Усафар, остросюжетный роман в стихах

Вверху - обложка книги «Усафар», издаваемой «Ридеро» в режиме "по требованию":
https://ridero.ru/books/usafar/

УСАФАР
остросюжетный роман в стихах,

Аннотация:
               
Таинственная, полная драматизма и загадочных происшествий
история, поведанная Степаном, рыбаком с таёжной реки Усы
края Коми, об алчном охотнике Федоте Акимове, который,
польстившись на щедрое вознаграждение, добывает для
неизвестного заказчика двух медвежат.
Ужасная «месть» медведицы, потерявшей своих малышей,
ломает и круто изменяет всю его жизнь и судьбы близких
ему людей.
Проходит двадцать лет после трагических событий,
но далёкое прошлое не хочет отпускать его и через долгие годы


                *****

                Две вещи наполняют душу всё новым и
                нарастающим удивлением и благославлением,
                чем чаще, чем продолжительнее мы размышляем о них, —
                звёздное небо надо мной и моральный закон во мне.

                Философ Иммануил Кант

                Вот я и на УСИНСКОМ БОЛОТЕ,
                это не болото, а чудовище.

                Болотовед Ярослав Гетманов


         I часть

          Пролог

  НА РЕКЕ УСЕ


Скользили чайки над водою               
С моторкой нашей вперегон
И пел мотор, не зная сбоя, -
Застывшей ноты гулкий звон.

Качая лёгкими телами,               
Как будто души тёмных вод,
Нёс ветерок легко над нами
Пернатый, парусный народ.

Упруго выгнув, птиц качает               
Волной воздушной за бортом               
И резкий крик пролётных чаек
Мне эхом чудился потом.

Шли отраженьем за бортами               
Стволы белеющих берёз,
Толпясь нестройными рядами,
Как свитки древние берёст.
               
И думал я, прикрывши веки,               
Чуть убаюканный рекой:
«Как плавны северные реки
И как задумчив их покой.

Казалось бы, совсем недавно               
Ползли холодной лавой льды.
Темнея, таяли исправно
В глуби чернеющей воды.

Светлели реки так неспешно,               
Неся настой весенних вод,
Что по стремнинам тьмы кромешной
Кружили полуталый лёд.

Несло по рекам глухомани               
Тот запах свежести снегов,
Что опьянив, призывно манит
В затоны дальних берегов.

А ныне - лето воды сносит               
Ночами белыми во мгле.
Дым паровозный, словно проседь
Ложится прядями к земле.

Тумана дымка невесома,               
Муаром рябь пошла в развод
И наплывает полусонно
Реки дремавшей поворот.» -

Так размышлял, плывя рекою,               
И холку скользкую волны
Я за бортом трепал рукою,
А за кормой шли буруны.

Плывёт рекой вдали сохатый               
И вдруг - медвежий рёв трубой.
На косогоре, как опята
Избушки выросли гурьбой.

А там, недале от селенья,               
Звон серебристый над Усой:
Где пробегал ручей Олений
Дом над рекой стоял большой.

Скосился, выбитый дождями,               
Сработанный добротно сруб.
Дверной косяк рыжел гвоздями,
Забыв тепло касанья рук.

Тот дом давно я заприметил,               
Здесь проплывая не впервой,
Но на вопрос мне не ответил
Мой капитан, как тень смурной.

Был как Харон* он малословен               
И не любил пространных слов.
Нередко был к раздумьям склонен.
Порой - излишне был суров.

Он правил лодкою моторной,               
В безмолвьи коротая час.
Считал достоинством, бесспорно,
Молчанья вечного запас.

В тот день особо отмечал я,               
Что был не в духе наш моряк,
Коль уж решился клад молчанья
Сменять на мятый мой трояк.

Взбодрился вмиг внезапно Стёпа,               
Волною окатив причал,
И торопясь, в село потопал,
Невнятно что-то прокричав.

Вернулся в духе он приметном,               
Дымя крепчайшим табаком,
А по глазам одно заметно:
«Теперь спроси-ка хоть о ком!»

Клубистым дымом папиросы               
Тут затянувшись пару раз,
И вмиг припомнив все расспросы,
Повёл неспешно свой рассказ:

Харон* — в греческой мифологии —
лодочник в царстве Аида

            
            Глава  I

        ТАИНСТВЕННЫЙ ПОСЕЛЕНЕЦ


«Жил в доме, нынче — захудалом,               
Давным-давно кривой Федот.
Не вспомню, как о добром малом.
Скажу, скорей, наоборот.

Был крепок непомерной силой –               
Косая сажень жмёт в плечах.
Земля едва его носила,
Послав на свет в недобрый час.

Федот не стар, не молод – тоже.               
Замечу тут не для словца:
Пугал любого из прохожих
Ужасный шрам на пол-лица.

Зарубкой страшною отмечен,               
Едва ли видел левый глаз,
Лишь облик придавал зловещий,
Когда в упор глядел на вас.

Тогда, лет двадцать одинокий,               
Жизнь коротая сам на сам,
Суровый нрав, подчас жестокий,
Скрывал он чаще по лесам.

Любил он только пса Батыя,               
К нему лишь не питая зла:
Однажды, в годы молодые,
Мать-сука жизнь ему спасла.

Расчётлив был Федот Акимов,               
Тем чувства "сильные" питал,
Не пропуская случай мимо,
Когда блеснёт рублём металл.

Себя всегда считал он правым,               
То не сочтя за тяжкий труд
И наделён тяжёлым нравом -
Заносчив был, безмерно крут.

Не знал никто, одни лишь толки,               
Откуда пришлый был Федот.
Синея на груди, наколки
Не проясняли оборот:

О бурной жизни подмечали               
Смесь якорей и купола.
Пожалуй, - более печали
Ему судьба приподнесла.

Он поселился в старой бане               
На южном склоне у села
И как намечено заране,
Работа жаркая пошла:

Он не делился, правда, с нами,               
Но знал я, думаю, ответ:
Был дом мечтой, что долго снами
За ним скиталась столько лет.

Сосною свежей стены пахли.               
Едва шурша сжимался мох, -
На белый ягель, вместо пакли,
Ложились брёвна там «в замок».

Так - годовым кольцом широким               
Ложились брёвна внутрь бочком
И вот - в намеченные сроки
Белел здесь сруб под новый дом.

Затем, лукавить тут не стану,               
Тем скажем - честь ему в помин:
Федот по собственному  плану
Сложил занятно печь-камин.

Он крышу крыл смолистым тёсом.               
Навес приладил над крыльцом,
А на коньке с фрегатным носом
Фигуру вымудрил резцом.

Пришлось и поспешить немного               
В преддверьи первых холодов.
Зима стояла у порога,
Но дом - почти уже готов.


            Глава  II

     НЕПРИВЕТЛИВЫЙ СОСЕД

Федот не жаловал соседей.               
Не скажет лишнего словца –
Не зная отчества, от Феди
Сам не узнал бы про отца.

Стал шоферить на старой АМО*:               
Шофёра труд всегда в чести,
Да был завистлив и упрям он -
Не становись тут на пути!

И коли что ему по нраву,               
То можно здесь не размышлять:
Считал, что лучшее – по праву
Ему придётся лишь под стать.

Здесь, так сказать, тяжёлый случай,               
Но если что «попало в глаз», -
Федот  себе достанет лучше
Или… сосед своё продаст.

Будь он душой чуток пошире, -               
Быть первым парнем на селе:
Ведь жить с людьми, с собою в мире,
Куда на свете веселей.

Тому и Север наш порука               
И ночь бела, как свет в пути,
Чтоб всякий мог войти без стука
И каждый мог себя найти.

Открыты Севера просторы,               
Как дверь охотничьей избы.
Запас тепла да соль и порох 
В нужде всегда найдёте вы. 

На деле он - добрейший малый.               
Наш Север с виду лишь суров.
Недуги тёмных душ усталых
Излечит лучше докторов.

Случайно оступился, может?               
Был малодушен и несмел?
Тому в беде всегда поможет,
Лишь только б сам того хотел.

Но тот, кто с сердцем росомахи,               
Себя лишь знает одного –
Дела его, скажу, не ахти
И вреден Север для него.

Был и Федот того ж замеса               
И под себя лишь вёл расклад.
В себе кормил он верно беса –
Был лишь своим удачам рад.

Шло время, мало что меняя,               
Как волн пологих череда.
Высокий берег омывая,
Спешила к западу вода.

Со старшею сестрой Печорой               
Уса, на встречу торопясь,
Несла волну кружалью скорой,
В разводах красочную вязь…»

АМО* – первый советский автомобиль


            Глава  III
 
   ЗАКАТЫ БОЛОТ УСАФАР


Степан смолкал, шурша кисетом,               
Я же томить не стану вас
И пару слов скажу при этом,
Раскрасив сдержанный рассказ.

Так — впечатлений малость личных,               
Заметок в тему на пути,
Надеюсь, не совсем излишних,
Рискну я вам преподнести:

Закаты здесь — особый случай,               
Уж коли к слову довелось, -
Нигде ещё не видел лучше,
Где побывать и мне пришлось.

А побывал я в разных странах               
Да и родился не вчера.
Встречал рассветы утром рано
И провожал я вечера.

Но время зря своё не тратя,               
Разгадку слов ища моих,
Послушай, что хочу сказать я,
Пожалуй, лучше сам о них:

Пора вечерняя. Смеркало.               
Осело солнце вниз и вот –
По небу краски расплескало
Сквозь призму сырости болот.

Представь, — как бы... сиянье Север               
В июньском небе высоко
Туманом радужным рассеял
На лёгких перьях облаков

И все иные краски сникли,               
А в небе тают здесь пока
Лишь жёлто-розовые блики
В зеленоватых облаках.

Густеют сумерки, наверно,               
И стала явной зелень туч.
Герой романа Жюля Верна*
Искал такой зелёный луч.

Увязло солнце аж по пояс               
В багряный клюквенный кисель.
Едва за лесом чуть укроясь,
С утра на небе, как досель.

Здесь на десятки километров               
Туман болотный, словно пар,
Сдувают утренние ветры
С болот бескрайних Усафар.**

Живи не ведая печали, -               
Когда б не гнус да комарьё
В грибную пору докучали,               
Здесь летом рай, а не житьё!

Под вечер время вдруг такое:               
Приходит час совсем иной,
Что никого не беспокоя,
Звон комаров висит стеной.

На фоне розовом, закатном,               
Пока диск солнца не исчез,
Свершают танец свой обрядный,
Столпившись, тучки вампиресс.

В такую пору парни, девки,               
Ну словом, — собирались все
Под вечерок на посиделки
На бережок к реке Усе,

Где на воде неторопливо               
Закат качается хмельной
И где гармони переливы
Плывут, играя тишиной.

Так шло нешумное веселье,               
Порой до утренней росы,
Когда туман в низинах стелют
Рассвета ранние часы.

Роман Жюля Верна* — «Зелёный луч»
Усафар** – такое название
Усинского болота я случайно
обнаружил на одной старой
геодезической карте


            Глава  IV

    СВАДЬБА МАРЬЯНЫ


Был и Федот охотник тоже               
По зорьку время коротать
В кругу девиц, собой пригожих,
Что были бы ему под стать.

Но лишь одна была особа,               
Над ним имея сердца власть.
Его душевная зазноба -
Она Марьяною звалась.

Сказать по правде, так Марьяну               
Прельщал не очень то Федот.
Коль весел был — то верно, спьяну,
А чаще — всё наоборот.

Рождён  Федот не бестолковым,               
Был крепче стали он зубил -
Раз приглядел он Бажукову,
То, как участок застолбил.

Был наделён медвежьей силой  –               
Бил в драке сходу наповал
И так нередко выходило,
Что сам на сам троих бивал. 

Два года знал он лишь заботу -               
Всех ухажоров гнать гурьбой.
Отбил бока им и охоту,
Оставив Марью за собой.

Проходят годы - ей за двадцать.               
Марьяна всё ж решила так:
«Не в девках мне же оставаться?
И парень, видно, не дурак.»

Под осень свадьбу сговорили,               
На бабье лето подгадав.
Пекли, солили и варили
Под ароматы пряных трав.

Так, не скупясь в своих расходах,               
Чтоб удивить весь здешний мир
И тему дать всем местным "одам",
Решил Федот устроить пир.

Да - он завистлив, но не жаден.               
И это сказано к тому,
Что не останется в накладе,
Коль позавидуют ему.

Летел напев, дивясь раздолью,               
В просторах музыку несло.
Собралось к званому застолью
Едва ль не целое село.

Нет, не скажу, что Бабье лето               
Совсем диковинное здесь
И что особая примета,
Во всём отличная, в нём есть.

Пожалуй - только акварели               
Тайги осенней на просвет
Богаче красками горели,
Как яркий в зелени букет.

Ещё, быть может, дуновенье               
Осенних ветров чуть свежей, -
Уже намечено вторженье
Холодных, затяжных дождей.

Но есть и главное отличье,               
Пора прощанья чем мила, -
Южанам было б непривычно
Ждать восемь месяцев тепла.

Вернулось лето ненадолго,               
Подзадержавшись до поры,
И время здесь проводят с толком –
Накрыты празднично столы.

Под солнцем, прямо на пригорке,               
Столы белеют стройно в ряд
И угощений сочных горки
Гостей забористо бодрят.

Снедь из таёжных разносолов:               
В судках – семужная икра
И грузди, прямо из рассола,
С лучком и маслом на столах.

Вот — после лёгкого просола,               
Всего лишь в несколько часов,
Почти прозрачно-невесомый
К столу был хариус готов.

Пикантного посола коми               
Краснеет сёмга… за душок.
Гурманам местным – смак, а кроме,
Кто не привык, — внушает шок.

А мне, скажу, она по вкусу:               
Ведь без привычки, до поры,
Кому – воняет только уксус,
Кому-то – лучшие сыры.

С картошкой шаньги и с грибами,               
Брусничный свадебный пирог -
Растают мягко под зубами
Под славный чаговый чаёк.

Графины с клюквенной настойкой               
Потеют от тепла давно,
А для девиц, к питью нестойких,
Есть земляничное вино.

Уха молочная не стынет               
На жарких угольках костра.
Исчезнет – не было в помине,
Вкусна, душиста, чуть остра.

Парит лосиное жаркое.               
Там - глухариный дух котлет.
Тянуло запах над рекою,
Как паутины лёгкой след.

Был день, и впрямь, поярче солнца               
В сусальном золоте берёз
И голубого неба донце
Раззолотила Осень–Крёз!

Веселье шло знакомым ходом,               
Привычной свадебной гульбой, -
Гармонь и песни до захода,
Да угощенье – на убой.

Три дня гуляли, пили вволю               
Здесь, на окраине села.
Никто не помнил, чтоб дотоле
Такая свадьба тут была.

Затея удалась Федоту,               
Немало вызвала похвал,
А если недоволен кто-то -
Сам, верно,... свадьбу затевал.


            Глава  V
         
    РОЖДЕНИЕ СЫНА


Бежали дни вперёд гурьбою,               
Своим нетоптанным путём,
А время шло, не зная сбоя,
Как след роняя день за днём.

Почти три года миновало               
И детский крик ворвался в дом.
Федот обрадован немало,
Частенько думая о том.

Сказать по правде – срок немалый,               
Когда об этом речь идёт:
И раздражался он бывало,
И опечален был Федот.

Умами шутки полетели, -               
Что мол, не всякий де кузнец,
Когда приходится на деле,
На сеновале молодец.

Был зол Федот. Брала досада.               
Известно, что на всяк роток,
Пусть даже это очень надо,
Ты не накинешь свой платок.

Вот, наконец, пришла удача –               
Родился сын под Новый Год.
Умолкли бабы, не судачат
И замолчал тотчас народ.

Морозы жгли калёной стужей,               
Сквозь дрёму щурился рассвет
И обрывался ночью вьюжной
Коротких дней недолгий свет.

Ночною бездною сменяя               
Свет невесомых зимних дней,
Мерцали сполохи Сияний
Гирляндой ёлочных огней -

За тонкой дымкой кроясь где-то,               
Где ветер Солнца нёс и нёс
Туман расплавленной кометы
Под мишурою дальних звёзд.

Суровы Севера красоты.               
Они поклонников не ждут.
И то сказать – они Федоту
Порядком уж обрыдли тут.

И впрямь ли был он глух душою               
Иль холода не по нутру,
Но с неохотою большою
Он просыпался поутру,

Когда в трескучие морозы               
Холодный солнечный желток
Едва алел бутоном розы
И расцветал зарёй восток;

Когда под небом тёмно-синим               
Снег голубеет, как неон,
Искрит алмазом хрупкий иней,
Свет обрывает зимний сон;

Когда прозрачно розовели               
Берёзы шалями снегов,
Морозный пар в низинах стелит...
Всё – мало трогало его.

Характер теша свой строптивый,               
Однажды в шутку так скажи:
«Я не люблю вещей красивых,
  Коль то - не мне принадлежит».

Имел одну мечту он тайно, -               
Она манила, как агат:
"Пускай не скоро, не случайно,
  Но буду крепко я богат!"

Федот и раньше браконьерил,               
Скрываясь тропами в глуши.
Капканы ставил, бил он зверя
И сёмгу крупную глушил.

Теперь совсем уже без счёта               
Федот тайгу дербанить стал.
Неволей сделалась охота,
Но рос заветный капитал.

Всем промышлял, как росомаха,               
Поживу чувствуя, Федот
И верно там не даст уж маху,
Где был весом его доход.

Не по себе Марьяне было               
От этих мужниных забот.
Порою сердце глухо ныло, -
Как будто что произойдёт.

Спроси - так просто не ответить,               
Что вдруг за тайная печаль?
Какую весть принёс ей ветер,
Покинув Будущего даль?


            Глава  VI

 СКАЗЫ ЗНАХАРКИ ВАРВАРЫ


Давным-давно, когда-то в детстве,               
Любила Марья с детворой
Ходить к старушке по соседству
Вечерней сумрачной порой.

За окнами - метель и стужа,               
А в доме печь гудит трубой.
Здесь, у огня садились дружно,
Вмиг приутихшею гурьбой.

Вот поведёт рассказ старушка,               
Умы ребячьи бередя,
И побегут стеной избушки
Разводы жёлтого огня.

Здесь Коми древние сказанья               
Летели полночью в тиши
И слушали, тая дыханье,
Тот сказ о прошлом малыши:

О временах, что шли доселе,               
Когда нет неба и земли
И лишь болот бездонных мели
Ковром бескрайним пролегли.

О богах, Омоле и Ене,               
Создавших твердь и небосвод,
О ком молвою поколений
Преданья ветхие несёт.

Ещё о Войпеле узнали,               
О Боге северных ветров,
Чьи слуги земли укрывали
От непосильных холодов.

Витают старые поверья,               
Горячий воздух клонит в сон.
Сквозь дрёму чудится за дверью,
Что там таится кто-то!... Он!!!

Быть может домовой Олыся               
Сердито ждёт уход гостей
И в темноте сеней таится
Среди развешанных сетей?

А может банный дух, Пывсяна,               
Зашёл погрется на часок
И бродит в сенях, словно пьяный,
Под скрип рассохшихся досок?

Вон кто-то в окна, незнакомый,               
Несёт снега наперебой!
Быть может это Вёрса с Йомой,
Сам Леший с Бабою-Ягой?!

К кому-то добр и ласков Вёрса:               
Кто чист душой - тому везло,
А кто хитро в доверье втёрся,
Тому и прибыль шла во зло.

Был скуповат тайги хранитель,               
Ворчлив и злобен до поры
И не всегда, впустив в обитель,
Он отдавал свои дары.

Но коли взял он на примету,               
Что кто-то с мерой не в ладу, -
Захлопнет быстро дверцу эту,
А будут злить — так жди беду. 

Федот смеялся всем опаскам:               
«Не позабудь-ка только, мать,
  Те замечательные сказки
  Егорке на ночь рассказать.»

Он лобик целовал ребячий               
И прижимал к себе слегка,
И становилась даже мягче
Его шершавая рука.

По-детски сам был рад немало               
И не скрывал ничуть того, -
Его ужасно забавляло,
Что сын похож был на него.

Возился он охотно с сыном               
С лицом счастливого отца.
Всех умиляла та картина,
Когда он брал качать мальца.

Под материнскую заботу               
Он оставлял бесценный клад
И убегая на охоту,
С охотой шёл всегда назад.

Та - в колыбель снесёт малютку,               
Баюкать станет нараспев.
Подчас он хныкал не на шутку,
Смориться к ночи не успев.

«Спи - умолкни. Засыпай-ка,               
Баю-баюшки баю.
Медвежонок спит и зайка.
Колыбельную спою.

За окном стихает вьюга.               
Баю-бай, усни малыш.
Тишина, как сон, — ни звука.
Что же, милый, ты не спишь?

Будешь плакать, мой звоночек,               
Сам не зная, почему  -
Косолапый выйдет к ночи,
Заберёт тебя в тайгу.

Там, в берлоге нет кроватки.               
Баю-баюшки баю.
Не уснёшь без мамы, сладкий.
Больше песен не спою.

Если долго будешь плакать,               
То проснётся Водяной.
Унесёт с собою Вакуль
В глубину волны речной.

Будет там тебе несладко, -               
Нет там солнышка в окне.
Баю-бай, в сырой кроватке
Не уснёшь на тёмном дне.

Спи, не хныкай. Засыпай-ка.               
В облаках закат затлел.
Прокрадётся Гидня-айка*
И тебя утащит в хлев.

Раз не хочешь спать ты в доме,               
Баю-баюшки баю,
Тебе ветры на соломе
Колыбельную споют.

Баю-баю, засыпает               
Мой любимый голубок.
Никого, теперь я знаю,
Мы не пустим на порог.»

Едва сморясь, умолк ребёнок               
Под колыханье тихих слов
И напослед чихнув спросонок,
Уснул, сопя, счастливым сном.

А на стекле узор мудрёный               
Уж режет северный мороз.
Прищуря глаз, сквозь негу дрёмы
Кот глубже в мех укутал нос.

Кружась за прорезью проталин,               
Порхает зимний пух лугов -
Как в невесомости витали
Ледышки розовых снегов.

Ползут багряным, сонным светом               
Обрывки солнца по стене,
Как будто заблудилось лето
В холодной, зимней тишине.

Так проблеснёт сквозь воздух стужи               
Средь вьюг и снежных передряг -
Здесь этот луч холодный служит,
Как лета дальнего маяк.

Гидня-айка* – дух хлева в мифологии коми


            Глава  VII

      ХРОМОЙ ГОСТЬ


Но зимний день уже кончался.               
Растаял в воздухе напев.
Вдруг тихо кто-то постучался
И дверь впустила, заскрипев.

Вот распахнулась дверь проворно.               
Влетел, клубясь морозцем, снег.
Тут в дом вошёл, хромая, в чёрном
Ей незнакомый человек.

Лишь только саван снежный, белый               
Тулуп овечий покрывал
И ясно было, что по делу,
Но здесь ни разу не бывал.

Он поздоровался чуть слышно,               
Спросил : «Не дома ли Федот?»
И не прощаясь, тихо вышел,
Сказав, что вновь еще зайдёт...

Под утро разыгралась вьюга.               
Снега без устали несло.
Федот, вернувшись, был напуган
Визитом странным на село.

Верней, - узнавши от Марьяны,               
Что незнакомец был хромой,
Он стал вести расспросы рьяно,
Вмиг потеряв былой покой.

Давно заметила Марьяна               
Забавный с виду оборот:
"Поди  поверь, что как не странно...
  Хромых боится мой Федот."   

Ему не раз уж докучала,               
Пытаясь разузнать хитро.
Всегда, шутя лишь, отвечал он,
Мороча женское нутро:

То скажет, что:"Когда-то в детстве," -               
А рассказать он был мастак, -
"Жил с ними в доме по соседству
  Хромой уродливый маньяк."

То, - не моргнув, опять обманет,               
С серьёзным, каменным лицом,
Что:"Не украли чуть цыгане,
  Когда я был ещё мальцом."

Или про страх свой безотчётный               
Он ведал ей, что был таков:
«Боятся многие, без счёта,-
  Кто — темноты, кто - пауков».

Пытался всякий раз он шуткой               
Укрыть невольный свой испуг
И хоть порядком было жутко,
Умел унять дрожанье рук.

Но вновь спокойствие забыто -               
Хромает кто-то вдалеке,
Как будто чёртово копыто
В кирзовом пряча сапоге!

Однажды Марья пошутила,               
Но вышел в шутке перевес:
«Угрюмый тот, хромой детина, -
  Не по твою ли душу бес?»

Он, вздрогнул, словно бы от плети               
И побледнел как полотно,
Но ничего ей не ответив,
Взглянул рассеянно в окно.

А ночью слышала Марьяна –               
Метался муж почти без сна
И всё шептал он, словно спьяну:
«Чёрт, отпусти! Отдам сполна!»

Оставив тему под запретом,               
Не вспоминала с давних пор.
Когда б не случай и об этом
Сам не завёл он разговор:

«Скажи, не видела ль приметы –               
  Под правым глазом шрама след?»
  Она помедлила с ответом,
Но отвечала твёрдо: «Нет.»

Повеселел Федот приметно,               
Тревог рассеяв кутерьму.
Уснул, как мёртвый, до рассвета
И сны не грезились ему.

За частоколом чёрных елей,               
Чуть только утро занялось,
Потолковать о важном деле
Явился в дом вчерашний гость.

Был разговор не слишком долгим.
Для верных и доходных дел
Далёкой и забытой полки
Федот в помине не имел.

Марьяна слышала, но мало,               
В делах домашних занята.
Куда сильнее занимала
Дел каждодневных суета.

Обрывок фраз был, правда, краток,               
Но мыслям дал он верный ход:
«Что ж, по рукам?...» и «Вот - задаток.» -
Такое, кто же не поймёт?

Знать по всему — была тут сделка,               
Хоть и неясен сам предмет.
Но показала «Ясно» стрелка,
Раз не сказал никто здесь «Нет».

Федот доволен был по виду -               
В любых делах он был горазд
И то сказать — себя в обиду
Уж верно, никому не даст.

Увидев мужа в добром духе,               
Расспрос Марьяна повела,
Чтоб уточнить свои же «слухи»:
 «Что там за важные дела?»

Федот отнекался сначала,               
Да похвалиться сам хотел.
Ему по жизни не встречалось
Ещё таких доходных дел.

Ей рассказал он по секрету:               
«И чтобы ни душа, ни-ни!
  Смотри, о деле ты об этом
  Случайно где-то не сболтни.

  Недавний гость пришёл с заказом,               
  На тему вышел не спеша:
  Ему нужны, зачем-то сразу,...
  Два медвежонка-малыша.»

Зачем? - Не спрашивал он просто,               
Умея вовремя понять, -
Где меньше лишнего расспроса,
Щедрей монеты там звенят.

Для цирка или зоопарка -               
Какая в том ему печаль?
Ему - ни холодно, ни жарко.
Хоть на жаркое - всё не жаль!


            Глава  VIII

    В ПОИСКАХ БЕРЛОГИ


Скажи,- что нет судьбы на свете!               
Верстах в десятке, у воды,
Под осень позднюю приметил
Федот медведицы следы.

Тотчас, припомнив этот случай,               
Прибавил лихо для словца:
«Чего желать ещё бы лучше?
  Зверь сам выходит на ловца!»

Пустился в путь он спозаранку.               
Шёл месяц следом втихаря.
С собою новую берданку
Он прихватил на глухаря.

Холодный воздух чист прозрачно,               
Да чуть приметно отсырел
И тени лунные враскачку
В тайгу уходят, посерев.

Ещё светало неохотно,               
Но март уже был на пути:
Тепло весеннего прихода
Рождалось где-то впереди –

Там, где полудни солнце выше,               
Темнеет снега белизна
И где ползут снега по крыше,
Уже готовилась Весна!

Четыре дня искал берлогу,               
Ночами греясь у костров,
А ветер искры нёс полого,
Бросая в звёздности миров,

Где, расплескав шагами Млечность,               
Медведи звёздные бредут
И, замыкая кругом вечность,
Друг друга вечно не найдут.

Что думал он, глазея в небо?               
Какая мысль не знала сна?
А Млечный Путь шёл лыжным следом
И пыль морозная несла.

На третий день лишь увенчало               
Удачей нудные бега.
Чуть слышно лайка зарычала.
Федот ей цыкнул: «Фу, Тайга!»

Пар тонкой струйкой поднимало,               
Курился царственный сугроб, -
Одно лишь только означала
Примета верная берлог.

Ноздрёю спящего дракона               
Парилась узкая дыра
И каждый шаг был здесь рискован,
Но… начата была игра!

Федот подполз, как можно ближе.               
Лежал так битых полчаса,
Пока на радость не услышал,
Как пропищали голоса.

Теперь уж знал Федот наверно –               
Добудет точно медвежат,
А поступал ли здесь он скверно? –
К тому и мысли не лежат.

Зарубки делал, как заметки,               
Он для обратного пути.
Слегка надламывал и ветки,
Чтоб без помех назад прийти.


            Глава  IX

         БУРАН


Едва лыжнёй скользнули вёрсты,               
День как-то враз пошёл на спад:
В потухшем небе краски стёрты
И вихри снежные кружат.

Бурлило небо снежной пеной,               
Касаясь тучами земли.
Здесь и зимой, обыкновенно,
Такие вьюги не мели!

Всё завертело в диком скаче               
Стеною снежной, как туман.
Пурга звереет, не иначе, -
Перерастёт она в буран!

Не в шутку был Федот напуган:               
«Что за невиданный курьёз? -
  Чтоб в марте здесь такая вьюга,
  Какой же чёрт её принёс?»

И было то ему тревожно,               
Что вихрей снежных заворот
Здесь пережить довольно сложно
Среди безлесистых болот.

Случись всё раньше только часом,               
Когда лесами шёл Федот,
Не получил бы тут сейчас он
Тот неприятный поворот.

Искал недолго путь к спасенью               
Во всём удачливый Федот.
Наметил он без опасенья
Совсем простой и верный ход:

Под полушубком греет тело               
Собачье жаркое тепло.
И часа минуть не успело –
Обоих снегом занесло.

Буран ревел часа четыре               
И пусть "зимовка" недолга,
Да всё ж уютнее в "квартире" -
Шёл пёсий жар от "очага".

Там, наверху, уже стихало.               
На полутоне таял звук,
Как будто взмахом обрывало
Оркестр нестройных, диких вьюг.

Федот, пожалуй, час с лихвою,               
Казалось, время так идёт,
Под кровлей бился снеговою,
Круша, почти метровый свод.

Ворвался свет, белея солнцем,               
Морозной свежестью в приют
Сквозь прорубь снежного оконца
И ослепил на пять минут.

Назад летели, как на крыльях,               
Хотя с трудом пришлось идти.
Снегами свежими накрылись
Все проторённые пути.

Домой Федот пришёл под вечер,               
Забылся вмиг усталым сном
И тёк закат, в бордо расцвечен,
По небу пролитым вином...

Он по утру проснулся поздно.               
Бледнел в окне луны излом
И ветер с лёгкостью морозной
Клубы дымов вязал узлом.

Порхал, шутя, снежок летучий.               
Ребячьи крики далеки.
Стрелой летели сани с кручи,
В снег зарываясь у реки.

В печи щи суточные* млеют,               
Их аромат плывёт, маня.
Молила Марья: "Ту затею
  Оставь, послушай раз меня:

  Боюсь, смеёшься ты напрасно,               
  Дразня таёжный дух лесов!
  Нам не всегда бывает ясным
  Язык далёких голосов.

  Не всё отмечено словами,               
  Не всё так просто и светло,
  Но всё, что происходит с нами,
  Каким-то знаком нам дано!»

Тут отмахнулся он досадно,               
Как будто тем сказать хотел,
Что мол:"Кончай на том и ладно -
  Быть бабе лучше не у дел."

Он не встречал ещё такую,               
Сказать по правде, на пути,
Чьи бы слова напопятую
Его заставили пойти.

Федот не мог уже иначе               
В известном деле повернуть.
Да и зачем своей удаче
Он должен вдруг подрезать путь?

Суточные щи* - особый вид щей,
характерный не особенностями
компонентов, а приготовлением.


            Глава  X

     РОКОВАЯ ОХОТА


Пришла весна путём привычным,               
Капелью дружною стуча
И задрожали трели птичьи
Под звон весеннего ручья.

Щедрей под солнца переливы               
Синиц весёлый, тонкий звон
И даже кажется счастливым
Не слишком нежный крик ворон.

Шёл срок весеннего прилёта.               
Сходил последний снег на "нет"
И глухариный грозный клёкот
Тревожил сумрачный рассвет.

И словно белые улитки,               
Ползли сугробы со двора.
Под вечер, стоя у калитки,
Решил Федот: «Ну, что ж,... пора!»

Зарубки на стволах «читая»,               
Нашёл берлогу без труда.
Два дня, не более, пустая
Она стояла здесь тогда.

Следы топтались косолапо -               
Шли малыши за мамой вслед,
Качаясь чуть на слабых лапах,
Ушли под утренний рассвет.

И было трогательно-нежным,               
Когда случайно, иногда,
Ноги огромной след медвежий
Касался детского следа...

Федот по следу шёл бесстрастно               
И не сбивался он с пути,
Одно лишь сознавая ясно,
Что далеко им не уйти.

Вела Тайга их след надёжно,               
Легко, беззвучно семеня,
И было просто невозможно
Их не догнать к исходу дня.

Вот, наконец, нашли под вечер               
Совсем горячие следы.
Закат по-детски был доверчив,
Их освещая у воды.

Медвежий дух сквозь дух таёжный               
Ноздрями жадно пёс искал.
Улыбкой жуткой и тревожной
Дрожал белеющий оскал.

Собака говорила словно:               
«Мы их настигнем в два прыжка!»
Легла на голову условно,
Смирив, хозяйская рука.

«Соваться в лес в такое время,               
  Равно, - что сунуться в капкан
  Или с ногой, застрявшей в стремя,
  Упасть на радость всем волкам.

  Здесь, у излучины пологой,               
  Вблизи Медвежьего ручья,
  Мы подождём утра немного
  И поглядим,- возьмёт там чья.

Придут, должно, хочу я верить,               
Они сюда на водопой.
Подкараулим нынче зверя.
Тут подождём его с тобой.»

Приполз туман. Едва светало.               
Белел сквозь мари солнца свет.
Чуть согревался воздух талый
В холодный, розовый расвет.

Федот застыл, следя сторожко.               
Туман спугнула чья-то тень.
К ручью нетоптаной дорожкой
Спустился... северный олень.

К воде склонился осторожно,               
Но тут, почуяв что-то вдруг,
Вмиг с быстротою, словно ожив,
Стремглав унёс он свой испуг.

Федот очнулся, заприметя,               
И сердце, ёкнув, повело -
Из чащи вышли три медведя               
Едва лишь только рассвело.

Рука в цевьё впилась до боли.               
Дыханье вмиг сдержав в  груди,
Не слишком был он тут доволен
Неладным чем-то впереди.

Здесь - в двух шагах уже от цели,               
Он подавил в себе испуг
И вёл медведицу в прицеле,
Пометив мушкой сердца стук.

Он затаил на миг дыханье,               
И виноватый вечно рок,
Вмиг разорвал тайги молчанье,
Спустив ружья стальной курок.

Свалилась грузно и без звука               
И померещилось, ей-ей,
Как будто кто толкнул под руку
Мохнатой лапою своей.

Враз оглянулся он от страха.               
Холодный пот спиной прошёл
И стала влажною рубаха,
Но… никого он не нашёл.

Он подошёл с опаской к зверю.               
Лежал, сражённый наповал.
Смотрел, глазам своим не веря:
«Да как я в голову попал?!»

Но не досуг Федоту было:               
«Вдруг слышал кто, неровен час?»-
С тревогой думал он уныло:
«Не доведись здесь лишний глаз!»

В мешок засунул и за спину               
Забросил лёгких медвежат
И чувствовал дорогой длинной,
Как бедолаги там дрожат.


            Глава  XI

 НЕОЖИДАННОЕ НАПАДЕНИЕ


Уже в два дня он сбыл медведей,               
Свой получив сполна расчёт:
Лишь утром слышали соседи,
Как удалялся вертолёт.

«Вот, жаль ещё медвежью шкуру,               
Что пропадать зазря добру?»-
Решил тут вечером он хмурым
К ручью вернуться поутру.

На этот раз рекою, в лодке,               
Он плыл, не взяв с собой ружья.
«Тогда и шкуру за находку,
Коль с кем столкнусь, представлю я.»

Причалил. Лесом да болотом -               
Версты четыре от реки.
Своя на то была охота -
Шагать по топям напрямки.

Заметив издали пропажу,               
Был зол расчётливый Федот
И от досады крякнул даже:
«Не дремлет дошлый наш народ!»

Но, подойдя поближе малость,               
Был неприятно удивлён:
«Лишь крови лужица осталась.
Исчез, как будто ожил он!?»

Да, вовсе было не похоже,               
Что кто-то был незваный здесь.
Ползли, свербя, мурашки кожей,
Сбивая вмиг с Федота спесь.

- «Должно быть, оглушило зверя               
Оголодавшего зимой,
Ударив вскользь покатый череп
Свинцовой пулей боевой». -

И вдруг, почудилось внезапно,               
Что шевельнулся лес едва.
Чуть покачнулись елей лапы,
Шепталась жухлая трава.

Казалось: кто-то неприметно               
Следил за ним со всех сторон
И тени таяли рассветно
Под крик испуганных ворон.

Был он не робкого десятка,               
Хоть не привык лезть на рожон.
«Дай бог, чтоб всё сошло мне гладко». -
Похолодев, подумал он.

Он шёл, пугаясь каждой ели,               
Боясь легко попасть впросак,
А мысли тишиной звенели -
Последним стать мог каждый шаг.

Вдруг разорвался по-над бором               
Над самым ухом жуткий рёв,
Как будто петь собрался хором
Десяток бешеных коров.

И в тот же миг, вцепившись, сжала               
Тайга медвежий жёсткий зад
И на секунду задержала,
Чуть зверя осадив назад.

Федот уже простился с миром-               
Он стал бледнее мертвеца
И просвистела, как секира,
Медвежья лапа у лица.

Кровь потекла волной солёной               
Через края глубоких ран,
А на губах слипались стоны,
Переходя невольно в брань.

Он побежал неровным шагом               
Через валежник напрямик,
А следом, лесом и оврагом, -
Собачий лай, медвежий рык.

Скатился к лодке вмиг с обрыва -               
Пересчитал ухабы склон
И заревел мотор с надрывом,
Тогда лишь понял, что спасён.

Федот взглянул назад на берег.               
Оторопел, смекая вмиг,
Заметив на откосе зверя:
«Едва зверюга не настиг!»

Рёв полетел, гудя трубою,               
Раскатным эхом пустоты:
«Должно, увидимся с тобою.
Меня ещё попомнишь ты!»

            

            Глава  XII

    ПОХИЩЕНИЕ РЕБЁНКА


Казалась вечностью дорога -               
Федот был, явно, не в себе.
Упал без чувств он у порога,
Лишь подойдя к своей избе.

В бреду метался он неделю,               
Уйдя за грань кошмарных снов,
А дни, не двигаясь, летели
Сквозь безотчётный гомон слов.

Лечила знахарка Варвара,-               
Знаток целебных диких трав.
Её настойки и отвары
Крепки, как и старухи нрав.

Она владела тайной ядов               
И силой трав наперечёт,
И останавливала взглядом
Кровь, что без удержу течёт.

Жила Варвара по соседству               
И с незапамятной поры
За сказкой шла Марьяна в детстве
К ней через ближние дворы.

Травой, кореньями, грибами               
Пропахла ветхая изба.
Трава развешена снопами,
В углах из лыка короба…

Федоту становилось лучше,               
Но вырывался часто стон -
Все так же неотступно мучал
Один и тот же страшный сон.

Вот снится: ночь черней болота               
И ветер воет, словно зверь,
А за стеною бродит кто-то
И ломит запертую дверь.

Снаружи ветер рвет и скачет,               
Ненастья ширится разгул
И тут почудился собачий
Под дверью еле слышный скул.

Казалось, там Тайга скулила,               
И что был ранен верный пес.
Так тяжело сопел уныло
Сухой горячий пёсий нос.

Федот с опаской крался к двери,               
Приоткрывал её едва
И вдруг... оскалом страшным зверя
Медвежья лезла голова!

И разорвало рёвом в клочья               
Стальной зари холодный свет,
И задрожали тени ночи,
Кровавый высветив рассвет.

Он навалился, что есть силы,               
Но зверь стоял живой скалой.
Марьяна вдруг заголосила -
Рванулся голос, как шальной.

Федот очнулся. Пот прохладно               
На лбу, как бисер пробивал.
Почуял он: «Не все здесь ладно,-
Там, на дворе,- и лай, и гвалт.»

В разгаре день и солнца блики               
На стенах водят хоровод,
А за окном и шум , и крики-
Гудит встревоженно народ.

Надрывный слышен крик Марьяны,               
Как будто сон шёл без конца.
Он встал и вышел, словно пьяный,
Держась за поручни крыльца.

Все стихло вмиг, лишь страх и ужас               
Волной по лицам проскользнул,
Когда явился он наружу
С лицом, как будто Вельзевул.

Узнал он новость, от которой               
В кошмар вернуться был готов,-
Казалась, просто, диким вздором
Иль полубредом тяжких снов:

Весной Марьяна часто сына               
Спать оставляла у крыльца:
В медвежью шкуру, чтоб не стыл он,
Уютно кутала мальца.

Так и сегодня поступила,               
Имея дел невпроворот.
В подмогу ей нужна бы сила,
Да не помощник был Федот.

Уж время с лихом пролетело -               
Марьяна вышла на крыльцо,
Взглянула и остолбенела.
Перекосил ей страх лицо:

Была пуста мальца кроватка,               
Где два часа назад тому
Сопел мальчонка сладко-сладко.
Зачем был нужен он? Кому?

Метнулась Марья как в капкане,               
Ища на свой вопрос ответ,
Заметив словно бы в тумане
Ноги медвежьей чёткий след.

Пришла медведица по следу               
Искать украденных детей.
Звала в тоске, - нигде их нету:
Сменялись дни - и  свет, и тень.

Ребёнок хныкал тихим плачем.               
Прошла медвежьей холкой дрожь:
Ей показалось, не иначе, -
На медвежонка плач был схож.

Взяла мохнатый сверток нежно,-               
Едва зубами был зажат,
Так за загривок брала прежде
Она когда-то медвежат.

Его несла туда все дальше,               
Где первозданный плыл туман,
Где ни людей, ни зла, ни фальши
И где не кроется обман.

Ребёнок стих от качки мерной.               
Шагам тяжёлым вторил такт.
Так шла она дорогой верной,
Роняя в мох усталый шаг.

А той порой неслась погоня, -               
Шло свежим следом полсела.
Казалось, что вот-вот догонят.
Их свора верная вела.

Бежало время час за часом.               
Без лая шли по следу псы.
Сердца в груди стучали часто,
Считая быстрые часы.

Усталость путалась ногами.               
Был все труднее каждый шаг.
Заметил кто-то, что кругами
Их водит, словно бы, «лешак».

Смеялся «мохноухий», видно,               
Водя так за нос умных псов.
Под носом щёлкнул так обидно
Никем не видимый засов.

Не обнаружив след пропавший,               
Не приходилось выбирать:
Домой, не солоно хлебавши,
Вернулась в тот же вечер «рать».

Исчез мальчишка  - нет и следа               
И, ветви колыхнув волной,
Тайга сомкнулась, словно Лета,*
Над белокурой головой.

Лета* - река забвения в царстве
Аида в греческой мифологии


            Глава  XIII

        ИСЧЕЗНОВЕНИЕ МАРЬЯНЫ


Был этот случай жутковатый               
Еще долгонько на слуху.
Боялись в лес ходить ребята,
Играясь только на лугу.

Тянулись дни, как ад кромешный,               
Неся молчания печать.
Сказать,- Марьяна безутешна,
Так, значит, слова не сказать.

Но ведь всегда, врачуя раны,               
Приносит время нам просвет.
Приходит поздно или рано
В туманной дымке первый свет.

Казалось, так же и Марьяна               
Перечить не могла судьбе,
Да замечали постоянно:
«Она, как будто не в себе.»

Была она совсем далёко,               
В свои мечты погружена.
Бродила лесом одиноко
И днём, и полночью без сна.

И часто ветром приносило               
Её далёкий звонкий смех.
Не по себе, признаться, было:
Пугал, порой, он чем-то всех.

Она бродила по болотам,               
Где мхи качались, как волна,
Им доверяясь беззаботно,
В себе и в мыслях не вольна.

Шла, напевая, по пригорку               
В одной рубашке, налегке,
И всё аукала Егорку,
Что ей казался вдалеке.

Купальниц жёлтые бутоны               
Вплетала с листьями в венки.
Смеялась, только глаз затоны
Всегда грустны и глубоки.

Бывало, ветерком качает               
Головок нежных лунный цвет:
Марьяне словно отвечают
Они согласием в ответ.

Она поёт: «Цветы родные,               
Вас вдалеке и здесь — не счесть.
Вы шлёте ваши позывные,
Перенося друг дружке весть.

Звените дружно бубенцами,               
Себе лишь только вы слышны.
Стучите жёлтыми сердцами,
Толкуя старых елей сны.

Вы что-то шепчете невнятно,               
Друг к другу голову склоня,
Что только вам одним понятно
И вечно тайна для меня.

Кружит кудрявые головки,               
Едва касаясь, лёгкий бриз.
Все ваши милые уловки
Лишь только ветренный каприз.

Скажите, добрые цветочки,               
Что слышится сквозь эту тишь?
Зачем так дрогнули листочки?
Да жив ли, милый мой малыш?

Скажите, душу мне не рвите,               
Коль жив, подайте только знак:
Вы мне головками кивните,
Когда вы знаете, что так!»

Едва их только наклоняло               
В ответ порывом ветерка,-
Она смеялась и плясала,
Ласкала их её рука.

И если кто-то это слышал,               
То слёз не мог он удержать;
Что может быть печали выше,
Когда теряет сына мать? -

Когда теряется вдруг разом               
Всё дорогое, как теперь,
И покидает тело разум
За невозвратностью потерь;

Когда становится обузой               
Ещё живого тела прах,
А под ногами небо в лужах
В других привидилось мирах.

Пугаясь всех, не узнавала               
Родных, Марьяна, и подруг:
Как в дикой пляске карнавала -
Медведей маски лишь вокруг.

Вновь убегала на болото               
И надрывала всем сердца:
Моля о помощи кого-то,
Звала ребёнка без конца.

Исчезла вдруг Марьяна вскоре,               
Бесследно канула, как сын.
Нашло покой, должно быть, горе
В глубинах топей и трясин.

И лишь берёзка молодая               
На косогоре у реки
Венки качала, осыпая
Цветов увядших лепестки.

Федот глядел на них угрюмо,               
Слеза блестела на лице.
Подолгу он о чём-то думал,
Часами сидя на крыльце.

В висок стучала мысли завязь,               
Он повторял себе не раз:
«Всему виной людская зависть
И сатанинский чей-то сглаз.»

Найдя всем бедам объясненья,               
Федот винил весь белый свет:
Какие могут быть сомненья,
Когда других виновных нет?

Федот кричал и плакал спьяну,               
Грозил кому-то вдалеке
И плыл в мерцании багряном
Закат пурпурный по реке.

Здесь небо лёгкое, как ветер,               
Качало перья облаков,
А воздух цвёл, прозрачно-светел,
У горизонта берегов.

Вплетался радужною прядью               
Закат в подоблачный туман,
Подёрнув синь прозрачной рябью,
Окрасив розовым дома.

А где-то там, за тенью леса,               
Туман крадётся вдоль болот, –
Так дух болотный бестелесно
Из полусумрака встаёт.

Там Усафар, дыша дремотно,               
Лежал, раскинувшись вдали,
Как первородные болота
До сотворения земли.

      конец первой части.


            УСАФАР

        роман в стихах

            II часть


            Глава  I

     ВЕСЕННЯЯ КАПЕЛЬ


Весной пропущены все сроки.               
Растаял снег, но холода...
Лишь вездесущие сороки
Трещат без умолку всегда.

Сулят хвостатые вещуньи               
Тепло под дружную весну.
И впрямь, как будто что почуя,
Присев на старую сосну.

И словно чувствовали токи               
Под тонкой кожею коры,
Когда пульсируют там соки
Едва приметно до поры.

Набухли почки выше меры               
И даже лопнули слегка.
Дразня, показывают смело
Зелёный кончик языка.

Стволы деревьев, словно луки,               
Дрожат кручёной тетивой,
А соки бродят  -  сердца стуки,
Спеша зелёной стать листвой.

Пришло волною запоздалой               
Весны зелёное тепло
И облака, клубя устало,
Как льды по небу понесло.

В три дня весна нагнала пору,               
Укрыв смолистою листвой.
На удивление, так скоро
Всё скрылось в зелени густой.

Да что за диво? Май в исходе               
И всё длиннее вечера,
А солнце всё быстрее всходит
И нынче выше, чем вчера!

Пичуги весело запели.               
Звенел разбуженный ручей,
А звон берёзовой капели
Звучал в жестянках всё бойчей.

Кто чем горазд. Любые склянки               
Под сок берёзовый годны
И наполняет тень полянки
Капель, как эхо тишины.


            Глава  II

  ЗАГАДКА РАСПИСНЫХ ТУЕСКОВ


Те, кто для сбора шли подале, –               
В разлив Медвежьего ручья,
Уже давненько подмечали:
«Висит посудина, но чья?»

Да не простые чашки-плошки,               
В ряд – расписные туески.
Сплошь разнаряжены берёзки.
Кому-то ладить их с руки.

Приходит кто-то неприметно  -               
К утру они уже пусты
И исчезает до рассвета,
Лишь колыхнув едва кусты.

Не захрустит сухой валежник.               
Молчит сорочья трескотня.
Тайга безмолвно, как и прежде, -
Тиха, всё тайное храня.

Всех опросили, но к досаде               
Никто не найден средь лесов,
Кто бы признался, что их ладил
Иль знал владельца туесов.

Тут и повадились мальчишки               
Таскать берёз «ничейный» сок.
Зашли забавы даже слишком –
Пустым был каждый туесок.

Они частенько пировали,               
Творя шутейный свой разбой,
И шалость сладкую едва ли
Виной держали за собой.

Но был однажды странный случай               
И что чужое всем не впрок,
Помог запомнить много лучше
Один таинственный урок.

Вот раз, напившись вволю сока,               
Запас готовили домой.
Свалил внезапно сон глубокий
На мох под старою сосной.

Проснулись тоже так внезапно,               
Как будто сон был снят рукой
И, покачнувшись, елей лапник
Старушку выпустил с клюкой.

Шубейка старая, оленья               
Да пимы – вот и всё на ней.
Явилась к ним из леса тенью
Она, как призрак прошлых дней.

Кричала что-то им сердито               
На непонятном языке
И потрясала, словно битой,
Клюкой в старушечьей руке.

Струхнули сразу чертенята,               
Задать хотели стрекача,
Да показалось им занятно
То, что спугнуло сгоряча.

Носиться стали круг за кругом,               
Её касаясь и злобя.
Друг похваляясь перед другом,
Забавой тешили себя.

Так шебуршатся белобоки,               
Сову найдя средь бела дня:
Вкруг скачут шустрые сороки,
Её щипая и дразня.

Но тут, веселье их наруша,               
И, обрывая шум и гам,
Вдруг повела себя старушка
Совсем уже не по годам.

В рот пальцы лихо заложила               
И звонко в воздухе повис
Над тишью леса заунылой
С разбойным шиком тонкий свист.

Вмиг отозвался лес сердито:               
Ломая с треском бурелом
Неслись без удержу копыта, -
Там мчался кто-то напролом.

Всё ближе топот доносило.               
Озноб прошиб до самых пят.
Бежать? Так ноги подкосило
У перепуганных ребят.

Страшит сильней, – что неизвестно,               
Когда сравнить вам довелось.
Тут вихрем выскочил из леса,
Встав на дыбы, огромный лось.

И, натянув поводьев струны,               
Взглянул наездник свысока.
Бровей насупленные дюны
Сердито сдвинулись слегка.

Он с виду грозен был довольно –               
Чернобород и темноглаз
И страх внушать, порой невольно,
Он мог бы так, как  в этот раз.

Был он огромен непомерно,               
В одеждах из оленьих шкур.
К тому же в духе был прескверном
И как рассвет дождливый хмур.

Мальчишки встрепенулись разом               
И дали дёру, что есть сил.
Лишь зыркнул он сердито глазом,
Их на поляне след простыл.

Тут молодца схватив за руку               
Паучьей хваткой цепких рук,
Вскочила шустрая старуха
Нежданно на лосиный круп.

С версту прогнали их в полшага,               
Тем проучить решили всех
И долго слышала ватага
Старухи каркающий смех.

Домой, как ветер, с перепуга               
Примчалась быстро детвора.
Что воробьята, друг за другом
Шмыгнули по своим дворам.

Никто не слушал дома толком,               
Махнув на выдумки рукой.
Заметив лишь довольно колко:
«Придумать надо ж бред такой?

Чтоб скрыть своё же опозданье               
Домой – почти на три часа,
Себе придумать в оправданье
Всех приключений чудеса?

А впрочем, всем и так понятно,               
Какие ветры дуют тут.
Истории, что так занятны,
К нам от Варвары лишь идут».


            Глава  III

      НЕИЗБЕЖНОЕ ЗЛО


На том всё в памяти осталось,               
Никем не принято всерьёз.
В селе подтрунивали малость, –
Как шутка принят был курьёз.

Варвара только, безусловно,               
Одна лишь верила друзьям.
Рассказ услышав весь дословно,
Ни в чём не видела изъян.

И так, как будто о знакомой,               
Что встретить запросто могла,
Сказала: «Видно, бродит Йома
С Яг-Мортом близко от села.

Уже давно не забредали               
На Усафар с Уральских гор.
Не ах, скажу, какие дали,
Не будь им сказано в укор.»

С восторгом слушали ребята,               
Хоть и таился лёгкий страх,
Но было больно уж занятно
Узнать о тайных тех мирах.

Наслышаны о тех рассказах,               
Что разносили дети вмиг,
Селяне порешили разом:
«В мозгах старушки явно сдвиг».

Был и Федот того же мненья,               
Но уважал за ремесло.
Оно, пожалуй, без сомненья,
Ему однажды жизнь спасло.

Боялся, может, даже где-то,               
Но был к избе протоптан путь.
За снадобьем да за советом
Всё забегал он как-нибудь.

Двадцатый год Федот бирючил,               
Пусть не без женщин иногда.
Всему он жизнью был научен.
Учитель лучший наш – нужда.

Да неуживчив был он больно.               
С годами стал несносно груб.
Жил, как хотел себе, – привольно
И всё ему сходило с рук.

И даже в том был на примете,               
Что «прилипало» к тем рукам:
Легко он мог обчистить сети
И обобрать чужой капкан.

Но не желал никто с ним ссоры.               
В том, так сказать, ему везло
И принят был он, в общем, скоро,
Как неизбежное здесь зло.

И то сказать: порой дороже               
Найти украденный пятак,
Чем вору даже рубль, положим,
Простить совсем за просто так.


            Глава  IV

       ПЕВУНЬЯ АРИНА


Шло время шагом скорохода,               
Чеканя, как курантов бой.
Дни собирались стаей в годы,
Всё оставляя за собой:

Кончались лета листопадом,               
Меняя в осень цвет ночей.
Лес отгорал осенним садом
В огне берёзовых свечей.

И таял свет осенний сонно               
Под свежесть первых зимних вьюг,
А снег, как пепел невесомо,
Кружился памятью разлук...

Капельный звон дарили вёсны,               
Роняя капли тишины,
И всё бледней сияли звёзды
Под тонким лезвием луны.

А солнце, словно из берлоги               
Лохматый, рыжий великан,
На небосклон ползло пологий
Сквозь нерассеянный туман.

И снова лето! Трелей птичьих               
Порхает лёгкий, нотный строй.
Хор голосов в тайге девичий
Кружился ягодной порой.

Но в этом перезвоне лета,               
В сплетеньи разных голосов,
Один особо был заметным
Средь обитателей лесов.

Был чист особенно и нежен               
Арины тонкий голосок –
И, как дыханье детства, свеж он,
И по-девичьи был высок.

К тому ж, на редкость и красива,               
Кто понимал, конечно, толк.
В глазах – и ум, и воли сила.
Волос по пояс мягкий шёлк.

Под вечерок идут на берег.               
Играет бликами Уса
И потекут, ей такт доверив,
В расклад, девичьи голоса.

Затянут - песня льётся звонко               
Зарёй вечерней вдоль села.
Все песни, что поют девчонки,
Арина за собой вела.

Лились словами незатейно,               
Шёл голосами перебор.
Напев, то грустный, то шутейный,
На дальний заносило двор:

«Расплетали ветры               
Косы у берёз.
За туманом светлым
Таял жемчуг рос.

Рыжая над лесом               
Зорюшка-лиса.
Льют за перелеском
Птичьи голоса.

Помнишь, коротали               
Летний свет ночей?
Помнишь, расставались –
Плакал наш ручей?

Там хмельной малиной               
Забродил рассвет.
Был со мной любимый,
А быть может – нет?

Да приснилось, может,               
Летним вечерком?
Что же так тревожит,
Думаю о ком?

Только не приснилось,               
Это знают все, -
Что кольцо дарилось
На реке Усе.

С жемчугом колечко               
В память подарил.
Бедному сердечку
Тихо говорил:

«Коли нету света -               
Меркнут жемчуга.
Солнцем не согрета,
Жизнь их недолга.

Недолга в разлуке               
Женская любовь -
Кто-то здесь от скуки
Заведётся вновь.

Жемчуг замутится               
В глубине ларца
И печаль, как птица
Упорхнёт с лица.»

Так прошли три лета.               
Жемчуг на руке.
Только, милый, где ты
Скрылся вдалеке?

Солнышком играет               
На колечке свет -
Здесь не забывают,
А тебя всё нет.»


            Глава  V

    НЕПРИЯЗНЬ АКСИНЬИ


Федот невольно часто слушал,               
Но сам не знал наверняка,
Что так брало его за душу
Иль... не брало ещё пока?

Стал выделять он голос вскоре,               
Что был и выше и нежней
И, на речном плывя просторе,
Тонул в закатах летних дней.

Не ново всё на этом свете               
И бес, как прежде, бьёт в ребро,
На голове едва приметив
Волос литое серебро.

Ему – порядком уж за сорок,               
Но он не стар ещё совсем
И, доведись, в кулачных спорах
Он доказал бы это всем.

До женщин чувствуя охоту,               
Он не терял былой запал
И на Арину, скажет кто-то:
«Федот всерьёз теперь запал.»

Арине – чуть за девятнадцать               
И ей Федот ничуть не люб.
Привыкла с детства лишь пугаться –
Был безобразен он и груб.

Она любила лишь природу:               
Рассвет зимой и летний день
И, хорошея год от года,
Цвела, как вёснами сирень.

Росла она в семье у дяди,               
Оставшись рано сиротой,
И, как могла старалась ладить,
Да не всегда всё шло на то.

Арину тайно невзлюбила               
Аксинья, дядина жена.
А что причиною там было?
Так – несуразица одна.

Своих родных имея дочек,               
Не выделяла среди тех,
Да невпопад красива очень
Была Арина, как на грех.

Едва румяна, как с мороза,               
Не оторваться, лишь взгляни
И словно с васильками роза –
Всегда держала их в тени.

И что ни год, – она всё краше.               
Кого же это удивит,
Что рядом с ней сестёр-близняшек
Совсем поблёк невзрачный вид.

Пока девчонки были малы               
И увлекались лишь игрой,
Совсем они не понимали
В чём их различие с сестрой.

Но подросли когда девицы,               
Ревниво стали замечать,
Что их подруженька-сестрица
Им красотою - не подстать.

И где б они не появлялись,               
Вниманья им на полгроша,
И лишь о ней вокруг шептались:
«Уж больно девка хороша.»

Её чураться стали сёстры.               
Пошла их дружба в перекос
И неприязнь коснулась остро.
Откуда только что взялось?

«Отдать скорей бы девку замуж –               
Аксинью мысль пекла огнём, –
Всё – честь по чести, ну а там уж
И сами легче мы вздохнём.

Она бы не была помехой,               
Да только рядом всякий раз
И всех прельщая звонким смехом,
Она парней сбивает глаз.»

Арина замуж не спешила.               
Никто ей не был по душе
И даже мысль её смешила –
Женою сделаться уже.

Пожить хотела на свободе.               
Какой же в том скажите грех?
Её с ума никто не сводит,
Она сама сводила всех.

А впрочем, я скажу по чести -               
Не звали замуж до сих пор.
Но ей, как будущей невесте,
Немного ставилось в укор:

«Уж чересчур она красива.               
Потом — так ревность изведёт.
Д-а-а, красота — кому-то сила,
А для кого — наоборот.

К тому же — штучка городская.               
Какой покажет форс-мажор?
Того ещё никто не знает.» -
Так думал каждый ухажор.


            Глава  VI

    СВАТОВСТВО ФЕДОТА


Такое, в общем, мненье было               
Для всех, уж верно, не внове
И вдруг, как обухом прибила
Весть о Федота сватовстве.

Давно Арину заприметил               
И с незапамятных тех пор
Был с ней особенно приветлив,
Вступая часто в разговор.

Сначала редко, с неохотой,               
Затем — всё легче и бойчей
Она шутила в такт Федоту,
Когда заигрывал он с ней.

Его вниманье - где-то льстило,               
А всё же - ей не по себе:
И то сказать - не легче было
Медведя приручить в тайге.

Была Арина не в восторге               
От этой вести на селе.
На что ей домыслы и толки?
Без них — куда как веселей.

Хотела тотчас дать отставу,               
На том и дело прекратить,
Да тут Аксинья вдруг, по праву,
Завидную явила прыть.

«Ну что ж с того, что он не молод?               
В тебе не чает он души,
А – некрасив, так то не повод.
Подумай лучше, не спеши.

Всегда в достатке и немалом               
Живи, как хочется душе.
Да где на свете ты встречала
Тот рай, что с милым в шалаше?»

Пошли в припев и сёстры тоже,               
Наперебой шёл разговор
И стал её слегка тревожить
Весь этот тонкий, хитрый вздор.

Решила всё же для покоя               
Не дать отказа наотрез.
«А то, глядишь, с роднёй такою
И впрямь, идти придётся в лес.»

На год дала ему отсрочку:               
«Поговорим потом мы вновь.
Ну, а пока поставим точку.
Проверю я твою любовь.»

Федот был явно не в ударе,               
Когда услышал он ответ.
Однако ж, всё надежду дали,
Раз не сказали сразу «нет».


            Глава  VII

    СМУТНЫЕ ПОДОЗРЕНИЯ


Шло время, тропами ступая,               
Ногами тонкими дождей
И дождь грибной, на солнце тая,
Был в небе радуги нежней.

А где-то там, за кромкой дали,               
Уже редели облака
И небо цвета серой стали
Пошло разводами слегка.

Ворчали грозовые тучи,               
Качая отблеск дальних гроз,
И облака, белея кручей,
Касались маковок берёз.

И обруч солнечного света               
На синем небе высоко
Рыжеволосый мальчик-лето
Катил по склонам облаков.

На спад пошло, кончаясь, лето.               
Ложились сумерки быстрей
И чуть позднее, но приметно,
Свет приходил к началу дней.

Нескоро время поспешало.               
«Когда ещё минует год?» -
Нетерпеливо и устало
Частенько думал так Федот.

И целый рой досужих мыслей               
День ото дня настырней стал:
«В каком таком, скажите, смысле
Меня пытать? Я - не металл.

Быть может эта вся отсрочка -               
Пустой лишь только разговор
И не по мне её сорочка -
Давно готов мой приговор?

А может, кто-то на примете               
И нужно ревность развести?
Но не родился тот на свете,
Кто мог бы стать мне на пути!»

Вниманья, самая пусть малость,               
Кому могла пойти во вред?
Чтобы спокойнее ей спалось,
Решил Федот пронюхать след.

И дом, скажу вам, как на случай,               
Арина где тогда жила, -
Стоял, чего бы надо лучше,
Здесь, на окраине села.

И даже комната Арины,               
Квадратом жёлтого окна,
Когда темнеет вечер длинный,
Федоту издали видна.

Тут доставал бинокль он часто               
И кресло подвигал к окну.
По крыше шаром бледно-красным
Катило полную луну.

На стенах комнаты Федота,               
Храня удач прошедших дни,
Висят трофеи от охоты,
Скользят каминные огни.

Рога лосиные, оленьи,               
Оскал медвежьей головы –
По стенам двигаются тени,
Огнём согретые живым.

Лоснятся шкуры, отливают               
Багряным отблеском огни
И шерсть, так, словно бы живая,
Как будь-то дыбится на них.

Кремнёвых пара пистолетов,               
Ружьё – додедовских работ.
Лишь об одном гласило это:
Не без претензий жил Федот.

Прорезав ночь оконным светом,               
Вдали – безмолвна и одна,
Чернея тонким силуэтом,
Она садилась у окна.

Склонясь над книгой с интересом,               
Порой сидела допоздна.
Ей невдомёк, что крыла лесом
В окне густая тишина.

И невдогад ей, что за тьмою,               
Когда всё ближе ночи час,
За ней давно следят порою...
Две пары напряжённых глаз.


            Глава  VIII

      НОЧНАЯ СХВАТКА


Федот не сразу сам приметил.               
И то сказать, немудрено, –
Тень упустить при тусклом свете,
Когда чуть теплится окно.

«Уж не почудилось ли сдуру?               
Пожалуй, выйдет, что и так. –
Чихнув, Федот подумал хмуро. -
Уж больно крепок мой табак.»

Но время шло и той же тенью               
Замечен кто–то им не раз.
Таясь за кладкою поленьев,
С Арины не спускал он глаз.

«Что там за тайный обожатель               
Перебежать мне хочет путь?
Я проучу тебя, приятель.
Ты, парень, это позабудь.»

Однажды вновь приметил гостя:               
«Ну, наконец, явился вот.
Сочту тебе сегодня кости.» -
Подумал «ласково» Федот.

Дверь тонко скрипнула навесом,               
Пустив Федота за порог.
Опушкой крался он вдоль леса,
Вдали накатанных дорог.

Одно смущало лишь, тревожа:               
«Без шума, ясно, тут – никак.
Так всполошить, пожалуй, можно
Всех спящих на селе собак.

Вот будет точно уж некстати               
И совершенно не с руки.
Пожалуй, лучше подождать мне,
Когда пойдёт он вдоль реки.

Да нет, должно пойдёт, бедняга,               
Здесь, по тропинке до мостка.
Подкараулю у оврага
И поучу его слегка.»

Так минул час и даже с гаком.               
Клонило голову ко сну,
Но вдруг залаяла собака,
Порвав на клочья тишину.

Федот был мигом насторожен,               
Услышав чей-то лёгкий шаг -
Там кто-то очень осторожно
Прошёл мостком через овраг.

Во тьме его нашарив взглядом,               
Когда ночной, незваный гость
Был в полушаге где-то рядом,
Сказал себе: «Ну, довелось.»

Он распрямил внезапно спину,               
Чуть вскользь ударила рука
Так, словно сжатая пружина,
Что с ног могла сшибить быка.

Была короткой потасовка               
Во тьме кромешней наугад
И кто-то в челюсть очень ловко
Федоту долг отдал назад.

Федот взревел, как зверь побитый,               
Но чья-то сильная рука
Вновь саданула, словно битой,
И отшвырнула, как щенка.

К неописуемой досаде               
Такое было с ним впервой.
Не скоро в памяти всё сгладит
Та боль в плече — хоть волком вой.

Исчезнув, словно бы и не был,               
Простыл ночного гостя след,
Лишь в полосе багряной неба
Мелькнул лосиный силуэт.

На миг Федот увидел ясно,               
Что лось уносит седока.
«Какой-то бред! Так не напрасно,
Что было слухами пока?»

Припомнилось всё как-то разом,               
Что слышал он до сей поры:
Марьяны странные рассказы
И сказы хитрой детворы.

«Кому скажи, так непременно               
Враз засмеют, как пацана,
И скажут: «Пьян был, как полено.
Да и сейчас, вон, — с бодуна.»»

Занятно всё, да только малость               
Не до того ему сейчас -
Плечо от боли отнималось,
Заплыл совсем последний глаз.

Он захромал к избе Варвары.               
Был поздний час, да что с того?
Её настои и отвары
Не подводили никого.

И разбудив её в три стука,               
Как дробью по стеклу пройдя,
Заметил тотчас, что на руку
Упали капельки дождя.

Дверь заворчала, как старуха:               
«Кого ещё там принесло?»
Ему в лицо пахнуло сухо
Избы натопленной тепло.

Федот прошёл, склонясь у двери,               
Под свод дверного косяка.
Глазам своим она не верит,
Но битый вид у мужика!

Всё без утайки ей поведав               
О происшествии в ночи,
Ждал от неё он не советов -
Боль донимала, хоть кричи.

Качая в такт словам Федота               
Седой косматой головой,
С особой слушала охотой
Рассказ, где ей не всё вновой.

Над ним Варвара колдовала,               
На лавку уложив сперва.
Сон наплывал и боль стихала,
Сквозь дрёму слышались слова:

«Видать и впрямь по нраву очень,               
Коль говоришь, что с давних пор.
А по всему похоже, — ночью
И вправду был, никак, Яг-Морт*.

Послушай, паря, ты совета               
И позабудь былое зло,
А что случилось, так уж это
Считай, что просто... повезло.

Силён ты, знаю я, не в меру,               
Но... в сельской драке лишь простой;
А всё ж, не богатырь ты Пера**.
И в эту драку лезть постой».

В другое б время рассмеялся               
Таким словам, язвя, Федот.
Сейчас – лишь слабо улыбался.
Кривила боль усмешкой рот.

Кувшин диковинный старушка               
Внесла, поставив на поднос,
И, чуть плеснув оттуда в кружку,
Бубнила что-то всё под нос.

Невесть доставшись ей откуда,               
Стоят на полках вдоль стены
Всех видов склянки и сосуды
Для тайных дел припасены.

Едва хлебнул Федот напитка,               
По телу разлилось тепло
И боли ноющую пытку,
Как жаром банным унесло.

Всё поплыло за сизым жаром,               
Белёсый стелется туман
И, расплываясь, тень Варвары
Танцует с бубном, как шаман.

Вдруг, белые расправив крылья,...               
Взлетело чучело совы
И тени туч в окне закрыли
Обрывки лунной синевы.

Пройдя, сказала что-то... кошка,               
Хвостом скользнула по плечу
И, потянувшись у окошка,...
Задула сальную свечу.

Яг-Морт* – лесное чудовище в
мифологии народа коми
Пера-богатырь** -
герой народного эпоса коми


            Глава  IX

     ГРОЗНЫЙ СОПЕРНИК


Федот проснулся лишь под вечер.               
Туманом лёгким день седел.
Давно оплыв в огарки, свечи,
Погаснув, были не у дел.

Он потянулся в шкурах ложа               
И, повернувшись сгоряча
Спросонок чуть неосторожно,
Почуял тотчас боль плеча.

Но удивлён приятно был он:               
Пришли и лёгкость и покой.
Плечо заметно, правда, ныло,
Но боль была совсем глухой.

Он огляделся - пусто в доме,               
В окне едва сгущало тьму
И кошка в вечной полудрёме...
С ухмылкой мявкнула ему.

Федот ушёл, прижав подпором               
Всегда незапертую дверь:
«Придёт хозяйка, знать, нескоро.
Долгонько ждать её теперь.»

Спешил домой, ступая грузно,               
Но мысль его догнала вдруг:
«Пожалуй, мне взглянуть бы нужно,
Что за следы оставил «друг».»

Федот прошёл ещё немного:               
Села наметив ближний край,
Арины дом встречал порогом,
А рядом – старенький сарай.

Поленниц крепостные стены               
Крыл горбылём большой навес.
«Вот, где стоял постом бессменным
И уходил откуда в лес!»

Он наклонился осторожно,               
Коснувшись пальцами земли,
И вдруг почувствовал - по коже
Бегут, как будто муравьи.

И вновь под ложечкой заныло,               
Забытый вдруг очнулся страх:
Дождём ночным едва размыло
Следы знакомые в кустах.

Сквозь туч прогалины, неярок,               
Упал осенний мягкий свет,
Нежданный высветив подарок... -
Медведя косолапый след.

Стоял Федот, совсем опешив,               
Не понимая дела суть:
«Да не совсем же я помешан?!
Всё разъяснится как-нибудь!»

Шёл следом, страх в душе ломая,               
Загадкой страшною томясь.
Вела, без вычуров, простая,
Следов ковыристая вязь.

Медвежий след исчез в полшага, -               
Не стало враз когтей косых
И продолжался вдоль оврага
Он... отпечатком ног босых!

Продрог внезапно до озноба,               
Пробил его холодный пот
И, хоть таращился он в оба,
Совсем был с толка сбит Федот.

Смотрел, глазам своим не веря,               
Себе чуть слышно промычав:
«Неужто оборотня-зверя
Я в самом деле повстречал?»

Рискнул пойти он чуть подале               
И вскоре встал опушкой лес:
Следы лосиные топтались,
Где незнакомца след исчез.

Верхом умчался призрак странный               
Под стук сохатого копыт
Туда, где свет багрово-бранный
Над Усафаром полуспит.

Федот домой побрёл угрюмо               
С неясным чувством на душе.
Темнел восток глубоким трюмом,
Заря катилась по меже.

Он шёл, чернея силуэтом,               
Под сводом грота тёмных туч
И тлел закат холодным светом
На облаках, в изгибах круч.

Казался он таким ничтожным               
На фоне яркого огня,
Что окружал его тревожно,
Пугая чем-то и дразня.

И, ощутив как будто это,               
Он замер вмиг среди пути –
Круженье мерное планеты
Ему мешало вдруг идти.

Он вздрогнул, сгорбился немного,               
Как будто вновь лишился сил,
И чуть приметною дорогой
Скорей домой засеменил.


            Глава  X

    КОВАРНЫЙ ЗАГОВОР


Прошёл остаток года быстро.               
Снега упали в свой черёд.
Лучась ледком по снегу, искры
Встречали скоро Новый Год.

Мелькнули так же незаметно               
Снежком пролётные деньки.
Всё раньше розовели светом
Сквозь редкий лес березняки.

Так, без событий необычных,               
Пришёл за дружною весной,
Для этих мест столь непривычный,
Почти что южный летний зной.

Федот горел от нетерпенья               
И ждал, готовый волком выть,
Тот день, когда своё решенье
Должна Арина объявить.

Но был Федот неглупый малый               
И понимал уже давно,
Что неудача поджидала
В известном деле всё равно.

И так, и сяк он тут кумекал, -               
Всё не срасталось, хоть ты плачь.
Таким уж был он человеком,
Что не терпел он неудач.

Он и во снах о том не мыслил,               
Как насмешит честной народ,
Не допуская даже мысли,
Что покривят усмешкой рот.

Той долго мучаясь морокой,               
Нашёл решение одно -
Похитит он её до срока:
«На том и баста. Решено!»

После отказа будет поздно:               
Любой смекнёт, что тут к чему.
А догадаться здесь несложно,
Что нити тянутся к нему.

Имел для дел он браконьерских               
Тайник – подземную избу,
Своих задумок, планов дерзких
Не доверяя никому.

Надёжен, словно склеп старинный.               
Ни зверь лесной, ни человек,
Коль спрячет он туда Арину,
Не сыщет там её вовек.

«Надеюсь, миром мы поладим.               
Стань посговорчивей она,
Так не останется в накладе –
Шкатулка ей припасена:

На выбор свадебным подарком               
Там много, что я приберёг:
Рубинов свет пылает жаркий,
Навалом там колец, серёг».

Решил Федот Арину спящей               
Из дома тайно унести
Сюда, в нехоженые чащи,
Где обрывают след пути.

Разжился зельем у Варвары, -               
Мол стал некрепок летний сон.
Умел хитрить пройдоха старый,
Когда имел на то резон.

Так, порешив всё в одночасье,               
Когда свет в окна бил грозой
Решил схватить за крылья счастье,
Что вьётся синей стрекозой.

Одно лишь, нарушая планы,               
Срывало всех задумок нить:
Аксинью, поздно или рано,
Он должен в дело посвятить.

Обмозговав всё до рассвета,               
Прикинув тонко что к чему,
Он ясно понял – дело это
Не потянуть здесь одному.

Вот раз, Аксинью мимоходом               
Зазвал Федот к себе во двор,
Затеяв с дальним переходом
Сначала лёгкий разговор,

А дальше вёл с напором сильным,               
Ей обнажая дела суть.
Да заартачилась Аксинья,
Пытаясь ловко улизнуть.

И лишь, когда он с прибауткой               
Припомнил прошлую их связь,
Она струхнула не на шутку,
Смутилась сразу и сдалась.

Был уговор, что спозаранку,               
Пока рассвет не станет днём,
Она Арину на полянку
Пошлёт за диким щавелём.

«Да не забудь-ка капель сонных               
В чай на дорожку ей плеснуть:
Их не почувствует спросонок –
Вреда не будет, в том и суть.

И вот ещё какое дело:               
Записку от её руки
Ты постарайся уж подделать,
Так, коротенько, в две строки:

Я мол с попутчиком случайным               
В моторной лодке уплыла, -
Гостить у родственников дальних,
Такого ж дальнего села.

Пожалуй, - всё. Ах, нет! Минуту:               
Коль - что, тебе - всё невдомёк.
Твоей услуги не забуду –
Держи на память перстенёк».

И, у дверей уже тут стоя,               
Взглянул ей пристально в лицо.
В ладонь упало золотое
С зелёным камешком кольцо.

Расстались, но не без волненья               
Подумал каждый о своём.
За окнами ложились тени
И день закончился дождём.


            Глава  XI

         ЧЁРТ


Едва потрескивал бессонно               
В камине тающий огонь,
Тепло бросая невесомо
На заскорузлую ладонь.

Федот любил смотреть подолгу               
На блики тлеющих углей.
По стенам – отблесков осколки
Калейдоскопом шли огней.

И тайный груз воспоминаний,               
Что не всегда мог превозмочь,
Как тень тяжёлых испытаний,
Он гнал настойкой горькой прочь.

Вдруг в двери постучали гулко.               
В глазах застыл немой вопрос:
«Не время, вроде, для прогулки.
Кого там чёрт ещё принёс?»

Кого-то чёрного впуская,               
Дверь заскрипела, растворясь.
Тяжёлой поступью хромая,
Вошёл, как тьмы кромешней князь.

Он капюшон плаща отбросил  -               
Был взгляд насмешлив и суров.
Каминный свет упал на проседь
Огнями адскими костров.

В углу Батый проснулся, было               
И подал старческий свой рык.
Да, заскулив в тот миг уныло,
Осёкся сразу вдруг и сник.

Федот вскочил, как на пружине,               
И побледнел ни жив, ни мёртв.
Покоя не было в помине.
Он прошептал: «Да ты ли, Чёрт?!»

Вошедший огляделся молча,               
Бросая взгляд по сторонам,
И ухмыльнулся, лоб поморща:
«Ну что ж, неплохо, старина.

Я вижу - жизнь устроил ловко.               
И не сказать, что лес вокруг,
Но как же ты своей уловкой
Меня расстроил, старый друг.»

Он рассмеялся жутковато.               
Федот застыл, как в столбняке
И на ногах, от страха ватных,
Стоял, держа стакан в руке.

«Я вижу, ты совсем опешил.               
Такая радость – гостем в дом.
Так угощай. Тебя потешу
Беседой до-о-олгой за столом.»

Федот очнулся и насилу               
От пола ноги оторвал,
Тот словно палубу носило,
Качнув в невидимый провал.

А через час, хмельной порядком,               
Чёрт, отвалившись от стола,
Сказал: «Ну, что? Кончаем прятки.
Давай-ка, Федя, про дела.

Традиций, явно, не нарушу,               
Когда скажу тебе, дружок,
Что по твою пришёл я душу.
Сам знаешь – за тобой должок.»

«Повеселив» любимой шуткой,               
Сверлил его зрачками глаз.
Бледнел Федот от страха жутко:
«Пожалуй, влип на этот раз!»

Всё всплыло в памяти Федота               
И чередой пошли года,
Которых помнить нет охоты,
Да не забыть уж никогда.

Федот служил тогда на флоте.               
Ходил в "загранки" пару раз
И вот подумал: «Ведь в пролёте
Такие шансы мимо нас!»

Решил он контрабандой малость               
Пополнить скромный свой доход.
Не знаю, много ли досталось,
Но сам попал он в оборот.

И всё закончилось в печали:               
Ушёл он с корабля на «бал»,
Но без него корабль отчалил –
На нары вскоре он попал.

Ему пришлось на зоне туго               
И долго было так, пока
Один влиятельный ворюга
Не заприметил фраерка.

Он приглянулся необычной               
Своею силою быка
И стал Федот охраной личной
Вора, кассира общака.

Вошёл в доверие он вскоре,               
Закрыв патрона от ножа.
К тому ж – неглуп во всяком споре.
Такое – всякий уважал.

Вор, чифиря хвативши, спьяну               
Сболтнул Федоту как-то раз,
Где был общак, что «…не достанут
Вовек волчары мусора.»

С тех пор на ум ему запало –               
На волю выйти не «пустым».
Мысль и манила, и пугала
Своим решеньем непростым.

Топтал ещё он долго зону,               
Свой в голове ведя расчёт,
И убеждал себя резонно:
«Рискну, а чем не шутит чёрт!»

Дней время коротая хмуро,               
Что по этапу шли гурьбой,
Стал вырезать совы фигуру -
Так скуку теша сам с собой.

Занятье это здесь привычно               
И зачастую, в меру сил,
Лишь сообразно вкусам личным,
Тут кто-то что-то мастерил.

Федот со знаньем делал птицу,               
Держа резец не в первый раз.
Он сходства полного добиться
Хотел, как будто напоказ.

Шло в окончанье время срока,               
Что от звонка и до звонка
Тянулось длинною дорогой,
Как бесконечная река.

Но всё кончается на счастье               
И облака несло, как дым,
Когда в осеннее ненастье
Калитка хлопнула за ним.

Федот не помнил дня светлее,               
Не замечая даже то,
Что дождь всё лил ему на шею
За ворот мокрого пальто.

Шёл поспешая, - уж темнело.               
За поворотом березняк. 
В сове упрятав пустотелой,...
Он уносил с собой общак.


            Глава  XII

      ОПАСНЫЙ ДОЛГ


Мелькнуло прошлое мгновенно,               
Как будто не было всех лет
И отступили тенью стены,
Впуская память, словно свет.

Всё в миг припомнив, без отчёта               
Упёрся взглядом он в сову
И уловил усмешку Чёрта –
Давно тот понял, что к чему.

Всегда он верил только силе,               
Доверье мало брал в расчёт.
В «миру» он был Чертков Василий,
На зоне – вор по кличке «Чёрт».

«Давай спокойно, без опаски:               
Ты должен мне отдать общак.
Уже лет десять я в завязке.
Тебя не трону уж - верняк».

Федот не знал: насколько верить               
Он Чёрту в этом деле мог.
Тот был, подчас, коварней зверя:
Всегда – злопамятен, жесток.

Был выбор, впрочем, у Федота,               
Сказать по правде, невелик
И если жить ещё охота,
Так лучше делать, что велит.

Федот почти уже спокоен,               
Но продолжал игру в испуг,
Подумав зло: «В тайге с тобою
Мы потягаемся, мой друг.»

Узнав про тайную «берлогу»,               
Где клад надёжно был храним,
Чёрт порешил: «С утра в дорогу.
Не медля двинемся за ним.»

Федот смекнул: «Найдём управу.               
Уж больно ты, приятель, скор.
Тайга сама – закон и право
И там медведь – свой прокурор.»

Но вдруг Федот, припомнив верно,               
Про уговор с Аксиньей свой,
Сказал себе: «Ах, чёрт! Как скверно.
Здесь нужно срочно дать отбой!»

Что ж, делать нечего, и вору               
Сказал Федот, шутя в упор,
Что завтра тут по уговору
Решил... "привить" обычай гор.

Тот усмехнулся, выгнув брови:               
«Да ты на выдумки мастак.
Смотрю, — с тобой не станешь вровень.
Ну что ж, дерзай, коль дело так.»

Но отпустить его к Аксинье               
Он отказался наотрез:
«Ищи тебя потом в помине,
Когда махнёшь волчарой в лес.

Мне эта девка не помеха.               
Тащи, коль есть охота в том,
А что до счастья и успеха -
Сам разбирайся уж потом.


            Глава  XIII

     ДВОЙНОЕ ПОХИЩЕНИЕ


На удивленье, как по нотам               
Коварный план пошёл шутя.
Качаясь на плече Федота,
Спала Арина, как дитя.

Приметно утро разыгралось,               
Туман растёкся по ручьям
И солнца утренняя алость
Легко скользила по плечам.

И поднимались ароматы               
Таёжных, терпких, сочных трав.
Их запах хвойно-кисловатый
Дурманил, дух тайги вобрав.

Запели птицы с переливом -               
У каждой свой черёд и тон,
Так, словно скрипок строй пугливый
Лесной устроил перезвон.

Искрясь слегка под тон рассвета               
В прозрачном сумраке берёз,
Едва дрожал под лёгким ветром
На паутинах бисер рос.

Грибной повеяло прохладой,               
Пахнула горечь ягелей.
Их аромат, как дикий ладан,
А смолы елей, как елей.

Бывает утро ли свежее,               
Чем в час, когда закатный свет
Приводит в лёгкое движенье
Сквозь Ночи Белые рассвет?

Бывает ли нежнее небо,               
Чем за минуты до зари,
Когда свет сонный полуслепо
Синь позолотой озарит?

И есть ли миг душе дороже, -               
Когда в заре рождает дни,
Вдруг ощутить, как будь-то кожей,
Что этот мир тебе сродни?...

Не думал так Федот к несчастью  -               
Ему и мысли те смешны.
Не сознавал себя он частью
Всего, чем мы окружены.

Он шёл всё дальше с лёгкой ношей.               
Шёл, чертыхаясь, следом вор
И вдруг почудилось, что лошадь
Скакала вслед во весь опор.

Лишь оглянуться и успели,               
Как топот был в пяти шагах.
Ворвался лось из тени елей
С обломком ветки на рогах.

На всём скаку их взглядом смерив,               
Наездник явно был взбешён.
В глазах блеснули искры зверя,
Который верным следом шёл.

Ударом вскользь их сбил сохатый               
И незнакомец ловко вдруг
Влёт подхватил легко, как ватный,
С Ариной спящей лёгкий тюк.

И, проскакав в конец поляны,               
Он оглянулся, погрозив.
Федот всё видел, словно пьяный,
Ударом выбитый из сил.

Услышал он, что всадник глухо               
Вдруг зарычал, как будто волк.
Валежник, путь отметив сухо,
В чащёбе где-то вскоре смолк.

Федот очухался лишь стихло.               
Стеклянный оживился взгляд.
В кустах шарахнулась зайчиха  -
Мелькнул хвостом мохнатый зад.

А в двух шагах, упав неловко,               
Чёрт головой уткнулся в пень.
«Зашиб, я вижу, ты головку?
Ну что ж - везёт не каждый день.» -

Федот подумал, чуть бледнея,               
Почуяв снова страха власть,
Что жутковатая идея
Уже давно над ним вилась:

«Другой не выпадет мне случай,               
Тузом мне выпал козырь треф.
Всё – к одному. Чего бы лучше?
Давай же, парень! Ну, не дрейфь!»

Тут взгляд его нащупал камень.               
Откуда взялся тот? Бог весть.
Во мху лежал он под ногами, -
Его подбросил, верно, бес...

Что было дальше он не помнил,               
Вдруг очутившись у ручья,
Смывая тупо капли крови,
Не сознавая, словно, — чья.

И лишь когда кровавых прядей               
Ручей унёс шальную муть,
Он побежал, едва ли глядя,
Ища домой обратный путь.

Бежал он с дрожью и оглядкой, -               
Преследовал безумный вздор:
Как будто вслед за ним украдкой
Хромал следя, убитый вор!

Домчался, время не заметив.               
И дверь, и окна – на засов.
И этот день в каминном свете
Провёл Федот под бой часов.

Шла ночь кошмаром бесконечным.               
Он просыпался весь в поту.
Здесь до утра горели свечи,
Срывая пламя в пустоту.


            Глава  XIV

   САМОСТРЕЛ ДЛЯ ОБОРОТНЯ


С рассветом он пришёл к покою,               
Припомнив важные дела.
Уже мог думать про другое -
Арина вновь на ум пришла.

Федот был страшно озадачен               
И, не найдя другой ответ,
Одно лишь думал: «Не иначе,
Ведёт здесь к оборотню след.»

Теперь всерьёз уже он верил               
В полузверей, в полулюдей,
Что рядом под личиной зверя
В тайге скрывался берендей*.

Федот не знал, что делать дальше.               
Тут хоть кого с ума сведёт
Сплетеньем домыслов и фальши
Событий странных переплёт.

«Поди сыщи в тайге Арину               
По перепутьям тайных троп.
Их травы кроют по низинам
И охраняет крик сорок.»

Чем дольше думал он об этом,               
Тем становился злей и злей.
Где самолюбие задето,
Там ревность ярче и острей.

Но всё продумав мал помалу,               
Нашёл, похоже, хитрый ход.
«Здесь нужен к делу – понимал он, -
Совсем особенный подход.»

Отлил картечи штук десяток               
Из серебра святых крестов.
«После таких, пожалуй, «святок»
Уже не будешь так здоров.» -

Федот подумал, усмехаясь,               
И глаз повёл с прищуром зло:
Смотрел на небо не мигая
Сквозь задымлённое стекло.

И у тропы, в лесной прохладе,               
Что шла к болотам напрямик,
Как самострел тогда приладил
На ель свой старый дробовик.

Повыше чуть рогов лосиных, -               
На глаз, — где ветки был излом,
Он леску тонкую к осине
Вмиг привязал морским узлом.

Другой конец был чуть в натяге               
И обведён вокруг сучка  -
Петлёю узкой смертной тяги
Захлёстнут за изгиб крючка.

Доволен был Федот затеей,               
Задумке хитрой явно рад:
«Сам, кто мне нужен, подоспеет
Под серебра «святой» заряд.»

Но вдруг его как осенило:               
«Постой же, ты, лесной урод!
Ведь я могу теперь, что было,
Перевернуть наоборот!»

И, поспешив скорей к Аксинье,               
Сказал, что был опережён.
Казалось, был волненьем сильным
Он словно громом поражён.

О берендее всё поведав,               
Что ей, конечно, знать резон,
Велел он обо всём об этом
В селе устроить перезвон.

«Не будем мы терять надежду, -               
Минуют нас худые дни.
О договоре нашем прежнем
Ты, ненароком, не сболтни.

Мол-де, случайный я свидетель:               
Шёл по грибы с утра в лесок,
Как вдруг Арину похититель
Верхом к болотам поволок.»

Нужны ль Аксинье тут повторы?               
Завыли бабьи голоса:
Вмиг по селу, как поезд скорый,
Весть пронеслась за полчаса.

Никто бы в это не поверил,               
Случись всё раньше парой лет:
«Какие, к чёрту, люди-звери
И что за хрень, — весь этот бред?!»

Теперь же было всё иначе,               
И все подумали тотчас:
«Видать и вправду что-то значит
Мальчишек странный тот рассказ?!»

Стихийно приняли решенье:               
Идти на поиск всем гуртом.
Двоих – троих для «ополченья»
Решил представить каждый дом.

Да, не входила в план Федота               
Вся та охотничья артель:
«К чему мне общая охота?
Справлялся сам всегда досель.»

Он заварил всю эту кашу,               
Чтобы вниманье лишь привлечь.
«Арина, точно, будет наша.
Игра любых здесь стоит свеч.»

Здесь должен быть неоспоримо               
Один спаситель лишь — Федот.
И дай отказ потом Арина -
Её ведь мало кто поймёт.

«Коль завалю я образину,               
Кто станет там её стеречь?
А по следам сыщу Арину
Наверняка. О том ли речь?»

Лишь удалось ему с натугой               
Сдержать «крестовый» тот поход,
Где каждый в тайне друг от друга
Мечтал, что он её спасёт.

Уверил всех Федот Акимов,               
Что шум здесь лишний ни к чему:
«Пока мест здешних не покинул –
Сподручней всё же — одному.

Спугнём его своей облавой, -               
Возьми «холодный» след потом.
Спешить не надо. Знаю, право,
Чтоб не жалеть затем о том.»

Все согласились с неохотой               
Повременить немного дней,
Но был резон в словах Федота –
«Быть посему – ему видней.»

Катилось время – дни уходят.               
Ночами мягкий свет серел,
Но был по-прежнему на взводе
В лесной засаде самострел.

Федот искал, но без удачи,               
Арины хоть какой-то след.
Стал даже думать: «Не иначе,
Её в живых на свете нет.»

Случись такое, — было б, ясно,               
Ему не слишком по себе,
Но и винить себя напрасно
Не стал бы он, —  в укор судьбе.

берендей* - оборотень

      конец второй части.


            УСАФАР

         роман в стихах

            III часть


            Глава  I

      БОЛОТА УСАФАР


Редел туман над Усафаром,               
Качаясь мерно вверх и вниз, -
Дышал и, словно мыслил старый,
Могучий, древний организм.

Вдруг возникали на болоте,               
Волнуя в памяти черты,
Фигуры из туманной плоти, -
Уже с трудом их вспомнишь ты.

Тумана розовые нити,               
Впитав холодный солнца свет,               
Сплетались в призраки событий
Давно ушедших в память лет.

Как будто силился нам тщетно               
Поведать что-то дух болот,
Рисуя кистью полусвета
Картин туманных хоровод.

Но промелькнут порой при этом               
И суеверно вздрогнешь ты, -
В изгибах плавных силуэтов
Давно забытые черты.

И, растекаясь, тая, висли               
На ветках, словно снежный ком,
Как будто КТО-ТО наши мысли
Тянул и сматывал клубком.

Качнёт трясина под ногами               
И чудится одно и то ж, -
Что, шевельнув, пошла буграми
Болот щетинистая дрожь.

А ОН, привольно пролегая,               
СЕБЯ безбрежно распростёр.
Смотрел на небо не мигая
Глазами тысячи озёр.

Там разливаются высоко               
Свирели птиц на все лады,
А журавли бредут осокой
У кромки сумрачной воды.

И лебединый гулкий клёкот,               
Как будто чей-то резкий стон,
Подчас – то близкий, то далёкий
Летел сюда со всех сторон.

Вдруг пронесёт с коротким свистом               
На лёгких крыльях белых птиц
И словно ранний снег, повисли
Пушинки на концах ресниц.

И будто тот же пух лебяжий,               
Что обронили стаи птиц,
На мхи болот, белея, ляжет,
Качаясь россыпью пушиц.

Давно багульник был в отцвете               
И реже стал шмелей полёт,
Но все ж имели на примете
Последний — вересковый мёд.

Во мхи ныряли куропатки,               
Клевали россыпи брусник -
Струился соком кисло-сладким
Неиссякаемый родник.

Олени мягкими губами               
Срывали ягоды в росе.
Хоть не гнушались и грибами,
Брусничный сок любили все.

Носились утки очумело,               
Скрипя несмазанной кирзой,
С озёр взлетая то и дело,
Где небо тонет бирюзой.

А солнце всё вползало выше               
Сквозь сеть берёзовой резьбы,
Скользнув в окно с покатой крыши
Лесной, охотничьей избы.


            Глава  II

       БОЛОТНЫЙ ОСТРОВ


Проснулась с лёгкостью Арина.               
Глядит рассеянно кругом
И видит странную картину –
Ей дом нисколько не знаком.

Тут всё, казалось бы, обычно:               
В оконце – небо в синеве,
Но всё – чужое, непривычно
И вещь любая здесь – внове.

Повис, мерцая сизым светом,               
Луч солнца, воздух чуть пыля
И осветил два табурета,
Да грубый стол из горбыля.

В углу – кровать на гнутых ножках,               
Другая – рядом, у печи.
На полках утварь – миски, ложки.
Крапивой пахнут в доме щи.

На стенах шкур оленьих пара               
Заметно скрашивала вид,
Да меховой одежды старой
В углу с полдюжины висит.

Сухих грибов гирлянды висли,               
Сушёных трав весь сбор сполна:
Пучки цветков, пожухлых листьев,
Кореньев тьма припасенa.

Всё здесь в диковину Арине,               
Как будто явь, а словно сон.
От лёгкой дрожи тело стынет
И мысли шли не в унисон.

Но, озираясь удивлённо,               
Вдруг сознавала всё ясней:
Совсем не сон, определённо,
Что происходит нынче с ней.

Поймёшь тут мигом поневоле,               
К тому не надо и ума:
Не по своей тут, явно, воле,
Коль не пришла сюда сама.

Вскочив в испуге, тотчас к двери               
Метнулась с резвостью кота.
Хоть трудно было в то поверить,
Но дверь была не заперта.

Дверь распахнулась настежь в лето               
И солнце хлынуло в проём,
Слепя Арину ярким светом,
Что плавит смолы полуднём.

От непривычки чуть ослепла,               
Едва-едва глаза прикрыв
От зноя солнечного пекла
Нечастой северной жары.

То лето выдалось на славу,               
А тот июль – так нет и слов:
Теплом смолистым воздух плавал
И дух медов с полей несло.

Арина смотрит с интересом,               
Как никогда удивлена, -
Далёко тянется до леса      
Цветов раздольная страна.

И, глаз хватает ей доколе, -               
Пожалуй, больше треть версты,
Поляны даль бескрайним полем
Качает лёгкие цветы.

Лес обступил, склонившись словно               
Над колыбелью диких трав,
Где ветры с юга дышат ровно,
Дорогой неба синь вобрав.

Там облака, как снег с вершины               
На фоне кобальта небес,
Клубясь, сползали вниз лавиной,
Где в горизонт врастает лес.

Залюбовавшись тем невольно,               
Себе сказала тихо: «Да-а-а,
Полян встречала я довольно,
Но столь прекрасной – никогда!»

Едва замешкалась Арина               
И скрылась тотчас в тень берёз.
Листвы зелёная перина,
Скользя, ласкала шёлк волос.

Шла наугад по бездорожью,               
Не узнавая всё ничуть,
Лишь блики солнца осторожно
Сквозь лес указывали путь.

Но не прошла и сотни метров,               
Вдруг оборвался лес стеной.
В лицо волной пахнули ветры
И вид предстал совсем иной:

Трясин болотных край пустынный               
Лежал ковром зелёных мхов,
Неодолимый для Арины,
Как цепь невидимых оков.

Пошла вдоль берега в надежде               
Найти к спасенью как-то путь.
Такое было с ней и прежде:
«Что ж, обойдётся как-нибудь.»

Арина шла вперёд поспешно               
Вдоль гиблых мест сырых трясин,
А вслед ей, чудилось, с усмешкой
Болотный дух, Нур Чуд косил.

Путь коротая скорым шагом,               
Немного выбилась из сил.
Пожалуй, час и даже с гаком
Так незаметно проскочил.

И вдруг заметила к досаде               
У солнца странный поворот:
«Лишь полчаса, как было сзади,
Теперь в лицо нещадно бьёт!»

А вскоре, — там корягу в луже               
Она узнала, вздрогнув чуть.
Понятно было – девка кружит,
Но странно был потерян путь.

Пришла догадка очень просто,               
Яснее, чем в ручье вода:
«Ну и дела, да это... остров!
Но как попала я сюда?»

Пошла леском, укрывшись тенью,               
Но солнца луч проклюнул вдруг -
Она вернулась, без сомненья,
Весь островок пройдя вокруг.

Уже за полдень солнце клонит,               
Но воздух полон светом дня.
Струятся травы по ладоням,
Душистым запахом маня.

Дурманным тянут ароматом               
Цветов горячие меды
И вперемешку, запах мяты
Под блики солнца у воды.

Скользят стрекозы, словно бритвы,               
Сверкая лезвием крыла,
И шевелят цветов палитры
Потоки летнего тепла.

А над цветами неустанно,               
Как и столетия назад,
Шмели гудели, как шаманы,
Свершая тайный свой обряд.


            Глава  III

    ЗАБАВНОЕ НАПАДЕНИЕ


Но чу! Послышалось, что тихо               
Её по имени зовут.
И всё, казалось, даже стихло
Вокруг на несколько минут.

Арина слышит удивлённо,               
Глядит взволнованно кругом
И на опушке удалённой
Знакомый видит снова дом.

Вновь кликнул голос незнакомый               
Арину, словно бы таясь,
А вечер в небе невесомо
Раскинул облачную вязь.

Легко свежело к Белой Ночи.               
Был облакам туман под стать
И комары, не то чтоб очень,
Но всё же стали досаждать.

Охоты нет идти, но всё же               
Пошла она на огонёк.
Когда судьба наш век итожит?
Как всем - ей тоже невдомёк.

Но подойдя, стояла долго,               
Свой страх пытаясь превозмочь
И стала злиться: «Много ль толка,
Что простою я здесь всю ночь?»

Решившись, тихо постучала,               
Но отозвался гулко стук
И тишина закатом алым
Роняла в сердце тот же звук.

Вошла, чуть скрипнув половицей.               
С опаской взглядом повела,
Не зная, кто внутри таится.
Чего ей ждать: добра ли, зла?

Дымком пахнул тут воздух сухо               
И появилась изо тьмы,
Чуть слышно шаркая, старуха.
Её рассмотрим малость мы:

Был вид старушки незнакомой,               
Сказать по правде, диковат
И сходен был, пожалуй, с Йомой
Её потрёпанный наряд.

Из шкур оленьих душегрея,               
На босу ногу пара пим,
Давно с хозяйкою старея,
Считали время лет и зим.

Обрывки юбки полотняной,               
Рубахи белой лоскуты
Скрывали ветхие изъяны
Сухой, старушьей наготы.

Прибавь ещё волос косматых               
Седые пряди до плечей
И облик явится занятный
При свете восковых свечей.

Пыхтя, она дымила трубкой,               
Не выпуская чубука,
И дым клубился сизой губкой
Под низким сводом потолка.

Внезапно вздрогнула Арина,               
Едва не вскрикнув сгоряча:
Ей «что-то» прыгнуло на спину,
Усевшись вмиг на край плеча.

Зверёк метнулся тенью юркой,               
Скользнув сквозь воздух при свече,
И у старухи на тужурке
Он примостился на плече.

Арина рассмеялась звонко,               
Увидев свой внезапный «страх», -
Тот был лишь маленьким бельчонком,
Что цокал, сидя на плечах.

Старуха рассмеялась тоже               
От этих беличьих потех.
Скорей на кашель был похожим
Старухи каркающий смех.

«Входи, входи. Не бойся, доча.               
Я жду тебя уже давно.
Затем и свечи жгу до ночи,
Поставив прямо на окно.»

И, обратясь уже к бельчонку,               
Шутя бранила за игру:
«Зачем пугаешь ты девчонку?
Смотри, я уши надеру!

Ты голодна, должно быть, очень?               
Давай, садись скорей к столу.
И то сказать, — уж дело к ночи.
Тебе поесть я соберу.»

Тут щи крапивные с грибами               
На стол хозяйка подала.
Хрустели нежно под зубами
Грибные, белые тела.

Так день прошёл неимоверно               
И только–только от стола, -
Устав от всех волнений, верно,
Арина замертво спала.


            Глава  IV

    СТРАННЫЙ РАЗГОВОР


Проснулась в рань. В окно светила               
Почти не спящая заря
В закатном небе неостылом,
Как будто грудка снегиря.

Чуть потянувшись в сонной лени               
Под одеялом меховым,
Что было - шкурой лишь оленьей,
Всё не могла расстаться с ним.

Вдруг показалось: кто-то рядом               
Вздохнул за звонкой тишиной.
Прошёл, её касаясь взглядом,
Пахнув воздушною волной.

Открыв глаза лишь узкой щёлкой,               
Пыталась что-то усмотреть,
Но сквозь волос густую чёлку
Едва ли видела на треть.

Но всё ж увидела довольно -               
Старуху высветил рассвет
И вновь подумала невольно:
«Ну, чисто, - Йомы силуэт!»

А рядом с ней суровый малый               
Стоял, чернея бородой.
Чуть потолок не задевал он,
Хоть, с виду, — парень молодой.

Шёл «разговор» — молчали звуки.               
Качая воздух в тишине,
Кружились тайным жестом руки,
Скользя тенями по стене.

Не обронив так даже слова,               
Молчанья словно дав обет,
Он знаков чередой условных
Старухе «выписал» ответ.

Он обернулся у порога               
Невольно, видимо, назад.
Ей показалось, словно трогал
Его горячий, нежный взгляд.

Спустя минуту — гулкий топот               
Вдруг потревожил сонный лес,
Но, тая в зареве востока,
Сорвался вскоре и исчез.

Арины мысли шли нескладно,               
Как будто цепь обрывков сна.
Одно лишь ясно - всё неладно,
Коль суть событий неясна.

«Ещё так самую пусть малость, -               
Себе сказала тут сама, -
Коль не узнаю, что же сталось,
То, верно, — я сошла с ума.

Ну, нет! Загадок мне довольно               
И я узнать должна, спросив:
Зачем, украв, меня неволят
На островке среди трясин?»

Кровать покинула соскоком               
И, сев на лавке у стола,
Она, не мучаясь намёком,
Вопрос свой прямо задала.

«Постой, не надо торопиться.               
Совсем не к месту твой упрёк.
Тебе, красавица-девица,
Я знаю, — всё ведь невдомёк.

Скажу, что знаю без присказа,               
А что да как – сама суди:
Виной – твой Йомоль* одноглазый,
Что был с тобой уже в пути.» -

Сказала бабка и немедля               
Рассказ недолгий повела
О том, что «слышала» намедни
Про эти странные дела.

«Одно сказать могу лишь точно,               
На то есть множество примет,  -
Опоена ты зельем дочка.
Виной тому - кипрейный цвет».

Ей сразу стало всё яснее,               
Но у догадок долгий путь.
Так что же впрямь случилось с нею?
Тут есть ещё о чём смекнуть.

Пока рассказ вела старушка,               
В её кармане шла возня -
Две мягких кисточки на ушках
Мелькали вспышками огня.

Блеснул глазёнок бисер чёрный               
И в довершение чудес
Внезапно выскочил бельчонок -
Из табакерки словно бес.

Стал вверх и вниз по старушонке               
Сновать, как будь-то по стволу,
За шерсть оленью одежонки
Цепляясь, словно за кору.

Да и сама старушка тоже               
Уж до того была стара,
Что впрямь со старой елью схожа
Так, словно младшая сестра.

Волос седых висели пакли,               
Как бородач свисал с ветвей.
Смолой морщины все пропахли,
Лицо – коры едва светлей...

Пожалуй, мог так неустанно               
Кружить бельчишка целый час,
Не окажись в дупле кармана
С утра припрятанный запас.

Тем успокоясь ненадолго,               
Когда возможно то вообще,
Как на суку столетней ёлки
Лущил он шишку на плече.

Развеселясь смешной проделкой,               
Забыв недобрые дела,
Арина, забавляясь белкой,
Вновь, как ребёнок весела.

Йомоль* – злой дух, великан в мифологии коми


            Глава  V

 ПРЕДСКАЗАНИЯ ШАМАНА СЕВАНДАНЫ


День пополудни был в истоме,               
Играя солнечным клубком.
Дверь растворив, явился в доме
Тот, кто Арине чуть знаком.

Был великан под стать Федоту,               
Но только молод и хорош.
Да и в глазах другое что-то, -
Что «тот Федот » не ставил в грош.

Был взгляд его прямым и чистым               
И, не скрывая тени зла,
Лишь отражал в глазах лучистых
Свет потаённого тепла.

Был молчалив он лишь не в меру,               
Так, — словно тайная печаль
Томила сердце непомерно,
Но... и расстаться с нею жаль.

Был недурён Илья снаружи.               
Да и в глазах неглупый блеск.
Особой школой, видно, служит
Для человека даже лес.

Пугали, правда лишь вначале, -               
Его суровость немоты
И вид задумчиво-печальный,
Но вскоре с ним была «на ты».

Был нем Илья уже с рожденья,               
Но не был он, как часто, — глух;
Имея с детства, без сомненья,
Отменный, словно волчий, слух.

Печалясь, мать его, Янебя,               
Тревожила шамана чум,
Где Севандана, глядя в небо,
Сны толковал под ветра шум.

В сомненьях мать была нередко,               
Не зная истинных причин:
«Уж не виной ли духи предков,
Что нездоров любимый сын?»

Но шестипалый Севандана,               
Сердясь, твердил всегда одно:
«Не вижу в парне я изъяна –
Ему особое дано.

Дар свыше дан ему случайный –               
От сердца – голос, острый ум.
Он понимать способен тайный
Язык зверей на смене лун.

Неясны всем молчанья речи,               
Но явится однажды тот, -
Чей путь давно был мной намечен
И с немотою дар уйдёт.»

Едва ли толком понимала               
Янебя слов заумных смысл.
«Однако, видно, ждать немало.» -
Так уловила кратко мысль.

И ненка больше Севандану               
Не беспокоила с тех пор.
Во всём доверилась шаману,
Оставив старый разговор.


            Глава  VI

     ПОМОЩЬ АРИНЫ



Узнав шамана предсказанье,               
Арине шло само собой:
«Что, если мне дано призванье
Поправить что-то за судьбой?»

К тому ж – её характер, кстати,               
Пришёлся лучше и нельзя.
И через месяц их занятий –
Они уж лучшие друзья.

В начале вовсе без ответа,               
Но не жалея слов и сил,
С ним говорила, так при этом,
Как будь-то что-то он спросил.

А вскоре сам тянул до пота -               
Бубнил Илья, но был суров
И через месяц той работы
Уже мычал с десяток слов.

Янебя только лишь дивилась               
И повторяла, как урок:
«Кто б думать мог, скажи на милость,
Что всё исполнится в свой срок?»

Так, целый день с Ильёю вместе               
Или уйдёт гулять одна
И понесёт волною песни
Над Усафаром тишина.

Ей подпевали звонко птицы               
В полоске леса у болот.
Казалось даже, — в такт кружится,
Пестрея, бабочек народ.

Четыре северных оленя               
Её встречали, что ни день
И лишь заслыша звуки пенья,
За ней бродили, словно тень.

И с чувством слушала Янебя               
Её точёный голосок,
Который лился, словно с неба,
Не по-земному так высок.

Морщиной шла слеза скупая.               
Ей голос тот, всего скорей,
Напоминал, на сердце тая,
Умерших в детстве дочерей.

Всплакнёт, присядет перед дверью,
Увидив бабочек полёт.
То, - по народному поверью,
Душ детских "мёртвый" хоровод.

Порхают лёгкие созданья,               
Как блики радуги с небес,
Осколки теней мирозданья,
Упавших призраками в лес.

Ей в утешенье что-то цокал               
Бельчонок, сидя на руке,
И ветер редкою осокой
Шептал, казалось, вдалеке.


            Глава  VII

       ПОИСКИ ИЛЬИ


Немудрено, что голос чудный               
Сразил, как выстрел наповал.
Среди других его повсюду
Он без ошибки узнавал.

Средь голосов вдали девичьих,               
Что тянут песню над Усой,
Был этот голос необычен
Так, - словно песни был душой.

Как голос сказочной сирены               
Илью манил он вдалеке, -
Тот голос необыкновенный,
Что плыл русалкой по реке.

Тоскою светлой защемила               
Его залётная печаль.
Казался даже день унылым
Сквозь елей частую вуаль.

Илья искал её, но тщетно               
И тайный поиск был зазря.
Так улетали незаметно
Дни, как листки календаря.

Лишь через год, в начале лета,               
Слетела песня с тайных губ.
Тому ль не верная примета, -
Что случай редок, да не скуп?

Подслушал он знакомой песни               
Мотив с околицы села,
Что шла, плутая редколесьем,
Где синь берёзами бела.

Там, на краю села, у дома,               
В траве густой стояла та,
Чей голос был давно знакомым,
Но неизвестна красота.

Скрываясь в зарослях зелёных,               
Стоял Илья, как в полусне,
И любовался удивлённо,
Не веря сам глазам вполне.

И с той поры частенько к ночи               
Он приходил на свет окна,
А в небе таяла восточном
Почти прозрачная луна.

Задумчив взгляд его печальный.               
Он, злясь, давал себе обет,
Но каждый раз, взглянув прощально,
Под вечер вновь летел на свет.

Арине всё тайком поведав,               
Старушка думала хитро:
«Что проку – прятать под секретом,
Что может сделаться добром?»

Она сама к ней привязалась,               
Того не зная за собой,
И даже старость и усталость,
Как будто вдруг давали сбой.

Видать, на склоне дней, в закате,               
Покуда солнце не зашло, -
Судьбой назначено узнать ей
Дочерней близости тепло.

Душою дряхлою оттаяв,               
Она дарила, как могла,
Что не успела молодая –
Остатки прежнего тепла.


            Глава  VIII

   СЧАСТЬЕ НОВОЙ ЖИЗНИ


И то сказать, — была Арина               
Душой прекрасна, как лицом.
Ей тотчас сердце отворила,
Лишь смутно помня мать с отцом.

Нельзя сказать, что донимало               
Арину прежнее житьё,
Но и тепла в нём было мало –
Там каждый думал о своём.

Жила Арина не в обиде,               
А лишь в душевной тесноте.
Другого издавна не видя,
Так привыкаешь к пустоте.

И вот теперь совсем иначе               
Перевернулось всё в судьбе –
Жить там, где ты так много значишь,
И где нуждаются в тебе!

Во всём в хозяйстве помогала.               
Круговорот привычных дел
Ей доставлял хлопот немало,
Лишь пополудни поредев.

Таёжной снеди заготовка:               
Корней съедобных, сбор грибной –
Давалась ей легко и ловко.
Привычен промысел лесной.

Брусники полные лукошки,               
Вся снедь лесная для стола -
Как застучат снега в окошки,
Чтоб чугунок не пустовал.

Или верхом на лосе Хийси               
Умчит с собой её Илья, -
Тот словно ветер проносился,
Еловый лапник шевеля.

Покинув остров бродом тайным,               
Они скакали над Усой
И таял брызг туман хрустальный
В траве над сбитою росой.

Они летели над обрывом,               
Вдаль уносились берега
И ветра встречного порывом,
Как крылья выгнулись рога.

Они неслись аллеей просек               
Сквозь сеть жемчужных паутин,
Где елей встрёпанная проседь
Висела космами седин.

Стремглав влетали на поляны               
И пух кипрейный, — солнца пыль,
Взлетая облаком румяным,
Легко по плечи их топил!

Волнуясь сильной, мерной качкой,               
Что шла по телу, как волна,
Не зная, что всё это значит, -
Была Арина влюблена.

Арину смутно горячила               
Касаньем лёгким близость тел,
Что так пугала и манила,
Как неизбежности удел.

Такое с ней впервые сталось,               
Как будто лёгкий сердца жар,
Роняя сладкую усталость,
По телу дрожью пробежал.

Как сон нахлынула истома.               
Пришли и лёгкость, и покой,
Когда её едва весомо
Илья коснулся вдруг рукой...

И лишь сейчас, при ярком свете,               
У леса стоя на краю,
Спросонок словно, вдруг заметив,
Деревню видела свою.

Они стояли на опушке,               
А там – виднелись вдалеке
Едва приметные избушки,
Что поместились бы в руке.

Он указал на них рукою               
И грустно ей сказал с трудом,
Так, словно чем-то был расстроен:
«Там… за рекой… стоит… твой дом.»

Как будто тем сказать хотел он,               
Вернув утраченный покой:
«Свободна ты душой и телом,
Как эти чайки над рекой.»

В ответ она взглянула молча               
И головой качнула: «Нет».
И отвечала, чуть поморщась,
Ища слова Илье в ответ:

«Здесь можно жить легко и дружно -               
Мой дом теперь среди болот
И возвращаться мне не нужно,
Ведь там  никто меня не ждёт.

Я знаю это без досады,               
А раньше верилось с трудом -
Там, где моей пропаже рады,
Мне не найти уж старый дом.

Кого я в доме этом встречу? –               
Сестёр, завистливых всегда,
Да тётку – нет о том и речи.
Их позабыть, — что за беда?

Сейчас всё вижу в новом свете,               
Одна мне истина видна –
Я не нуждаюсь в тех на свете,
Кому сама я не нужна.

Но я ловлю себя на мысли,               
Что даже с тёткой повезло:
Как не крути, а славно вышло –
Добром пришлось чужое зло».

Развеселившись этой шуткой,               
Она смеялась от души
И смех звенел лесной побудкой
Над дрёмой утренней в тиши.

Умчался лось тропой таёжной,               
Мхи поднимались цепью вслед
И ухнул филин вдруг тревожно,
Ворча на утренний рассвет.


            Глава  IX

          ПОГОНЯ


Федот тотчас невольно дрогнул.               
Ощупал взглядом дальний лес,
Но, долго стоя у порога,
Реки лишь слышал лёгкий плеск.

Он мог бы даже дать присягу,               
Что так звучал Арины смех:
«Как знать? Дала, быть может, тягу
Сама девчонка, как на грех?»

Тут он задумался в надежде               
И новый звук его привлёк –
То ль близко хрустнул где валежник,
То ль – дальний выстрела хлопок?

Тепло под ложечкой заныло.               
Подумать только и успел:
«Уже, пожалуй, месяц минул,
Как проверял я самострел.»

Федот собрался в две минуты.               
В любое время – ночью, днём,
Добычу лишь почуяв смутно,
Всегда был лёгок на подъём.

Он поспешил огромным шагом.               
Теснились ели в ряд стеной
И тень дырявым полумраком
Сомкнулась мягко за спиной.

Час пролетел, как свист заряда.               
В ушах звенела тишина.
Федот подумал: «Вот и рядом –
Просветом даль уже видна.»

Шаг ускорял он торопливо,               
Вдали приметив что-то вдруг.
Желал он знать нетерпеливо:
«Удачно или - вон из рук?»

Но подойдя в упор, внезапно               
Ему увидеть довелось –
Упав на елей мягкий лапник,
Лежал сражённый насмерть лось.

В глаза светило солнце ярко,               
Слезой невольною слепя.
Федот внезапному "подарку"
Лишь чертыхнулся про себя.

Не рассчитал Федот немного –               
Был лось крупней других на треть
И зацепив за леску рогом,
Пришлось бедняге умереть.

Федот с досады плюнул даже:               
«Какого здесь я маху дал.
Что скажешь тут? Улов неважен.
Важнее зверя поджидал».

Был под седлом из шкур сохатый               
И приторочены к седлу
Предметов пара непонятных.
«Что это? Впрямь не разберу.»

Но, приглядевшись чуть поближе,               
Увидел пару «мокасин».
«Ба, вижу я, что эти «лыжи»
«Медведь» тут давеча носил.»

Сначала думал – лишь похожи,               
А пригляделся, — точно так:
С медвежьих лап с когтями кожа
И есть – тот кожаный башмак.

Смекнул Федот, какие «люди»               
Медвежьим следом бродят здесь:
«Что ж, пошалил, дружок, и будет.
Пора бы знать на том и честь.»

И сердце вдруг забилось, ёкнув:               
Алели листья напросвет.
Он на листве заметил блёклой, -
Качаясь, шёл кровавый след.

Хотел идти по следу тотчас,               
Пока не смыло кровь дождём,
Но что-то вспомнил он, поморщась:
«Пожалуй, с этим подождём.»

Вернулся вскоре он с подмогой –               
Дружков с собою прихватил,
Но всё ж терзался он тревогой,
Хотя довольно было сил.

Повязаны какой-то тайной               
С Федотом были Фрол и Клим.
О них шептались не случайно,
Что миром мазаны одним.

Они без лишнего расспроса               
Спешили вслед, понурив лбы.
Почти под стать Федоту ростом
И молчаливы, как гробы.

Легко шли лайки следом явным               
И, деловито чуть скуля,
Долг исполняли свой исправно,
Хвостов колечками юля.

След вёл недолго их тайгою,               
Вдруг оборвавшись у болот, -
Манил в трясины за собою,
Где неизвестность только ждёт.

Федот на миг был озадачен,               
Но враз смекнул, что тайный брод
Совсем без риска для удачи
Их верно к цели приведёт.

Тропа вилась болотным гадом,               
Подчас ныряя под живот.
Была трясина где-то рядом
И прошибал холодный пот.

Призывно чавкал мох болотный,               
Цепляясь пьявкою к ногам
И с жутковатой неохотой
Глядели все по сторонам.

Качая тонкими слегами*               
По-волчьи шли, ступая в след.
И колыхался под ногами
Плавучих мхов зелёный плед.

Верста минула, с ней – другая,               
Уже порядком каждый взмок.
На чём весь свет стоит ругая,
Федот заметил островок.

Стал шире шаг и вышли вскоре               
Они на сушь среди болот,
А волны мхов застывшим морем,
Шутя смыкали их проход.

Шли, мокрым следом растекаясь.               
Был каждый куст здесь незнаком.
И задрожал, вдали стихая,
Шамана бубном, летний гром.

Слега* – жердь, длинная палка


            Глава  X

  В ПРЕДДВЕРИИ РАЗГАДКИ


Недолго шли, наткнувшись сразу -               
На них изба косилась зло,
Взглянув окном, как будто глазом,
Сквозь задымлённое стекло.

Таясь, Федот подкрался первым,               
Держа ружьё наперевес.
Дверь распахнул движеньем верным
И за проёмом вмиг исчез.

За ним ворвались быстро следом,               
Стуча ногами, Фрол и Клим,
Поднявши шум такой при этом,
Как будто что-то волокли.

Едва обвыкнув в полумраке,               
Они уже остыли чуть –
Коль не дошло тотчас до драки,
Так можно здесь передохнуть.

Вдруг, тишину избы нарушив,               
Донёсся кашель, словно стон,
И все заметили старушку,
Чей явно был нарушен сон.

Средь покрывал оленьих лёжа,               
Была, по виду, чуть жива,
Но приподнялась малость всё же,
Шепча несвязные слова.

На них смотрела удивлённо               
И, словно бредя наяву,
Шептала что-то полусонно,
Теряя повести канву.

Спросил Федот нетерпеливо:               
«Где Он?» — прервав недолгий бред,
Но усмехнулась молчаливо
Старуха лишь ему в ответ.

И вдруг она, очнувшись словно,               
Ему в лицо сказала зло:
«На этот раз, уж безусловно,
Тебе не слишком повезло.

Тебя то, Йомоль одноглазый,               
Признала, вижу хоть впервой.
Твои все мерзкие проказы
Мне тоже вовсе не вновой!»

Так, распаляясь всё сильнее,               
Звала исчадьем адским зла
И становился голос злее –
Его честила, как могла.

Федот в ответ зевнул притворно:               
«Всё, ведьма старая, ты врёшь.
И на язык хоть ты проворна,
Да только – толка ни на грош.»

Совсем была ему некстати               
Старухи дерзкой болтовня
И, разразившись тот проклятьем,
Пихнул он двери от себя.

Но тут старушка, вспомнив что-то,               
Переменилась враз в лице
И вдруг окликнула Федота,
Что был совсем уж на крыльце:

«Постой, я вижу, не случайно               
Привёл тебя сюда злой рок.
Тебе должна доверить тайну,
Коль уж ступил ты на порог.

Тебе, — так меньше, чем другому               
Поведать сердце всё велит,
Но в час такой пришёл ты к дому,
Когда мой выбор невелик.

Судьбе перечить я не стану -               
Уходят прочь остатки сил.
Исполнить волю Севанданы
Взывают предки из могил.

Я зареклась – с собою тайну               
Не уносить в страну теней.
Любой, — прохожий пусть случайный,
Узнает в смертный час о ней.

Боюсь с собою к духам предков               
Увесть, — кто тайною храним.
Бывало так, увы, нередко,
Коль не развяжешь тайны с ним.


            Глава  XI

   РАССКАЗ СТАРОЙ НЕНКИ


Так слушай повесть давних вёсен,               
Что растворяли ночь светло,
Неся на взмахах лёгких вёсел
По рекам первое тепло;

Когда снега сползали, тая,               
И на проплешинах земли,
Как шерсть оленья молодая
Тянулись травы и цвели.

От взмахов крыльев воздух дышит –               
Пошёл весенний перелёт
И что ни день, то солнце выше
Катилось сутки напролёт.

Спешила тундра, расцветая,               
Поспеть за скорым шагом вслед,
Которым шла Весна, ступая,
Волной тепла коротких лет.

Качался лес рогов оленьих               
Над сединою взбитых мхов –
Шли, утопая по колени,
Как будто в пене облаков.

Стелился ягель тундрой талой               
Среди берёзок, карлиц ив, -
Похож на белые кораллы,
Что обнажил слегка отлив.

День ото дня всё ярче краски,               
Что крыли гроздьями цветов.
Цвела невзрачно даже ряска,
Краснея краешком листов.

А там, поодаль, сели будто               
В круг голубые мотыльки –
То распускались незабудки
На мхах в излучине реки.

Но, словно снежная пороша               
По горизонт скрывала даль, -
Цвели  багульник и морошка,
Белея нежно, как эмаль.

Цвёл бело-розовый багульник               
Так, словно карликовый сад,
И плыл над тундрою разгульно
Цветов дурманный аромат.

Чуть охмелев, гудели пьяно               
Шмели, зарывшись в клевера,
А над землёй текла духмяно,
Качаясь, лёгкая жара.» –

На миг умолкла тут старуха,               
Слезу невольно уронив
И продолжала дальше сухо,
Воспоминаньем всяк раним:

«Так уходили зимы, вёсны               
И годы шли, как дней стада.
Кружила в небе иней звёздный,
Застыв, Полярная звезда.»

И дальше, слова не скрывая,               
Вздыхая горестно не раз,
Вела старушка чуть живая
Свой незатейливый рассказ.

О том, как с детства кочевала, -               
Сначала – дочь, потом – жена.
Сменяли ночи лун немало
И дней с тех пор прошло сполна.

Жила Янебя дружно с мужем               
И был женой любим Сюдбей,
Но, что ни год, холодной стужей
Кружили беды в их судьбе.

Им посылали щедро боги               
На свет красавиц дочерей,
Но обрывались их дороги,
Лишь день полярный вечерел.

Шли год за годом неудачи,               
Как за зимою шла весна.
Богов молила, тихо плача,
Янебя бедная без сна.

Так схоронили трёх дочурок               
Совсем в короткий срок они.
Текли рекой закаты хмуро,
Лишь утро скрашивало дни.

Но Время шло неумолимо               
И взгляд его порой суров.
Нет ран души неисцелимых –
То каждый знал из докторов.

Утрат тяжёлых стихли боли.               
За суетой привычных дел
Всё забывалось поневоле.
Сюдбей заметно поседел,

Да и Янебя стала тоже               
Под ледяным дыханьем вьюг
За эти годы не моложе
Своих ровесниц и подруг.

Но не о том плелись печали               
На голове её венком.
Другие мысли омрачали –
Вздыхая, плакала о том,

Что не родились больше дети               
Семь бесконечно долгих лет,
И что на целом белом свете
У ней родной кровинки нет.

И потянулся в чум шамана               
Её надежды санный след.
Кружился с бубном Севандана,
Ища во снах судьбы примет.

И с видом мудрого авгура,*               
Чьи мысли, как полёты птиц,
Он на золе чертил фигуры,
Скакал оленем, падал ниц,

А после пляски очумелой,               
Когда стихал священный шум,
Он толковал ей сны умело,...
Как шло ему тогда на ум.

И как всегда ей выходило -               
Его посулы шли гуртом:
Мол, всё свершится... до могилы,
Коль... воля предков будет в том.

Вновь потянулись ожиданья               
По тропам тёплых, вещих снов
Неясным следом предсказанья,
Полунамёком тайных слов.

И так – три года миновали.               
Очередная шла весна.
Пожалуй, верили едва ли
Они обрывкам вещим сна.

Весной, как прежде год за годом,               
Забот привычных шла река –
Вели стада оленеводы
К морским, далёким берегам,

Где ветры веют на просторе,               
Сдувая тучи комарья,
И гнусу с этим не поспорить –
Там не таёжные края.

Сюдбей готов был к переходу,               
Да делом был задержан сам.
Оно привычно: год за годом
Бегут олешки по лесам.

Сбегали бойкие олешки:               
Кто в одиночку, кто – гуртом.
С лесным оленем вперемешку –
Поди, сыщи-ка их потом.

В тот раз, так дюжина сбежала               
Дорогой вольности отцов.
Забот, признаться, тут немало –
Собрать тайгою беглецов.

В три дня собрал их всех до кучи.               
Теперь за ними глаз да глаз.
Тут вышел с ним чудесный случай,
Никем не слыханный ни раз.

Назад собрался на рассвете,               
Да «зацепился» хваткий взгляд.
Сюдбей медведя заприметил:
«Что тащит он, на кой-то ляд?»

Медведь – зверюга здесь обычный.               
Что за особый интерес?
Но что за странную добычу
С собою нёс топтыгин в лес?

В зубах зажатая котомка               
Чуть колыхалась на весу
И вдруг почудилось, что тонко
Заплакал кто-то здесь, в лесу.

Сюдбей погнал верхом оленей,               
Стреляя в неба пустоту.
Собаки вслед метнулись тенью,
Залившись лаем на версту.

Тут, ношу обронив с испуга,               
Медведь попятился назад.
Почуял сразу: «Будет туго.» -
Его медвежий, толстый зад.

Хотел вернуться, да какое –               
Пришлось скорее скрыться в лес,
Коль дело здесь пошло такое –
Врагов был явный перевес.

Но долго плавал, затихая,               
В лесной чащобе рык царёв,
Так грозным стоном тихо таял
Обид невыплаканный рёв.

Пожалуй, даже и с опаской               
Край шкуры тихо поднимал
И... засветились небом глазки,
И личка белого овал.

Ребёнок плакал, носик морща,               
Тая причины всех обид.
Над ним Сюдбей склонился молча.
Был глуп его счастливый вид.

Сюдбей спешил дорогой к дому.               
От счастья был он вне себя,
А сердце грела незнакомо
Душа спасёныша, сопя.

Явившись, словно ниоткуда,               
Как среди лета белый снег,
Ему казался высшим чудом,
Что только создал человек.

Янебя вскрикнула чуть слышно,               
Едва увидев малыша,
И слала всем богам всевышним
Хвалу усталая душа.

И в благодарность Севандане,               
Едва зарделся новый день,
Был предназначен утром ранним
В упряжке лучший их олень.

Шаман был явно озадачен,               
Но не давал «пророк» наш сбой
И столь чудесную удачу
Признал по праву за собой.

И, намекнув счастливцам тонко,               
Кто был таинственный медведь,
Вдруг покатился смехом звонко,
Как в бубен брошенная медь.

Над маловерною Янебей               
Шаман смеялся в меру сил
И, поминутно глядя в небо,
Старик без устали твердил –

Узнать должны все не по слухам,               
Как предсказал ей всё шаман
И сам исполнил волю духов:
«Хоть, ты не верила сама!»

С трудом шамана упросили               
Не до конца открыть секрет.
Кто усомнится в чудной силе,
Когда пришёл мальчонка в свет?

Да и зачем, скажи на милость,               
Кому-то нужно это знать?
Коль рассказать, что приключилось, -
Янебя, ясно тут, — не мать.

Был Севандана недоволен               
И стал лицом, как туча, хмур,
Но всё же их он не неволил,
Приняв довеском пару шкур.

Не уносить с собою тайну -               
Вот только взял он с них зарок.
Любой из встреченных случайно
Узнать всё должен в смертный срок.

Авгур* – жрец в Древнем Риме, предсказовавший
будущее по полётам птиц


            Глава  XII

   НЕОЖИДАННОЕ ОТКРЫТИЕ


За днями двигались недели               
И за весною шла весна, -
Они, казалось, молодели
Как в забытьи счастливом сна.

Мальчишка рос милей родного               
И рос едва ль не по часам.
Одна беда, что даже слова
Произнести не мог он сам.

Лет десять так прошло, не мене,               
С тех пор, как шли дела на лад.
Ничто, казалось, не изменит
Привычный, жизненный уклад.

Сюдбей, как прежде пас оленей, -               
Давно – колхозные стада.
Шла жизнь дорогой поколений,
Как руслом тёмная вода.

Беда пришла совсем внезапной,               
Залётным ветром из-за гор:
Пройдя неслышно тихой сапой,
Косил оленей страшный мор.

Сбивались с ног оленеводы,               
Врачуя свой рогатый скот,
И отбивали у природы
Едва родившийся приплод.

И в довершение печали,               
Как Чёрный Ангел он везде, -
К ним прилетел «Большой Начальник»
На винтокрылой «стрекозе».

Повёл расспросы и допросы.               
С подвохом брал и напрямик.
С Сюдбея, ясно, больше спроса –
Был там за старшего старик.

Немного удалось добиться               
И, бросив выбившись из сил:
«Там разберутся, что за птица.»
С собой Сюдбея прихватил.

Тут вспомнил тот, тая досаду,               
Года прошедшие и сник.
«Припомнят, верно, Мандаладу*» -
Подумал с горечью старик.

Поцеловав жену и сына,               
Шепнул прощальные слова:
«На «Дальнем Острове», в трясинах,
Однако, скрыться надо вам.»

Давно почил «Отец народов»,               
Но жил в душе упорный страх,
Что «Лучший друг оленеводов»
Не упокоился в горах.

Не стёрлись в памяти те годы –               
Дощатый лагерный барак,
Где «член семьи врага народа»
Был тот же самый скрытый враг.

С тех пор и жили, обитая,               
Среди нехоженных болот.
К еде годилась снедь простая –
Трофеи сборов и охот.

Ждала Янебя долго мужа,               
Читая в каждом звуке знак:
Стучит в окно шальная стужа,
Принёс ли ветер лай собак,

Несёт ли эхо выстрел дальний               
Или заблудший чей-то крик –
Она смахнёт слезу печально:
«А ну, как это – мой старик?»

Старуха, кончив, замолчала.               
Блестели блёклые глаза.
Дрожа, с ресницы побежала,
Как отблеск прошлого, слеза.

Федот стоял мрачнее тучи,               
Полуоткрыв беззвучно рот.
Незваной болью душу мучал
Судьбы внезапный поворот.

И голос дрогнул тут без фальши,               
И, словно вмиг лишившись сил,
Вдруг неуверенно – «Что ж – дальше?» -
Федот, потупившись, спросил.

Старуха, всех не замечая,               
Сидела, сгорбясь как вопрос.
Своим лишь мыслям отвечая,
Бубнила всё себе под нос:

«Что станет с бедною Ариной,               
Певуньей милою моей?
Ужель судьба – так рано сгинуть
В расцвете самых юных дней?

Спасёт её ли Севандана?               
Пусть Бог на то благословит!
Да только, - в грудь сквозная рана
Была ужасною на вид!

Несут олени тундрой нарты:               
Спешит Илья, от горя пьян.
Наверняка когда бы знал ты,
Что старый жив ещё шаман!»

Тут, уронив лицо на руки,               
Она рыдала без конца.
Полубезумный вид старухи
Чуть тронул чёрствые сердца.

Но вот, старуха задрожала               
И раскалённый злобой взор
Блеснул, как лезвие кинжала,
Пронзив Федота вдруг в упор.

И, ткнув в него сухой рукою,               
Произнесла, как приговор:
«Нигде не сыщешь ты покоя.
Подлец, убийца ты и вор!

Пусть доказать я не сумею,               
Но знаю всё ж, наверняка,
Что это всё – твоя затея,
Твоя, чудовище, рука!»

Схватив светильник, что пылая,               
Стоял здесь, посреди стола,
Швырнула с криком, проклиная
Федота чёрные дела.

Все тотчас ринулись наружу,               
Чуть не ломая ног и рук,
Покинув гневную старушку,
Что показалась ведьмой вдруг.

Едва лишь скрылись за порогом,               
Она свалилась не дыша,
И отошла своей дорогой
В тот мир усталая душа.

Вмиг сухотравье запылало               
От искр упавшего огня:
Его по стенам здесь немало
Висело, запахом маня.

Мандалада* – антисоветское движение ненцев.
В 1934 и 1943 г.г. были восстания


            Глава  XIII

    РОЖДЕНИЕ ЛЕГЕНДЫ


Они спешили побыстрее               
Покинуть остров дотемна.
Уже смеркалось. Чуть бледнея,
Катилась полная луна.

Шли, путь поспешно коротая.               
Не враз заметить довелось,
Что за спиной, в зарю врастая,
Пожаром небо занялось.

Дым, расползаясь словно вата,               
Как будто шёл за ними вслед.
Казался им в клубах горбатых...
Старухи жуткий силуэт.

Найдя зловещею картину,               
Что был расписан небосвод,
Они почуяли, как спину
Лизал холодный, липкий пот.

Совсем не помнилась дорога -               
Их словно ветром принесло,
Оставив в памяти немного
Досужей пищей тёмных снов.

Вот с тех-то пор все замечали,               
Что стал Федот совсем не свой.
Всё бродит в думах и печали
Всегда с понурой головой.

И даже лёд в глазах зелёных,               
Как будто вдруг сошёл шугой.
И думал всякий удивлённо:
«Федот то был совсем другой!»

Являлся редко он на людях,               
Предпочитая чаще лес.
Так, неприметно в серых буднях,
И вовсе вскоре он исчез.

Напрасно только все гадали,               
Молчали долго Фрол и Клим,-
«Куда ушёл, в какие дали?
Что вдруг стряслось такое с ним?»

Был ставнями задраен глухо               
Дом, кораблём застряв в мели,
Осев широким плоским брюхом
Навечно пленником земли. 

Окутан славою дурною,               
Он всем внушал невольно страх
И обходили стороною
Его, порой, на всех парах.

И свет был кем-то запримечен:               
Мол-де, блестят сквозь щель в ночи –
Порою – призрачные свечи,
Порою – отблеск из печи!

Сам не видал, так врать не стану,               
Но стал бродить упорно слух –
У дома встречена... Марьяна
Под утро кем-то из старух.

Так бродит призрак по болотам               
Туманным облачком в ночи
И исчезает неохотно,
Петух лишь только прокричит.

Кто – потешался бабьей сказкой,               
Кто – верил в чары тёмных сил,
Да только каждый шёл с опаской
И дом поодаль обходил.

И, чтоб ни шли за разговоры               
Средь стариков и детворы, -
Никем не тронуты запоры
С той незапамятной поры.

Степан умолк, на том кончая               
Рассказ, зашедший допоздна.
По небу блёклому, качаясь,
Плыла загадочно луна.


            Эпилог

         МОНАХ


Уже сильней темнели зори,               
Но был уверен я вполне –
Есть окончанье тех историй
И их узнать удастся мне.

Вдоль берегов реки круженье –               
Играла бликами вода.
Сам, не дождавшись продолженья,
Спросил Степана я тогда:

«Скажи, с тех пор встречал ли кто-то,               
Ведь мир не так уж и велик,
Илью, Арину ли, Федота
На тропах матушки Земли?»

Степан зевнул в ответ устало,               
Повёл в раздумьи тут плечом, -
Мол-де, совсем уж не пристало
Вести беседы ни о чём:

«Ну, что сказать тут про Арину?               
Никто не слышал из села.
Исчезла – только и помину.
Видать, и вправду, померла.

Илья? Тот вовсе неизвестен,               
Никто не знал его в лицо.
А вот Федот?... Со странной вестью
Раз получил я письмецо.

Писал ко мне дружок старинный               
Из подмосковного села.
Когда-то нас дорогой длинной
Жизнь долго об руку вела.

Своя у каждого дорога.               
Так он, не знаю отчего,
Решил податься ближе к Богу.
Да, впрочем, то – дела его.

Но договор не забываем               
И письмецо от скорых рук
Пусть иногда, да начеркаем,
Хоть не всегда и есть досуг.

Тут пишет он: «Привет, Степаша!               
Как жизнь? Душа чем занята?
А, впрочем, жизнь пустая наша
Лишь только тлен и суета.

Вот так и я, тая тревогу,               
Решил подумать о душе.
Кто знает, как длинна дорога,
И, может быть, пора уже?

Так и решил я этим летом               
Уйти на время в монастырь.
Ушёл к заутрени* с рассветом
И след на месяц мой простыл.

Любой работой не гнушался,               
Как всякий трудник** там я был,
Что для себя во всём старался:
Дрова рубил, полы ли мыл.

Питались пищей лишь простою               
И я – ни капли в рот, ни-ни.
Вот, чую телом и душою, -
Не зря проходят эти дни.

Ты не поверишь мне, Степаша.               
Что жизнь была? Сплошной обман.
Придёшь с работы, сразу «вмажешь»
И тотчас – ноги на диван.

А здесь-то, всё – иное дело.               
Жизнь обернулась мне другой.
Придёшь, усталость как слетела.
Вот так бы нам хоть раз с тобой!?

Вот, как-то раз был в сад я послан               
Помочь садовнику в делах.
Садовник тот – детина рослый,
С медвежьей выправкой монах.

Он обернулся тотчас сразу.               
Я замер. Шрам на пол-лица
Носил зарубкой одноглазый.
Свирепый вид был у отца.

Тут и запало мне тогда-то,               
Твоё припомнив письмецо:
«А ну, как этот бородатый -
Одно с Федотом тем лицо?»

Пустился тут с ним в разговоры,               
Но пнём молчал святой отец
И всё ж уловкой очень скоро
Его поддел я под конец.

И подойдя к нему за спину,               
Когда стоял он среди роз,
«Скажи, не знал ли ты... Арину?» -
Я еле слышно произнёс.

Тот вздрогнул, словно от удара,               
И стал белее полотна.
Казалось, вдруг внезапным жаром
Он унесён в кошмары сна.

И посмотрев, не видя, глазом,               
Так, словно раненый циклоп,
Он в сад побрёл, согнувшись разом,
И дрожью бил его озноб.

Заметил тут отца я Савву,               
Что недалече был в делах.
Его я знал совсем недавно, -
Старейший был он здесь монах.

Всё это издали приметив,               
Истолковал на свой он лад.
Как подобает, был приветлив,
И мне сказал: «Послушай, брат,

Не докучай ему речами.               
Слов не дождёшься ты в ответ:
Хранить печальное молчанье
Отец Егорий дал обет.

И лишь Всевышнему известна               
Былых грехов его печать,
И отчего душе так тесно,
Ему лишь может отвечать.»

Кивнув в ответ ему согласно,               
Я мог доволен быть едва.
Совсем уж были мне неясны
Его пространные слова.

И я спросил, как мог, в надежде,               
Хоть нужных слов не подберу:
«А как Егорий звался прежде,
Там, в прошлой жизни,... на миру?»

«Не помню. То давненько было.               
Уже пошёл который год. –
Сказал монах, сопя уныло, -
Пожалуй,... кажется,... Федот.»

Степан уснул на полуслове,               
В плащ завернувшись у костра.
Закат алел оттенком крови
На зубьях леса до утра.

И долго думал я в печали,               
Смотря с обрыва в тени вод,
Что с тихим плеском исчезали,
Речной минуя поворот.

Катились плавно и бесстрастно,               
Так, словно Времени река.
Темнели в сумраке неясно
Размытой тенью берега.

Заворожён печальной тайной,               
Как тенью света бытия,
Вдруг, мыслью пойманный случайной,
Тут с горечью подумал я:

«Когда бы всё не так трагично               
Сложилось волею судьбы,
Боюсь, что в жизни, — нам привычной,
Им счастья не было б, увы.

Легко ль жилось бы им и просто               
Или под крики птичьих стай
Всё вспоминали б дальний остров,
Как тот, потерянный свой рай?

И как бы мир несовершенный               
Воспринял свет их детских душ, -
Тех, для кого превыше ценность
Сиянья звёзд в бездоньи луж?

От сердца чистого не скроешь:               
Живут, нередко, там и тут –
Так, — ни злодеи, ни герои,
Что не спасут и не распнут.

Кроят сердца, и ум, и души               
Под переменчивый наш мир.
Покой свой мыслью не наруша,
Находят жалкий свой кумир.

Всё с равнодушием встречают,               
Что только выше их забот
И, оступившись, замечаю –
Они опасней, чем Федот.»

Любуясь красками заката,               
Что тают в пене облаков,
Я в глубь небесного каскада
Смотрел, как в тьму былых веков.

Над старым, мудрым Усафаром,               
Как девять тысяч лет назад,
Пылал холодным, чистым жаром
От искры солнечной закат.

Там, в глубине веков, над нами               
Бродила утренняя рань.
Дымки туманов облаками
Тянулись за земную грань.

А воздух был так чист и светел,               
Что видно было далеко
И, приглядевшись, я заметил
Одно средь дальних облаков:

Так схоже с нартою оленьей,               
Что мчит, неся к своей судьбе
Сквозь синеву, прозрачной тенью
Два силуэта в полутьме.

И тает, дымкой растекаясь,               
В дали малиновой, как сон,
И мне почудилось, — стихает
Там колокольный перезвон.

Заутреня* – утренняя церковная служба
Трудник** – добровольный работник при монастыре


            КОНЕЦ.

УСАФАР, остросюжетный роман в стихах,
7-е место 1-го Конкурса объёмных произведений
Международного Фонда ВСМ

Книга «УСАФАР» принимала участие в Книжной Ярмарке Non/fiction№21,
которая проходила 5 - 9 декабря 2019 г. в МОСКВЕ, в ГОСТИНОМ ДВОРЕ.

Аудиоспектакль "Усафар" слушать онлайн по ссылкам:
http://mirmuz.com/post/2440/
Valerij_Kostjuk_USAFAR_I_chast_ostrosjuzhetnogo_
audiospektaklja
http://mirmuz.com/post/2441/
Valerij_Kostjuk_USAFAR_II_chast_ostrosjuzhetnogo_
audiospektaklja
http://mirmuz.com/post/2442/
Valerij_Kostjuk_USAFAR_III_chast_ostrosjuzhetnogo_
audiospektaklja

(Роман в стихах "Усафар" состоит из 1030 четверостиший)
https://ridero.ru/books/usafar/