В сгущающихся тенях онемела комната;
Встали часы, - здесь пишут.
И было так:
Волшебной ночью Павел следил за Картиной… картиной за окном и на стене;
И мысли оттенялись на бумаге, как ветра шепот вторит тишине…
Отзываясь бодрящей вибрацией в онемевших членах, Ухо внимало монотонной беседе
сотен убегающих дисков (уже готовых слиться с дисками на бумаге) с бесконечными рядами
покорно отвечающей собеседникам стали.
И дети той ночной тиши тихонько говорили меж собою. И Ухо растворялось в
той беседе. И все отчетливей ставали очертания составов, гремящих над аркадою моста.
И беспрестанно брякли тени под луною, роптаньем орошаемых полей. И солонел в тенях
тех пот, пролитый накануне безымянным? спящим дядей Васей. И созревал поспешно под утлым
одеяльцем на полвека, труд.
И где – то, в паре - тройке верст, был слышен детский плач. Эх! Если бы нашлось…
Нашлось одно недремлющее Ухо, тогда бы, вероятно, оно скорей всего… могло услышать
в редкий всхлипах… рев паровозика, спешащего в мечту.
Все отбрасывают Тень:
Так в погожий день июня
Плед луча коснется плеч…
Над кострищем и золою
Будет небо мирно течь.
Так бывает в детском смехе
Нотка нервная взбрыкнет, -
В небе ласковом и ясном
Призрак молнией вспорхнет.
Так и стройка мирозданья
Порождает суету, -
В ней благие пожеланья
Убивают за версту…
Так верста, одна, вторая,
Тридцать третья, сто шестая
Множит в сердце степень блага
Обращенного вовне…
И не важно? – Нет не важно…
Хворост есть, - искра в душе.
А, когда искра займется угасанием,
Тогда… в сухостое разрастется.
В час рассветный заискрится
Как горящий древостой,
Нежный, сильный, слабый,
Чистый, молодой подрост.
Святой. Так и Ухо принимает
Шифры мыслимых колес:
Как сиротским снам мешает
Мерным гулом тепловоз.
В резких ударах заходивших часов Ухо находило повод для беспокойства; предметом
его внимания стал Павел. Вдруг Оно чуть слышно хрустнуло… и отпало. Распахнулся
Глаз. Другой. Так Павел проснулся и застонал.