Увы, мой друг, я не такой как прежде,
Чернявый волос нынче в серебре.
Мне снится сад разнузданной черешни,
Печальный дом, заснувший на горе.
Мне снится дед в тумане самокрутки,
Дворовый пес, зевающий на мух.
Ставок и в нём кимарящие утки,
И бесконечный тополиный пух.
Штаны на лямках с неизменной латкой,
Голубизна и аиста полёт.
Босой пацан с фингалом и рогаткой,
И солнце детства, сладкое, как мёд!
Ну да, барак, а что тут странного, рабочий класс, он тоже люди. Здесь меркнет свет от духа пьяного, и титьками зовутся груди.
Здесь не читают под рапсодию, Эрнеста бля Хемингуэя. Кричат наколкой псевдоподии, от Мурки ветреной хмелея.
Отцы – вальцовщики и токари, дают стране «Катюшу» с «Градом». А мы, угла, шпана и лодыри, ведём войну с соседским садом.
Живём хрущёбные хрущёвые, ещё не класс, но заготовки. И панталоны кумачовые
смеются с бельевой верёвки.
Милитаризм, каких-то СОИ гонки,
От нас мальчишек были далеки.
И мы с братвой вострили западёнки,
Дюма и Грин нам правили мозги.
Народ предместий, он всегда не гладкий,
Тошнотно-светлый в правильных кинах.
А потому заточки и рогатки,
Кистень-гасило, дремлющий в штанах.
Маман в отъезде, дед не вяжет лыка,
Наборный нож – подарок от отца.
И мы несли себя под «Гоп со смыком»,
В большую жизнь, которой нет конца.
Я был десятилетним охламоном, когда отцы на лавке, млад и стар. Борясь с субботним, пост-похмельным звоном, по меркам разливали «Солнцедар».
И я взрослел душой в раскатах мата, с восторгом постигая жизни грязь. А батьки всё орали Хазбулата, старинными портачками хвалясь.
Катило солнце, грустно и устало, листалось бытие за слоем слой. А где-то Елисеев и Шаталов, неслись над озадаченной землёй.
Гудели трактора на сонных пашнях, кромсая землю цвета эбонит. Прогрессом, отдаляя день вчерашний рычал в забоях скальный аммонит.
Отцы неспешно отливали пули, за женщин, за рыбалку, вкус вина. Мелькали Полупанов и Рагулин, и караси размером со слона.
Шагали годы, сединой вздыхая, вонзая в сердце сотни острых жал. Недавно посетил. Сидят, бухают, как будто бы совсем не уезжал.
Прислушался. Всё те же похвальбушки, рыбалка, проститутки, ногомяч. Но, Хазбулат от пяток до макушки, совсем седой и выцветший, хоть плачь.
Мне наливают. Добре, не забыли, не «Солнцедар», но то же хмм … вино. И я встряхнулся от дорожной пыли, и набухался в полное гавно.