“Ты действительно из племени Зогар,
что на озере Чад?” – спросила старуха…
Н. Гумилёв, Принцесса Зара
1
Он показал старухе старый амулет,
Заставив биться старческое сердце.
Он был из племени Зогар, она же много лет
Хранила в памяти далёких дней наследство.
Вот почему так дорог с Чада был привет,
Привет из юности далёкой, детства,
Навеянный здоровьем, бронзой кожи плотного загара
Посланца важного в дворца покои Занзибара.
2
Его червонцы полновесней и звончей,
Чем местные, без слов сказали, что не беден.
Он статен, благороден, как сам бей,
Но напряжён, задумчив и немного бледен…
С старухой крался в серебре Луны лучей,
Не зная, что судьбой он к близкой гибели приведен.
О, воин стройный в ожерелье льва зубов,
Зачем идёшь в мир роскоши, греха на тайный зов?
3
И океан клокочет глухо очень близко,
И мрамор розовый, подчеркнутый луной,
И звёзды наклонялись низко-низко
И были лживы, но уверены перед молвой,
Как очи девушки, что грех скрывают исто,
Что молодость сильна секундой золотой,
Что плоти зов не есть перед толпой позор,
Когда девичью честь крадёт неотразимый вор.
4
Вот перед путниками чёрным бликом маленькая дверь,
Ведущая в девичью сторону гарема.
Сверкнули два зрачка, как если б то был зверь,
То негритянка на условный стук впустила их в таящиеся стены.
В лампады свете тусклом виделась теперь
Вся роскошь, что царит в гаремах неизменно:
И кость слоновая среди чудес ковров,
Корана фразы зеленью на золоте щитов.
5
Пьянящий запах мускуса, индийских вязь духов
Так дополняют сказку юной девы тела.
Прекрасных глаз печальный зов зрачков,
Казалось, ждёт, чтоб песнь души запела
И вскрыла вдруг загадку всех веков,
Что небо разгадать и то не смело.
Коралла губы, слишком тонкий стан
Таили сладостный, пронзительный обман.
6
Пришелец статный понял, не ошибся он, сюда придя,
Но тайну ей открыть он мог наедине.
Ушла старуха, негритянку уведя.
“Кто ты?” Он утонул в прозрачной звука глубине.
От счастья душу высказать в себя придя,
Ответил, содрогнувшись, в страшной тишине,
Как будто знал, что в книге судеб перепутаны страницы
И разобрать их надо торопиться.
7
“Из племени Зогар, из тех краёв, где Чад.
Я младший сын вождя, сильнейший среди сильных и отважных.
С золотогривых львов срывал наряд,
Свирепые пантеры от меня с боязнью прятались и не однажды.
Племён соседних девушки испили яд
Рыданий надо мной убитыми. Как много их бойцов незваных…
Но жрец знак начертал на лбу моём священный,
Путь указал к тебе, Пророком объясненный.
8
И вот подвластный я Аллаха и жреца веленью,
Где людоеды-карлики в молитвах перед чёрным камнем,
Стремлюсь в Ниам-Ниам, что по реки Шари теченью,
Туманом ядовитым Укереве я отравлен,
С гигантским гадом выдержал сраженье
И, как собаками, людьми Ньязи был травлен,
Когда увидел серебро снегов Килиманджаро,
Чрез восемь полных лун достиг чертогов Занзибара.”
9
“Зачем?” – мелькнул вопрос во взгляде молчаливом.
“Верно Пророку наше племя, и милостив Пророк к нему.
В веках ему судьбу наметил быть счастливой,
Созданьем Светлой Девы освятил безверья тьму
И отступает смерть пред нею боязливо…
Где воплотится вновь известно лишь жреца уму.
За ней отправится из племени сильнейший воин,
Кто в царство изумрудной степи привести её достоин.
10
Случайно только деву можно увидать,
Как высшего достоинства златой залог
Дарится благочестью, верности и силе благодать
Прозрачных взоров, чем, как влагой, утолён Пророк
В изгнанье, чтоб сильнее только стать
И людям принести страдания урок…
И крылья белоснежные у непорочных верных дев
Несут их выше ангелов в эдеме сказочных дерев”.
11
Пришелец замолчал. Не отвечала Зара.
Непроницаемой загадкой затуманен девы взгляд.
Захваченный великой мыслью, как пожаром,
Он, бледный, ослеплён, как если б видел клад,
Но продолжал, глаза сверкали с прежним жаром:
“Великий жрец узнал тебя, я рад
Позвать тебя, о Дева Светлая лесов, к твоим владеньям,
Белея снега ждет верблюд, он нас свезёт туда без промедленья.
12
Как птицы, будем мчаться по лесам и по равнинам,
Переплывать в пирогах быстрых вспененные реки.
На берегу священном Чада есть долина.
Запрещено являться там простому человеку,
Где пальм плоды едва ли с чем сравнимы,
Где ласка солнца спорит с негой ветров,
Где пчёлы золотые дружат с розами красней,
Чем пурпур мантий самых древних из царей.
13
Там солнце, розы, ветер ждут тебя отсюда,
И в гроте мраморном поселишься со мной,
Увидишь водопадов, как коней резвящееся чудо,
И зацелует ноги стройные песок там золотой,
И рощи стройных пальм окружат изумрудом –
Всё обернётся вечной ласковой судьбой.
Придёт когда жирафов стадо к водопою,
Ты восхищенья шёлком шкур их царственных не скроешь.
14
Так будешь жить в волшебной счастья лени,
Пока подобно солнцу вечером тобой не овладеет скука
И пожелаешь ты уйти для новых воплощений…
И снова племя жрец сберёт великим барабана стуком,
Чтоб указать достойному в веках путь повторений…
Должны спешить. Луна опаловая клонится к разлуке.
Ещё чуть-чуть и океан зарозовеет,
Великого проснутся слуги бея.
15
В гареме тихо, сонно, рокотал лишь океан.
Принцесса устремила на араба взор-загадку.
Изящно, медленно извился гибкий стан,
Зашелестела тихо речь: “Что ж, говорил ты сладко,
Но не понятен слов твоих туман.
Коль нравлюсь, лаской подари отгадку.
Охотно подчинюсь твоим желаньям,
Недавно уступила европейца я лобзаньям.
16
Ценою золота, как ты, проник в гарем,
Рабыней купленной стояла, подчиняясь страсти…
Мне улыбался, обнимал, хоть и был нем,
Но молодости чувств поддалась я напасти.
Всю наслаждались ночь, и был он не сравнен.
Я плакала, что коротко так было счастье.
Ты европейца прошлого намного красивей,
Передо мною ты, и если хочешь, буду я твоей”.
17
Полу-открыв прекрасных персей загляденье,
Притворщица, глаза полузакрыв, ждала…
Безумный муки взор пришельца, адское мученье:
“Как, Дева Светлая сейчас дедов, отцов, его судьбу крала!
Блудница грешная, не сознающая позора, униженья,
Всю цепь тысячелетий вдруг оборвала…”
И красных молний в мыслях быстрое сплетенье
Удар мгновенный подарит – от боли нестерпимой избавленье.
18
Его спасает верный друг – кинжал.
Удар в грудь твёрд и верен.
И пошатнувшись, сильный воин вниз лицом упал,
Горячей кровью ложь неумную проверив.
Не в силах осознать, бледнее, чем опал,
К узорчатой стене склонилась лгунья-пери.
В душе огнём сверкнуло сожаленье:
Зачем игры обман, чудовищна расплата отрезвленья.
19
Горда своею красотой, она в притворном униженье
Хотела только испытать всю силу прелести необоримой.
И, подчинясь девичьему капризу без сомненья,
Желала одолеть свою же ложь и видеть зримо,
Как красота заменит воину все высшие стремленья.
Он всё на миг забудет пред доступною богиней…
Но знак последний как прощание с возможным чудом –
Наутро разорвёт свирепая гиена белоснежного верблюда.