миндалями пальцев ты умела найти все ноты у тела,
у тебя всегда была нараспашку дверь сердца,
незастекленный балкон и открытые форточки,
клеенка с отпечатками пятничных попоек,
бутылка портвейна привезенная специально к твоему дню рождения,
незаправленная постель -на случай,
если тот кого ты любившь
опять напьется, не доедет до дома, сняв лишь один ботинок,
всю крепкость своего тела нальет в бутылку
твоих простыней.
она нежностью укроет его, не до конца закрыв дверь,
оставив включенным ночник...
на часах будет три лунных затмения,
я приду целовать треугольники ее коленей.
она съест все варенье моих поцелуев,
вскипятит на ладонях кастрюлю окурков,
никотином сглаживая потертые нервы.
она будет жечь мне кожу солью и пеплом
своих недоведенных до оргазмов взаимностей.
она будет выбрасываться глупыми рыбами
ко мне на ключицы
и там умирать.
мой кислород для нее переполнен углекислым газом -
ни одно растение в нем не цветет,
лишь все подоконники в подаренных мною горшков мертвых цветов,
что каждый раз не доживали месяц до весны.
она посвящает мне лишь один стих
в неделю -четверг.
разрешает дыханьем обветривать сутулость ее век, целовать леса ее между ног,
фолком играя на ее деснах.
она перемалывает в крошку
мне кости, прикасаясь иголками гавайской розы,
покрывая после анестезией лепестков.
я хотела бы стать хотя бы ее ночником
в виде китайского фонаря,
привезенным очередным любовником с азиатского холста.
разреши мне стать хотя бы ложкой, мешающей сахар, бисером растворяющемся в твоем стакане.
тебе так идет под утро засыпать
рядом с моими лопатками,
что от горячего чая ее тела
способны были поднять меня и сбросить в окна на платья ветра
и не разбиться.
человеком сложно быстро напиться.
она же мною лишь осушила горло...
утро просверлило в стенах окна.
ее тело венком орхидей свернулось у запотевших стекол.
я полупустым стаканом снотворного пела ей в четверг колыбельные
о соснах.