Рухнул чувств пьедестал.
Не судите, родимые.
В небе нет журавля.
Нет синицы в руках.
Лишь рыдает душа,
когда хамом гонимые
Стынут строки стихов
в нежилых небесах.
Стану ль мерой иной
я мой путь обозначивать?
Предъявлю ли счета
негодяям, хамью?
Каждый вдох,
каждый слог
суждено мне оплачивать,
Мне платить за любовь
и за веру мою.
Вы, понятно, умней.
Дорогие, хорошие!
Вы и солнцу вослед
не шагнёте за так.
Вам плевать,
что на пашнях культуры заброшенных
Ядовитый и злой
возрастает сорняк.
Да, такие уж вы,
дорогие, родимые.
Вам и Божьи дары
так, монетка в размен.
Нет, не кус пирога
строки, хамом гонимые,
Пригубившему яд
сатанинских измен.
Потому и не спеть мне
про благость нетленную,
Не поведать о чём
в миг раздоров мечтал.
Можно ль биться за Честь,
за мечту сокровенную,
Видя в лицах родных
пустоты пьедестал?
Вы ль ответите мне,
что так зло похоронную
Пели песне моей
и бежали в кусты,
Где в объятиях тьмы
миловались с Мамоною,
Потрясая мошной
и крестя животы?
Вы ль оброните вздох
над строкой убиенною?
Вы, что жаждой нажив
отравили весь свет?
Нет, не спеть мне,
не спеть мне
про благость нетленную!
Не писать гаммой чувств
соловьиный рассвет.