Точка невозврата
Для самолёта в полёте "точка невозврата" –
это точка на трассе, начиная с которой
топлива на борту просто не хватит, чтобы
либо вернуться назад на аэродром вылета,
либо долететь до запасного аэродрома.
На Одессу прут румын колонны,
Путь их ясен, прям, предельно прост:
Над Дунаем гордо, непреклонно
На быках вознесся Карлов мост.
Ведь горизонтальная бомбежка
Точности хорошей не даёт:
То намного, то совсем немножко –
Недолёт и снова перелёт!
Не обманешь точку невозврата,
И смелы румыны вдалеке:
Не вернутся из атак ребята,
Истребитель заводя в пике.
А ночной ТБ собьют над целью,
Если проводить бомбежку днём.
Враз накроют огненной метелью!
Ну, а если всё-таки… втроём?
«Ишаки» подвешены под крылья –
Тихоход ТБ совсем не прост! –
И уходит в небо эскадрилья
В направленье на проклятый мост.
Отцепились, бреющий… атака!
Вверх свечой, переворот, и вот –
Это же совсем другая драка –
Бомбы лягут точно на пролёт!
Четверть тонны русского тротила –
Фермы вкось, огонь фонтаном бьёт:
Тут не только мост разворотило –
Под настилом шел нефтепровод.
А пилоты – к дому с разворота,
Над Дунаем покачав крылом;
Обстреляв румынскую пехоту,
Возвратились на аэродром.
***
После ряда неудач обычных бомбардировщиков, безуспешно пытавшихся разбомбить Мост Карла I на Дунае, было решено использовать бомбардировщики-авианосцы. Звеном- СПБ 10 августа 1941 был совершён авианалёт на основную цель — мост Карла I на Дунае, через который, помимо войск, проходил также и нефтяной трубопровод Плоешти-Констанца. Истребители-бомбардировщики совершили успешную атаку в пике с высоты 1800 м и вернулись назад без потерь. Повторный авиарейд состоялся через два дня — 13 августа 1941 года, и истребители-бомбардировщики смогли уничтожить мост. И, нанеся на обратном пути удар по румынской пехоте возле Сулина, вернулись назад без потерь.
*** ***
Рассказ санинструктора морской пехоты. Август 1941
Из цикла «Маленькие рассказы о Великой войне»
«В том Таллинском страшном, кровавом прорыве –
Вой «юнкерсов», грохот и дымная муть…
Нам так катерок изувечило взрывом,
Что еле до берега смог дотянуть.
У кирхи прибрежной нас пастор приметил,
Согреться и высохнуть в ней пригласил.
Нет смысла к своим пробиваться при свете,
И не было хлеба, и не было сил.
А немцы вдоль Финского гонят машины –
К востоку, по лентам шоссейных дорог,
Движение кажется неукротимым.
Вот к кирхе свернули. Он встал на порог.
Ах, как молодой умирать неохота
У этих холодных чужих берегов!
– Эй, пастор, не видел тут русской пехоты?
– ПЕХОТЫ? Не видел. – И топот шагов.
Он немцам не врал; не грешил перед Богом
Предательством. Мы же, прождав дотемна,
Ушли на восток по окольным дорогам,
И долго еще продолжалась война.
Был путь к Ленинграду, морпехи, блокада,
И я, санинструктор, совсем не герой;
Контузия, служба, Победа, парады…
Но пастора я вспоминаю порой».
***
«Звали её Елена, было ей в начале войны восемнадцать лет. На фронт пошла добровольно. Насколько я помню, служила она именно в морской пехоте. В блокадном Ленинграде была контужена разорвавшимся снарядом.
Рассказ о том, как удалось спастись в лютеранской кирхе, я слышала не раз. Священники бывают разные, заповеди для всех одни.
С уважением, Ирина Арапова»
*** ***
Не знал он слова Molotow-Cocktail...
Не знал он слова «Molotow-Cocktail»,
Не разбирался в химии и тактике.
Он просто очень жить сейчас хотел –
Не в целом, не в теории – на практике.
Он не хотел под гусеницы лечь,
Что надвигались, чавкая и лязгая,
Но нет гранат, не о винтовке речь,
И, значит, вмят он будет в землю вязкую.
Он сполз на дно окопа. Старшина
Перед атакой «наградил» бутылкою.
Шутил еще: «Не пей! Всего одна,
И бормотуха в ней такая пылкая…»
Две штормовые спички и чиркан,
Примотанные наспех изолентою.
Он чиркнул, бросил – и огонь стекал
На двигатель, на землю несогретую.
Открылся люк, танкист в огне уже…
Винтовку вскинул: «Думал, гад, промажу я?»
А бой стихал на этом рубеже,
Тянуло гарью и вздымалось сажею…
Тут вспомнил он, что в мыслях пронеслось,
Когда вскочил с бутылкой запотелою:
«У спичек-то полив знакомый, вкось!
Так только мама в нашем цехе делала!»
*** ***
Волоколамское шоссе. 1941
Волоколамское шоссе.
А по шоссе идут машины.
На них сидят фашисты чинно,
Во всей воинственной красе.
Но Баурджан Момыш-Улы
Дает команду батальону:
«Поротно… залпом… целься… Пли!!!»
И смерть наотмашь по колонне
Грохочет, и за залпом залп
Сметает мечущихся немцев,
Глядит оставшимся в глаза,
И никуда уже не деться…
Не мелким дождичком, враздрай,
Пусть даже точно и прицельно,
А залпом, ливнем, через край,
Убойно и члено-раздельно.
*** ***
В блокаде. Рассказ Евдокии Михайловны
Из цикла "Маленькие рассказы о Великой войне"
«Когда напал германец, мне вдовой
Стать не пришлось, хотя призвали многих.
В России войн хватало: на одной
Муж потерял простреленные ноги.
«Раз инвалид – в блокаде не жилец» –
Считали все, ведь на осьмушке хлеба
Детей подчас голодный ждал конец,
А тут – мужик; но он обузой не был.
Работать стал в сапожной мастерской,
Его туда на саночках возила.
Конечно, тяжело… Не мне ж одной –
Другим, поди, несладко тоже было.
А к лету увеличили паёк,
Турнепс подрос на личном огороде:
Хоть путь пешком до Марсова далёк,
Был урожай (дал Бог!) под стать погоде.
Турнепсом откормила я его,
Обед носила прямо в мастерскую.
Бывало, ест без хлеба (ничего!),
Я с ним о «Сводках» не спеша толкую.
А мастера смеялись: «Николай!
Теперь понятно: так работать ловко,
Держаться друг за друга – так и знай! –
Вам помогает тёртая морковка!»
Потом – Победа...
И скажу тебе:
Раз горя край, и немец на пороге,
То встанет за Россию и безногий.
Такая вот зарубка на судьбе…»
*** ***
Операция Russisches Schwein
Не добыв военной славы,
В свете тающего дня
Немцы ехали с облавы,
Бодро яйцами звеня:
В вёдрах «яйки, млеко»; куры,
Конфискованный тулуп,
Борька-хряк, пленённый сдуру,
Хоть обычно не был глуп.
Огорчён и упакован,
Он в коляске BMW
Мощным рылом рвал оковы,
Не потворствуя судьбе.
Вот мотнуло на мосточке,
И, стряхнув верёвку, свин
Стал спасаться в одиночку,
Зацепив за карабин.
Грохнул выстрел за спиною,
И, отдачей сбит с седла,
Перекрыл фашист собою
Пол-настила – вот дела!
Грузовик с переворота
Ссыпал в воду полувзвод,
И пошла ко дну пехота,
Пробивая тонкий лёд.
Хорошо, что по колено,
Плохо то, что холод лют.
И шинели – как полено,
И ветра в ветвях поют.
Не добыв военной славы,
В свете тающего дня
Немцы пёхом шли с облавы,
Грустно шагу в такт звеня.
А Борис-производитель,
Став героем этих мест,
От отряда «Красный мститель»
Получил «Железный крест».
*** ***
Двойной оклад, тройная смерть...
"Двойной оклад, тройная смерть", –
Быть противотанкистом.
С «сорокопяткой» умереть
Несложно в поле чистом.
Прямой наводки мастера,
Огонь на триста метров.
До первых выстрелов игра,
И сразу же заметны.
Нет, в сорок первом – восемьсот,
Но нынче – сорок третий,
Немецкий танк уже не тот,
И в лоб стрелять – не светит.
Все на коленях, за щитом,
Но Головалов – рядом.
Сержант глотает воздух ртом,
Летят осколки градом.
Встают разрывы там и тут,
Но «Лейка» тянет ленту.
И благодарны мы за труд
Тому корреспонденту….
***
http://fotki.yandex.ru/users/more7007/view/160149/?page=5
Фото - Военного фотокорреспондента Михаила Ивановича Савина
Расчет противотанкового орудия ст.сержанта А.Головалова ведет огонь по немецким танкам. В недавних боях расчет уничтожил 2 танка противника и 6 огневых точек (батарея ст.лейтенанта А.Медведева). Взрыв справа-ответный выстрел немецкого танка, 26 мая 1943-го
*** ***
Крымские тюльпаны. 7 мая 1944 г
Под Сапун-горой тюльпанов пятна,
Над Сапун-горой грохочет май.
Здесь никто не повернет обратно –
За спиной фашистов – моря край.
Баржи на Румынию отходят,
Но по «Илам» видно – не дойдут.
По такой безоблачной погоде
Скор и беспощаден будет суд.
А Сапун-гора свинцом встречает,
И MG пульсируют огнём,
Крики заполошенные чаек
Глушатся осколочным дождём.
Отыграли русские «Катюши»,
Душным смерчем дым взметнулся ввысь.
И с «Ура!», «Полундрой», «Мать их в душу…»
В рукопашной с немцами сошлись.
Вырвались к вершине батальоны,
Севастополь виден с высоты…
От подножья расцвели по склону
Красных пятен новые цветы.
***
Крымская операция (1944). К исходу 9 мая Севастополь был полностью освобождён советскими войсками.
В ночь на 10 мая к мысу Херсонес подошёл последний вражеский конвой: дизель-электроходы «Тотила», «Тея» и самоходные десантные баржи. Приняв на борт по 5—6 тыс. человек, суда с рассветом взяли курс на Констанцу, но были потоплены советской авиацией.
*** ***
Из концлагеря. 1945
«Да, знали, что комсорг. Но не было иуд.
Четвертый год войны. И в месяце апреле,
Когда охрана – сброд, и, словно Страшный суд,
Союзных пушек гром звучал почти неделю,
Сказал комсорг: пора! Рванули на восток,
Повозки нагрузив, и даже старый трактор.
И нас остановить уже никто не смог –
Повыбили у них и норов, и характер.
Он вывел нас к своим – с оружием, в строю.
Он первым в СМЕРШ пришел, и сам за всех ответил.
Наш друг, наш командир. Я здесь сейчас стою,
А если бы не он – мы жили бы на свете?»
***
По рассказу отца.
Их группа, вышедшая немецкими тылами к своим, за которую – до единого человека! – поручился комсорг, была зачислена в резервный полк.
А вот те, кто остался ждать уже близких союзников… О них отец молчал.