Милая Люси!
Я написал эту историю для тебя, но когда я принимался за нее, я еще не понимал, что девочки растут быстрее, чем пишутся книги. И вот теперь ты уже слишком большая для сказок, а к тому времени, когда эту сказку напечатают и выпустят в свет, станешь еще старше. Но когда-нибудь ты дорастешь до такого дня, когда вновь начнешь читать сказки. Тогда ты снимешь эту книжечку с верхней полки, стряхнешь с нее пыль, а потом скажешь мне, что ты о ней думаешь. Возможно, к тому времени я так состарюсь, что не услышу и не пойму ни слова, но и тогда я по-прежнему буду
любящим тебя крестным,
К. С. Льюис
Мудрый сказочник знал, о чём говорит. Человеку дано прикоснуться к сказкам по крайней мере три раза в жизни. Если первый раз родители читают ему книжки преимущественно по своему выбору, то научившись читать, ребёнок может самостоятельно открыть для себя любую сказочную историю. Это его первая настоящая встреча со сказкой. Она может так увлечь юного читателя, что он и сам попытается создавать свои сказочные миры. Я до сих пор помню свою "подружку" - девочку, живущую внутри дерева вишни (под моим окном) по имени Нинеилла. Сейчас её назвали бы дриадой, но в те времена я не знала ещё о духах деревьев и мне казалось, что я первая наградила жизнью любимое дерево. Сколько приключений мы пережили вместе, сколько добра совершили в сумраке надвигающейся южной ночи! Родители жаловались, что я плохо засыпаю, но я-то длила и длила минуты между сном и явью, чтобы подольше побыть со своей подругой.
А когда ребёнок вырастает и у него появляются дети, он опять берётся за сказки - как бы по принуждению, но чаще всего со смутной радостью припоминания. Теперь он может с полным правом "навязывать" своему чаду собственные предпочтения детства. По тому, какие книги читает мама своему чаду, очень хорошо виден её собственный мир и даже её характер в детстве, но особенно сильно влияют на этот выбор состояние души и интересы настоящего периода, периода "взрослого молодого человека". Меня лично упрекали, что я слишком "мучаю" своих детей английскими сказками и песенками, дедушка даже запрещал говорить по-английски, когда мы приезжали к нему в гости. "Кого ты растишь? Англичан, что ли?" - справедливо возмущался он. Это, наверное, действительно был перегиб с моей стороны. Но я очень надеюсь, что моим детям это не повредило, потому что при всём при том я с удовольствием читала им и русские народные сказки, и Андерсена,и Перро, и Гримм, и Гофмана, и Гауфа, и Бажова, и Каверина.
Но вот, наконец, наступает момент, когда дети выросли, а внуки ещё не появились, а рука осознанно тянется к книжке сказок и наступает момент взрослого прочтения "детских" историй. И тогда ты искренне сочувствуешь Снусмумрику, упустившему мелодию(как часто и от тебя ускользала строчка прекрасного стихотворения, увязнув в суете и бытовых шумах), соглашаешься с мудростью Муми-мамы: "Единственный разумный способ есть блины - это с пылу-с жару!", сочувствуешь героям Толкина и Льюиса, погружаешься в полный доброго юмора мир Винни-Пуха и путешествуешь на ядре вместе с Мюнхгаузеном. Вот это и есть тот момент, о котором говорит любящий крёстный. Но самое главное - не будь у нас, взрослых, этой внутренней потребности принятия сказок, мир наш стал бы уж слишком рациональным и скучным, как сказал Лис Маленькому Принцу:
"Скучная у меня жизнь. Я охочусь за курами, а люди охотятся за мною.
Все куры одинаковы, и люди все одинаковы. И живется мне
скучновато. Но если ты меня приручишь, моя жизнь словно солнцем
озарится. Твои шаги я стану различать среди тысяч других. Заслышав
людские шаги, я всегда убегаю и прячусь. Но твоя походка позовет меня,
точно музыка, и я выйду из своего убежища. И потом - смотри! Видишь,
вон там, в полях, зреет пшеница? Я не ем хлеба. Колосья мне не нужны.
Пшеничные поля ни о чем мне не говорят. И это грустно! Но у тебя
золотые волосы. И как чудесно будет, когда ты меня приручишь! Золотая
пшеница станет напоминать мне тебя. И я полюблю шелест колосьев на
ветру..."
Вот так и мы, прирученные Сказкой, начинаем воспринимать мир по-новому, он озаряется для нас новыми невиданными (или давно забытыми) красками, наполняется причудливыми запахами, оживает затейливыми (или незатейливыми, но такими необходимыми вдруг) образами. И я ловлю себя на мысли, что взрослая множественность миров Бьой Касареса или Борхеса вырастает из тех самых сказок. И вдруг возникает уверенность в том, что всё это сказочное пространство живёт и никогда не умирает, в отличие от нас. И если мы соприкоснёмся с этим бессмертием, подружимся с ним и напитаемся его силой, наш век тоже чуть-чуть удлинится - ровно на длину бесконечной истории - The Neverending Story...