется произвол.
В: И оно же определяет результаты боксерских матчей.
D: Мы изречения Божии, мы странствуем по миру и мы смешиваемся, подобно изречениям Божиим, в безупречные фразы, но связаны значениями, что правят нами.
В: Время от времени мы пропускаем удары в челюсть. Это изречения, которые Гоcподь посылает нам, чтобы мы помнили о Нем.
D: Но опасайтесь, друг мой, поскольку тут наверняка напрасно считать до девяти; его нокаут будет мраком более весомым, чем темнота или ночь.
А: Я возвращаюсь к началу нашей беседы: что они собираются делать в театре?
C: (Выходя вперед.) Что ж, я все вам объясню: играют Гамлет. Это произведение и мышеловка, и сюрприз. Сюрприз для Поэта, или для того, кто играет Гамлета. Вы спросите: почему; но такова загадка трагедии. Сообразительные зрители обнаружат ключ на следующий день.
D: (Вставая на стул.) – Этим ключом вы сможете открыть все, что угодно, ибо ключ этот – яйцо; Яйцо произошло от Голубя, Колумб открыл Америку, в Америке выращивают доллары, доллары заказывают музыку, музыка – звучание скрипки, а скрипка написана Энгром.
(Смена освещения.)
АКТ ДВЕНАДЦАТЫЙ
(Замок Эльсинор.)
ПОЛОНИЙ: Офелия! Что скажешь? (*)
ОФЕЛИЯ: Боже правый! Я вся дрожу от страха!
ПОЛОНИЙ: Отчего? Господь с тобой!
ОФЕЛИЯ: Я шила. Входит Гамлет,
Без шляпы, безрукавка пополам,
Чулки до пяток, в пятнах, без подвязок,
Трясется так, что слышно, как стучит
Коленка о коленку, так растерян,
Как будто был в аду и прибежал
Порассказать об ужасах геенны.
ПОЛОНИЙ: От страсти обезумел?
ОФЕЛИЯ: Не скажу, Но опасаюсь.
ПОЛОНИЙ: Что же говорит он?
ОФЕЛИЯ: Он сжал мне кисть и отступил на шаг,
Руки не разжимая, а другую
Поднес к глазам и стал из-под нее
Рассматривать меня, как рисовальщик.
Он долго изучал меня в упор,
Тряхнул рукою, трижды поклонился
И так вздохнул из глубины души,
Как будто бы он испустил пред смертью
Последний вздох. А несколько спустя
Разжал ладонь, освободил мне руку
И прочь пошел, смотря через плечо.
Он шел, не глядя пред собой, и вышел,
Назад оглядываясь, через дверь,
Глаза все время на меня уставив. (*)
(Офелия уходит. Входит Гамлет.)
ПОЛОНИЙ: Как поживает господин мой Гамлет? (**)
ГАМЛЕТ: Хорошо, слава богу.
ПОЛОНИЙ: Вы меня знаете, милорд?
ГАМЛЕТ: Отлично. Вы рыбный торговец.
ПОЛОНИЙ: Нет, что вы, милорд!
ГАМЛЕТ: Тогда не мешало б вам быть таким же честным.
ПОЛОНИЙ: Честным, милорд?
ГАМЛЕТ: Да, сэр. Быть честным - по нашим временам значит быть единственным из десяти тысяч.
ПОЛОНИЙ: Это совершенная истина, милорд.
ГАМЛЕТ: Что и говорить, если даже такое божество, как солнце, плодит червей,
лаская лучами падаль... Есть у вас дочь?
ПОЛОНИЙ: Есть, милорд.
ГАМЛЕТ: Не пускайте ее на солнце. Не зевайте, приятель.
ПОЛОНИЙ: Ну, что вы скажете? (В сторону.) Нет-нет, да и свернет на дочку. (**) Что читаете, милорд? (***)
ГАМЛЕТ: Слова, слова, слова...
ПОЛОНИЙ: (В сторону.) Если это и безумие, то в своем роде последовательное. - Не уйти ли нам подальше с открытого воздуха, милорд?
ГАМЛЕТ: Куда, в могилу?
ПОЛОНИЙ: В самом деле, дальше нельзя. (***) (В сторону.) Досточтимый принц, прошу разрешения удалиться. (****)
ГАМЛЕТ: Не мог бы вам дать ничего, сэр, с чем расстался бы охотней. Кроме моей
жизни, кроме моей жизни, кроме моей жизни. (****)
(Полоний уходит.)
Я где-то слышал, что люди с темным прошлым, находясь (*****)
На представленье, сходном по завязке,
Ошеломлялись живостью игры
И сами сознавались в злодеянье. (*****)
(Возвращается Полоний.)
ПОЛОНИЙ: Милорд, королева желает поговорить с вами, и немедленно.
ГАМЛЕТ: Видите вы вон то облако в форме верблюда?
ПОЛОНИЙ: Ей-богу, вижу, и действительно, ни дать на взять верблюд.
ГАМЛЕТ: По-моему, оно смахивает на хорька.
ПОЛОНИЙ: Правильно: спинка хорьковая.
ГАМЛЕТ: Или как у кита.
ПОЛОНИЙ: Совершенно как у кита.
ГАМЛЕТ: Ну, так я приду сейчас к матушке...
ПОЛОНИЙ: Я так и доложу. (Уходит.)
ГАМЛЕТ: Шутка сказать: "сейчас"... (******) сейчас я мог бы пить живую кровь
И на дела способен, от которых
Я утром отшатнусь.
(Удар гонга. Смена декораций и освещения.)
(*) – далее по тексту – Уильям Шекспир «Гамлет, Принц Датский» (пер. Б. Пастернака) – акт II, сцена 1.
(**) – далее по тексту – Уильям Шекспир «Гамлет, Принц Датский» (пер. Б. Пастернака) – акт II, сцена 2.
(***) – немного погодя, там же.
(****)– немного погодя, там же.
(*****) - там же, конец 2 сцены.
(******) – конец 2 сцены, пропущено несколько фраз
КОММЕНТАРИИ
А: Теперь ночь в памяти Поэта окончена, ибо драгоценные камни звенят в свои крошечные колокола и цветок увядает, превращаясь в доступную разновидность грибов.
Чего он хотел? Он надеялся, что на крючок его лжи просто должен был попасться карп правды. Он заманил Банкира с его женой в театр, чтобы поймать их в мышеловку. Мышеловка – это Гамлет. Но Поэт ошибается, поскольку Банкир является законным супругом Андреа. Это был, кроме того, их первый и последний брак. Мы были свидетелями того, что Поэт не был ни сыном Андреа, ни племянником Банкира; на самом деле произошло следующее:
Ценой миражей, навеянных островом, Поэт воскресил иллюзию той первой любви, которой его полюбила Андреа. То есть:
1) Андреа была влюблена в Поэта;
2) Поэт не был влюблен в нее;
3) едва отправившись на остров, Поэт полюбил Андреа;
4) возвратившись в Париж, он обнаружил, что Андреа его больше не любит;
5) она любит Банкира;
6) таким образом, любовь Андреа – это иллюзия;
7) любовь Марселя – мираж, навеянный островом.
Как следствие: ценой миражей, навеянных островом, Поэт воскресил иллюзию той первой любви, которой его полюбила Андреа.
Соответственно, и он сам является призраком, и жаждет отмщения. Узурпатором выступает Банкир. Но, с тех пор, как Поэт – не что иное, как призрак (поскольку он любил Андреа в форме миражей, навеянных островом), он ничего не может сделать сам, и должен взвалить всю ответственность на Гамлета. Не имея времени на изыскания, а также движимый расчетом «дешево и сердито», призрак отождествляет себя с Гамлетом. Таким образом, Поэт является в одно и то же время иллюзией и Гамлетом. Он играет обе роли. Это единственное объяснение для крючка лжи, за неимением остальных, показало, что Банкир и его жена достаточно респектабельная семья, карп правды, и ни в коем случае не связано с побитыми молью Королем и Королевой Дании. (Смена освещения.)
АКТ ТРИНАДЦАТЫЙ
(Улица. Ночь. Фонарь. Входят два Головореза. Свистят)
С: По саду стрессов бродит человек
удары тростью нанося
ветрам на мельнице грез дня
(Появляется Банкир и проходит по сцене.)
C: Собой являет превосходство плоти он изысканного часа
С веселостью покоясь на прозрачности своих высот и нужд
(Головорезы убивают Банкира и утаскивают его тело со сцены. Тишина. Свист.)
E: Беда, беда! (Двое Агентов проходят по сцене. Удар гонга. Смена декораций и освещения.)
КОММЕНТАРИИ
J: Что это было – элементарщина или запутанное убийство на почве ревности? Не Гамлет ли убил Банкира? (Смена освещения.)
АКТ ЧЕТЫРНАДЦАТЫЙ
(Библиотека. На декорации крупными буквами выведено: ДВАДЦАТЬ ЛЕТ СПУСТЯ. Андреа сидит в кресле, двое ее детей стоят по левую и правую руку.)
АНДРЕА: И вот с тех пор как демон его притягательности растаял, будто леденец во рту, я обрела покой, скользнувший удобной подушкой под мою голову.
ПЕРВЫЙ РЕБЕНОК: Но, мама, скажи, был ли у Поэта какой-нибудь талант?
АНДРЕА: Уверяю тебя – я никогда не могла понять большей части того, что он писал… Да и к тому же, он писал значительно меньше, чем думал, с тех пор, как решил жить своей поэзией.
ВТОРОЙ РЕБЕНОК: Дураку понятно, ты решила, что его жизнь так же коротка, как и его поэзия.
АНДРЕА: Труп вашего отца нашли на улице, лежащим почти как красный фонарь, которыми асфальтоукладчики ограждают свою работу посреди ночи, чтобы привлечь внимание машин и прохожих.
ПЕРВЫЙ РЕБЕНОК: В самом деле, убийца сработал очень чисто. Он надеялся, если можно так выразиться, что с ним никогда не произойдет никаких приключений.
АНДРЕА: Тот, кто это сделал, не был Поэтом, это не он, я в этом уверена. Его чувства были более возвышенными.
ВТОРОЙ РЕБЕНОК: Верно, поскольку если бы его убил Поэт, к чему бы Поэту скрывать свою любовь от Мамы, после того, как убийство свершилось и все вернулось на круги своя?
ПЕРВЫЙ РЕБЕНОК: Лично я не доверяю поэзии. По мне, так это удобная форма, светская форма безумия. Во имя ее рискуют всем. Кроме того, это не последняя инстанция на пути движения цивилизации и прогресса.
АНДРЕА: (словно во сне.) Он был таким возвышенным, таким великим, таким чистым, таким хорошим….
ВТОРОЙ РЕБЕНОК: О ком это ты, Мама, о Поэте или о Банкире?
(Удар гонга. Уходят. Смена декораций и освещения.)
КОММЕНТАРИИ
С:
Век течет течет течет
Век течет течет течет
Век течет течет течет течет
Век течет течет течет течет течет
кап да кап
кап кап да кап кап
кап кап кап да кап кап кап
кап кап кап кап да кап кап кап кап
D: Китайской пыткой
кап да кап
течет течет
и разума карманы наполняет
в которых прореху Божий портной оставил
(не доглядев)
каплями злата, серебра времен
и ставит нам препон обычных распорядков нам знакомый
переливанье крови на охоте
животное ожившее по зову крови
борьба за кровь животных что бегут гурьбой.
Вот то чем мы способны дунуть подняв паруса
времен скитаясь по неведомым морям
на шхуне с поднятым и вечным
парусом как воды и погоды
что ходят мимо шхуны с парусами
кочующей по несказанным водам.
(Смена освещения.)
АКТ ПЯТНАДЦАТЫЙ
(Мансарда. На декорации крупными буквами выведено: ДВАДЦАТЬ ЛЕТ СПУСТЯ.)
ПОЭТ: (Сидя за столом.) Давайте-ка привнесем чуток сумятицы в эти действия; но снисходительно и с иронией. Гамлет (смеется). Будем кратки (делает движение, будто поймал муху). Муха чиста и иронична, хотя даже не подозревает о том. Это раздражает моих коллег, то бишь весь мир. Но это все от неосознанности. Давайте действовать, руководствуясь чистой совестью, зная наперед, что это произойдет с нами. Или же, напротив, давайте нестись во весь опор по потоку внезапностей и собственных инстинктов. Банкир мертв, убит, но сам он того не знает. Он был подобен мухе: он не знал, что хотел нарушить память, которую он оставит после себя в жизни Андреа.
Кто убил Банкира? Я знаю кто. Если вы сознательно доводите безумие до крайности, вы станете менее безумны, чем остальные.
КОНСЬЕРЖКА: (Входя.) Ах, ах, милый мой, я уже в том возрасте, когда более предпочтительнее спускаться по лестнице, чем подниматься. Тяжело. Ваша почта.
ПОЭТ: Благодарю, благодарю. Помните ли вы драмы, в которых нам пришлось участвовать вместе?
КОНСЬЕРЖКА: О, было да быльем поросло. До свидания, месье, до завтра.
(Консьержка уходитs.)
A: Вот что стало с Офелией.
B: Озеро, в котором она пыталась утопиться, покрылось наледями смерти и страха при появлении ее невинного явления.
A: Она нигде никак не смогла найти пристанища, кроме как возле печки в пустой комнате консьержки.
ПОЭТ: А грандиозное пиршество, на котором дух являет себя во время легких пикировок рифмы и любви, подходит сегодня вечером к завершению столь же беспрецедентно, сколь и неприятно для публики, посредством драматической развязки; последствия которой будут вечно сокрушать облака бесстрашными ударами меча и высокопарными словами. (Убивает себя и падает. Кромешная тьма.)
КОММЕНТАТОРЫ: (нарастая, как на аукционных торгах.) три, пять, восемь, двенадцать, восемнадцать, двадцать пять, тридцать, тридцать пять, сорок восемь, пятьдесят шесть, восемьдесят, сто, сто пятьдесят, двести двадцать, четыреста, восемьсот, тысяча семьсот, две тысячи, четыре тысячи, пять тысяч, двенадцать тысяч, сорок девять тысяч, сто пятьдесят тысяч, двести двадцать тысяч, двести шестьдесят тысяч, четыреста тысяч, восемьсот тысяч, миллион семьсот тысяч, два миллиона, четыре миллиона, пять миллионов, двенадцать миллионов, сорок девять миллионов...
A: (позади Поэта, держа перед собой экран, на который падает цветная проекция.) Его душу выставили на аукционе там, в Раю. Его выкупают цифрами у покрова забытья. Лестницей цифр возвышают цену его души. (Бросает экран на тело Поэта.) Понимайте как хотите. (Поэт с экраном возносится в Рай.)
КОНЕЦ
(Перевод с французского Эйлин Роббинс)
(Перевод с английского Хамлет Принц Ацкий)