Меня связывает с Тобою не только любовь, любовь — это было бы слишком мало, любовь начинается, приходит, проходит и приходит снова, а вот эта необходимость, которой я, словно крючьями, впился во все Твое существо, она остается.
(Франц Кафка)
Ну какая суть, ну какая божия благодать?
Ты свинцовая гладь, висишь на хребте, как плеть;
Был ли кто-нибудь, кем хотелось так обладать
Или отболеть?
(Вера Полозкова, «Никогда-нибудь»)
Вспоминаешь с ухмылкой: когда-то давал советы:
Съездить в горы, заняться спортом, найти другую,
А коснулось: сидишь, живое ку-ку с приветом.
Вот, привет, кукую.
Мысли атакуют.
(Лия Киргетова, «Атакуют мысли без правил и без уступок»)
И ещё раз — глубокий вдох. И последний стих.
Эти драмы — сплошное месиво из страстей.
Я знаю: их много — тех, не таких, других,
но нет никого, кто был бы родней, честней,
обильнее, ближе, просто они — не ты же.
И это точно уже — навечно. Ты обесточен.
Давай доедем с тобой, пожалуйста, до Парижа.
И в горы, и в любые географические точки.
Так ведь много людей, тот — маятник, тот — злодей,
Тот — ангел. Устанавливай свою планку.
Почему же клинит всегда на одном, будто нет родней,
и честнее, и обильнее, выше рангом?
Вот она — твоя зазноба, твоя война,
в переводе имя твоё ведь — «божия благодать».
Было ль когда-нибудь, чтобы вот так нужна,
чтобы бросить всё и всё за неё отдать?
Вдруг думаешь: «Вот пойду и возьму себе
самую лучшую, самую ТУ попутчицу»,
а внутри так чётко грохочет: «Какой же бред!
Ничего у тебя, лазутчица, не получится.
Вот сиди и удаляй его из груди,
Вычищай, вытравливай, выжигай.
А как вычистишь, тогда вот уже иди.
Вот тогда ты можешь попробовать строить рай».
И вот сижу, и до боли смешно, потому что помню
свои же советы, мол «незаменимых нету»,
мол «что ты тут устроила эту ломку?»,
мол «надо заняться собой и пойти по свету —
искать приключений, дышать, покорять вершины,
отправиться в горы, найти пару кладов, взлететь повыше,
стать независимой, купить, наконец, машину,
красивое платье, тонну полезных книжек…».
И я же ведь верила в это, а тут сижу вот
и ничего с собой не могу поделать.
И кроме суммы — глаз его и парфюма,
рук его, улыбки его и тела,
смеха его, объятий и слов, головы и воли,
идей его, предложений, любви и мыслей,
ничего не нужно. Весело аж до колик.
Вот и моя пришла агония — я зависла.
И вроде всё также, и вроде могу всё это —
и встать, и идти — и жизнь продолжает литься:
и куча успехов, и куча былых приветов,
и куча улыбок всё в те же родные лица,
и стать, и всё получается, и проекты,
и даже смелость, свобода, огонь и сила,
но нету весомой части — чего-то нету.
И как-то всё голо, пусто, не так красиво.
Теряется смысл жизни — вот тот, глубинный,
та самая мотивация изнутри.
И я вот сижу, пишу для неё картины,
рисую её совершенный прекрасный лик.
И хочется крикнуть: «Карету сюда, карету!»,
и передай, что «без неё жизнь равна нулю».
И сижу вот, и рисую её портреты,
и пишу стихи ей, и просто её люблю.