Высокий, стройный, из каленого стекла, он стоит на барной стойке, словно кинодива на ковровой дорожке. Переливаясь и горя золотом в свете барной лампы, четко направленной, как прожектор. Запотевшие, в мелких капельках, бока его. И стекают эти капельки медленно, оставляя за собой след, дорожку мокрую. Рука так и тянется к его талии. Хочется взять его, обнять нежно пальцами и прильнуть губами страстно к его краешку, сделать глоток его холодного золота, с мелкими пузырьками и легкой горечью. После облизнуть губы и закурить.
Он безупречен. Прозрачен, натерт и честен. И ты точно видишь его содержимое. Он не спрячет и не утаит, полон он, пуст ли. И в него всегда можно залить еще пенное золото. Он не скажет только об одном – сколько будет их у тебя за вечер, и куда, и какую тебя этот вечер занесет, чем он кончится, и где проснешься.
Ты легко с ним расстанешься. Осушишь, опустошишь и оставишь его на стойке, абсолютно голым с обрывками белой пены на стенках. Положишь под него купюры для бармена, и уйдешь, совершенно о нем не думая.
А потом его помоют, потрут щетками, искупают в мыльной и горячей, вытрут с силой насухо, что бы блестел и светился. И предложат кому-то еще, так же как и тебе, залив в него все тоже нефильтрованное жидкое золото.