Ветер гневно метал белые хлопья, оставляя белые следы на грязном окне. Снег таял, прозрачные капли падали вниз, оплакивая сами себя. Поздняя ночь, или раннее утро, время несбыточных надежд и мечтаний. Когда ты вроде как к итогу ночи закончил самобичевание и стал думать о том, как провести новый день, но, тем не менее, продолжаешь думать о прошлом. Становится жалко, и от этого становится противно. Пальцы барабанят дробь по холодному, запотевшему от дыхания стеклу. Нервная дрожь, озноб, улыбка. Смех. Дикий, безумный. Хватит, мир устал от меня, а я устал от него. Мы не сочетаемся с ним.
Все, что он мне дал – я пустил на ветер. Продал. За дозу. Высокая цена, я так думаю. Не стоило идти на этот шаг. Разбиваю стекло. Кровь течет по порезанной руке. Сильное движение, рука по локоть ушла на улицу. Резким движением назад. От локтя до кисти царапины, небольшой осколок продолжает торчать. До локтя кровожадное стекло не достало, синяя плоть осталась не тронутой. Рука продолжала гнить, с каждым часом убивая меня все больше. Хотелось взять тесак и отрубить ее к черту, но тогда случился бы болевой шок и слишком большая потеря крови. Не сама приятная смерть, на мой взгляд. Курить. Сигарета превращается в пепел. Быстро, так же сгорала моя жизнь. Игра не стоит свеч, я зря пошел ва-банк, поставив на кон все, что у меня было. Наверное, это так. В свои двадцать я потерял меньше, чем мог бы потерять в тридцать. Я может и больше, кто знает? Но то, что было – того больше нет. Сейчас, глядя в окно этим ранним снежным утром, я понимаю это как никогда раньше. Раньше, когда ЭТО не влияло на меня таким образом – я мог отмахнуться, и сказать, что никогда не поздно бросить. Ведь мне всего двадцать, я так молод. Потеряв на этой почве девушку, потеряв уважение родителей, у меня осталась учеба. Потом, из-за сводящих с ума состояний, я вылетел с третьего курса. Найти работу не получилось. Но у меня оставалось главное – моя жизнь. Рисунки, которые я рисовал, давали мне деньги на жизнь. А на наркотики…больно вспоминать, какими неприятными путями они доставались мне. Грязь в моей душе никогда не смоется. Вчера…вчера я был в церкви, уже зная, что это конец. Я не верил в Бога, и потому я не надеялся на его милость. Просто мне хотелось хоть как-то успокоиться и быть чище перед самим собой. Черт, я видел все смертные грехи и все искушения мира, вводя в вену иглу. Это эйфория, безумия, агония. Беспамятство…апатия. А потом ломка. Дикая. И ты снова идешь зарабатывать деньги, забыв о том, что ел последний раз два дня назад. Ты не чувствуешь боли, страха, голода. Под кайфом тебе незнакомы эти чувства. Ты забываешь о том, чем ты живешь на самом деле. Об этой чертовой ледяной коморке, в которой невозможно жить зимой. О том, что тебе некуда идти, не с кем поговорить, некому написать, позвонить, постучаться в дверь. Тебя не ждут, ведь ты на игле. И нет тех, кто даст руку и скажет «давай я помогу тебе». И потому новая струйка крови течет по руке. Теперь уже от стекла.
Я умру на рассвете…это так романтично. Она любила рассветы, так же как и романтику в целом. Я забываю ее лицо, оно мутнеет в моей памяти. У меня не осталось фото, а единственную ее картину мне пришлось продать. Жаль…хотелось бы вновь увидеть ее. И ее теплый взгляд, который она мне дарила каждый день. Но потом она узнала о моем увлечении. Дом стал чужим, привычные краски потеряли цвет. Ни осталось ничего.
Глаза фокусировались только на одном. Большой палец неумолимо давил на шприц, жидкость плавно втекала в вену, смешиваясь с давно зараженной кровью. Я умер под кайфом…это так романтично.