Амори и Елене Пиду
1
Лед с кока-колой рассвета в стакане бульвара,
Samaritain‘а дразнящие соты, Вогезы
лепет газонов несут на волне тротуара, –
сердцу опять бесполезны угрозы железа.
Там, где Роден подчинил негодующий мрамор,
власть поцелуя над телом всегда легитимна;
а для души и невинность – изящная рама:
даже витраж Notre-Dame для неё паутина.
Чуткие ноздри быка Пикассо обнажает,
словно красавицы грудь – нетерпенье мольберта.
Ласково волосы треплет отчизна чужая –
песня церковных ступеней, июнем пропета.
2
Там кочуют метро
большеглазые змеи;
словно роза ветров
витражи и аллеи.
Живописен язык
переулков и взоров.
И спасибо, что сыт,
что не взят и не взорван!
3
Лежит в гамаке Tour Eiffel,
лопочет: “Vous ;tes tr;s, tr;s belle!”
вдогонку изящной японке.
Щебечет над Grand Op;ra,
с ладони – изящней пера –
взлетает, беспечный и тонкий.
Опутан сетями интриг,
лишь гений Бальзака постиг
его двоедушную прелесть.
Шаги: Montparnasse, Мопассан…
Ночным посвящённый часам
платанов загадочный шелест.
4
Девы Сен-Жерменского предместья,
я давно не помышлял о мести,
но, блаженной памяти Вийона,
я, в жестокость города влюблённый,
развожу цветы и ставлю свечи,
но не верю в искренность Предтечи!
5
О, боги, вы слепили этот город
из голосов сбесившихся горгулий;
вы любите свинец его и голод
и бронзовый загар сплошных июлей.
Вы любите легенды и токкаты
и добрый гул Латинского квартала,
там, где “Бордо” рекой; и эстакады,
отраву слёз и запах капитала.
Вы любите кокосовую стружку
на крышах Sacre-Coeur и климат мягкий;
и вы простите мне за ту старушку,
что я зарезал, – сами забияки!
О, розовый рассвет у сердца Сены,
о, старые пройдохи букинисты,
как сладко быть Спасителем спасенным,
но я куплю любовнице монисто!
6
Первый раз Париж слегка дразнил,
на второй учил словам и жестам,
а на третий, не найдя в нём места,
всё-таки его ты полюбил.
Голоса мансард ласкали слух,
дни летели, солнечны и зыбки,
лютни мостовых, фонтанов скрипки
землю постигали, словно плуг.
Наливался гроздью спелых лоз,
кладбища разнашивал, как обувь;
но не клялся верностью до гроба,
и тебе поклясться не пришлось.
Плавил воск готических холмов,
алтарей прохладные Сезамы
растворял, и отдыхали дамы
возле Сены… чуден был улов!
И когда просил святой Эсташ
за тебя пред Господом и Девой,
ты стоял в тени портала, слева,
и читал тихонько: “Отче Наш!”
август 2000, Москва – Самара
фото Сергей Брель, 2007