Поначалу я писала тебе свои длинные письма.
Глазная солёная жидкость разъедала тетрадную клетку
безжалостно.
А ты знаешь, тяжелее всего упаковывать мысли,
когда еще больно и мерзко,
без просвета безрадостно,
когда еще вопли из сердца.
Хотела отдать тебе дурацкие тексты на школьной бумаге,
впитавшей те боли безумных мгновений,
отнявших надежду,
принявших покой.
Читала тебя в каждом шаге,
в любом сновиденьи,
где был ты как прежде родной.
Ты ведь и сам ненавидишь сопливо-слезливых стихов,
(поздравляю с хорошим вкусом!)
Надеюсь, это не слишком унылое.
Бабьи страдания схожи за сотни веков –
Рассыпятся бусы,
Обвалятся крылья,
Неизменна тоска опостылая.
Письмо можно отдать лично в руки,
А лучше по почте или через друзей,
Все крики и муки
вложив в равнодушные книги
книги, допустим, великих людей.
Неважно-случайным и главным
я будто делилась с тобой -
о вчера, о сегодня, о планах,
ну по привычке,
и в мыслях своих теребя,
и мчались стихи безгранично
о тебе, по тебе, для тебя.
Все мои долгие верные письма
остались при мне.
А потом превратились в запах тошнительной гари,
которая душит.
в квартире.
Как и остались при мне мои чувства и мысли,
И тоже, случается, душат.
душевные дыры
и едкость бумажного дыма. Быстрей бы сгорело!
Твои сигареты пахли, пожалуй, гораздо лучше.
- - -
Нагло взятую в долг у нее безвозвратную верность,
Ты, как сможешь, с процентом верни,
НЕ предай её, НЕ ОБМАНИ!
Хотя вряд ли получится.
Если не любится.
И прошу у того, в кого веря, не веришь
«Господи, ты уж его сохрани.»