Бес арабский - роман в стихах - глава 1

Игорь Прицко
ГЛАВА  ПЕРВАЯ

 В  ЕКАТЕРИНОСЛАВ. НА  МАНДРЫКОВКУ.
Май  1820 г.

«Неутомимы  наши  тройки
И  вёрсты, теша  праздный  взор,
В  глазах  мелькают, как  забор»
                А.С. Пушкин

                I
Гранёный  шпиль  Адмиралтейства,
Нева, мосты  и  купола…
Столица  местом  лицедейства
Во  все  века  у  нас  была.
На  Невском  дребезжат  кареты,
Гарцуют  стройные  корнеты,
Делами  занятый  народ
Туда-сюда  везде  снуёт.
Лохматый  кучер  тянет  вожжи:
«Куда  под  лошадь, дуралей!
Куда  ты  лезешь, ротозей!?
Вот  нарожают, святый  Боже!
Кудрявый, да, видать, слепой!»
Слышны  проклятья  за  спиной.

                II
«Уж, видно, будет  наказанье!
Уж, по  головке  и  венец!
Чистосердечное  признанье
Не  потревожит  их  сердец.
Но  взять себя  пора  бы  в  руки,
Уж  чую  близость  я  разлуки
С  тем, что  привычно  для  меня.
Сам  виноват, конечно, я».
«Тут, барин, люди  приходили,
Давали  пятьдесят  рублей.
Я, барин, их  не  взял, ей-ей!
Они  тут сильно  наследили!
Один  тут  зыркал, словно  тать,
Просил  бумаги  почитать».

                III
«Не  дал? Ну, ты  же  молодчина!
В  огонь! Всё  помню  наизусть.
Вот  ведь  арапский  дурачина!
Ну  вот, теперь  поищут  пусть».
А  утром  граф  его  встречает,
За  столик  у  окна  сажает,
А  за  окном  бурлит  весна,
И  бьётся  о  гранит  Нева.
«Я, граф, стихи  все  уничтожил,
Но  кое-что  есть  в  голове.
Бумаги  бы  побольше  мне,
Чернильницу  с  пером, и  всё  же,
Я  Вам  подробно  изложу,
Что  в  голове  своей  ношу».

                IV
-Вот, государь, его  тетради,
Но  Вам  их  лучше  не  читать.
- А с  сочинителем  что, кстати?
На  Соловки  его  сослать?
- Не  зная  Вашего  решенья,
Я  объявил  ему  прощенье!
- Не  рано? – оживился  царь.
- Как  Вам  угодно, государь.
- А коли  так, уж  не  погоны
Ему  за  это, и  медаль.
Зашлём  его  в  такую  даль…
В  дорогу! Денег  на  прогоны,
На  юг, подальше чтобы  с  глаз,
И  где  Макар  телят  не  пас!»
               
                V
Вот  так  тогда,в  начале  мая,
Отправлен  в  ссылку  был  поэт.
Царь  так  решил: «Повелеваю…»
И  тут  хоть  возражай, хоть  нет.
На  юг  опального  поэта
Уносит  пыльная  карета.
Да  не  карета – экипаж
(Ещё соврать, что  сзади  паж!)
Молве  людской  цена – целковый!
Ему  здесь  девятнадцать  лет,
А  заслужил  уже  поэт
Своею  головой  бедовой
За  «Вольность» колких  эпиграмм
И  гнев  царя  и  шёпот  дам.

                VI
Легко  прогневать  сильных  мира,
Ведь  слово-то  не  воробей.
Как  только  зазвучала  лира,
Поди,  поймай  его  скорей!
Обижены? Возите  воду!
Зачем  же  щедрую  Природу
Своей  особой  оскорблять,
Всё  близко  к  сердцу  принимать?
Вот  жил  бы  Пушкин  в  наше  время,
Не  остывал  бы  пистолет.
Хоть  каждый  день  бы  мог  поэт,
Как  говорится, ногу  в  стремя,
Чтоб  разобраться  кое  с  кем,
И  для  стихов  набраться  тем.

                VII
И  где-нибудь  у  речки  Белой,
У  Чёрной речки, всё  равно,
Какой-нибудь  подлец  за  дело
Был  продырявлен  бы  давно.
Какой-нибудь  сверхнаглый  малый,
Иль  жлоб, какой-нибудь  удалый
Был  нашпигован  бы  свинцом,
И  в  грязь  ударил  бы  лицом.
Какой-нибудь  противный  бездарь
У  гения  украв  сюжет,
Трясясь  бы  встал  под  пистолет,
И  поглотила  б  его  бездна.
Так  и  покорный  ваш  слуга
Мог  получить  бы  по  рогам.

                VIII
Ох, много  было  бы  работы!
А  журналисты! Своры  их!
Ведь  есть  такие  идиоты,
Хоть  выносите  всех  святых!
Какой-нибудь  журнал  бульварный,
Весь  жёлтый, дерзкий  и  нахальный,
Сейчас  бы  раструбил  вокруг:
За  что  так  Пушкина, на  юг?
Не  в  Магадан, не  на  Чукотку,
Где  бродит  лишь  один  медведь,
И  где  за  каждой  льдиной  смерть.
Где  можно  подхватить  чахотку
Легко, как  грипп в час пик,в  метро,
И  просто  застудить  нутро.

                IX
Так  нет – на  юг, где  малярия!
На  лошадях – удел  таков!
Вокруг – «немытая  Россия» –
Страна  чудес  и  чудаков.
Трясись  на  проклятых  ухабах,
(Дорога, честно, не  для  слабых)
На  станциях  клопов  дави,
Мечтай  о  бане, о  любви,
И, проклиная  неизвестность,
Смотри  в  окошко, щуря  глаз…
Нет, не  ссылают  нынче  нас
В  едва  освоенную  местность,
На  раскалённый, страшный  юг.
 Не  просто  взять нас  на  испуг.

                X
Теперь  на  юг  мы  едем  сами.
За  свой,  не  за  казённый  счёт.
И  ссылки  эти  отпусками
Теперь  народ  уже  зовёт.
И,  долго  помня  о  курортах,
Не  вспоминаем, как  в  ботфортах
На  юге  мы  месили  грязь.
А  раньше, будь  ты  даже  князь,
Там  так  намаешься, что « Боже!» -
Воскликнешь, проклиная  юг.
Скорей  в  промозглый  Петербург,
Который  стал  ещё  дороже.
Где  «для  тебя  воскреснут  вновь
И  жизнь  и  слёзы  и  любовь». 

                XI
Но  Пушкин  молод. В  эти  годы
Мы  все  ещё  полны  огня.
Суровый  нрав  родной  природы
Он  перенёс  почти  шутя.
Явился  к  Инзову  и  вскоре
Уже  резвился  на  просторе.
Купался  и  бродил  окрест.
Короче, нёс  свой  тяжкий  крест.
Его  на  юге  уже  знали,
И  приглашали  на  обед.
Конечно, заходил  поэт.
Его  обеды  утомляли.
Он  уходил, но  его  смех
Ещё  звучал  в  ушах  у  всех.

                XII
Однажды, дело  было  летом,
Поклонники пришли  его,
Застав поэта  за  обедом –
Так  их  неловко  принесло.
«Что  вам  угодно?»- их  спросил  он.
Те, улыбаясь  через  силу:
«Мы, так  сказать,  имеем  честь,
Поэту  свой  визит  нанесть.
Мы  бы  хотели  сами,  лично
Поэта  видеть…» «Вот  так  дар!
Видали? Всё, аревуар!
Я  тоже  видел  вас  отлично».
И  начатый  бокал  вина
Поэт  тут  осушил  до  дна.

                XIII
Сказать, когда  же  он  работал,
Могла  бы  муза, но – облом.
Она  стирала  капли  пота,
Когда  ворочал  он  пером.
Она  чуть  свет  его  будила,
За  шиворот  к  столу  тащила,
Стояла  Буддой  над  душой.
Поэт  писал, и,  Боже  мой!
Как  подбирал  за словом слово?
Что за стихи! И сколько  тем,
Рассказов, сказок  и  поэм
Теснились  в  голове и снова,
Мешали  есть, мешали  спать.
И  страсть  одна  была – писать!

                XIV
Писать! Давно  ли  вы  сидели,
Ломая  «репу», над  письмом?
Две  или  три  назад  недели?
Прикиньте  собственным  умом.
Рекорды  все  побьём  мы  твёрдо
Не  только  по  одним  абортам.
По  неумению  писать
Нас  никому  не  перегнать.
Мне  друг  из  ФРГ – ни  строчки.
Недавно только  позвонил.
«Я,- говорит, - язык  забыл!»
Но  это  лишь  пока  цветочки.
Так, если  за  границей  жить,
Разучишься  и  говорить!

                XV
Учили  нас, хоть  и  немного,
Учить  ещё  нас  и  учить.
Иные  запад  от  востока
Пока  не  могут  отличить.
Язык  наш, друг  наш  неизменный,
Хоть  иногда  и  враг  отменный,
А  хорошо  знать, ей  же  ей,
Врагов  бы  надо  и  друзей.
Есть  недоступные  вершины,
К  примеру, вот  как  Пушкин,  сам.
И  не  писать  так  сроду  нам.
Что  бы  от  этого  мужчины
К  нам  донеслось  через  года?
«Пишите  больше, господа!»

                XVI
Днём  были  разные  забавы:
Друзья  и  карты  и  вино.
Да, да, вы  абсолютно  правы,
Тогда  же  не  было  кино.
В  Днепре  купался, забавляясь,
Глазел  на  женщин, увлекаясь,
И  скуку  смертную  давил,
Мечтал  о  чём-то, в  общем, жил.
То  в  мух  стрелял  из  пистолета,
И  просто  время  убивал,
И  очень  часто  попадал.
Крепка  была  рука  поэта.
Как  пионер – всегда  готов
Для  ратных  и  иных  трудов.

                XVII
Не  козырял  своим  он  даром,
Не  каждый  знал, что  он  поэт.
Мечтал  служить  и  быть  гусаром
С  младых  ещё, лицейских  лет.
Эгоцентричные  поступки,
И  эпиграммы, прибаутки,
И  к  месту – меткое  словцо,
Улыбка, светлое  лицо.
Вот  облик  юного  поэта
И  ссыльного  «бунтовщика».
А  мы  задержимся  пока
У  речки  под  названьем  Лета,
Где  канет  всё  в  свой  час  и  срок,
И  прочь  всё  унесёт  поток.

                XVIII
Бежит  река  среди  дубравы.
Что  только  не  увидишь  в  ней:
Среди  страстей  кипящей  лавы –
Стремлений  вороных  коней,
И  прах  своих  былых  усилий,
Обломки  рухнувших  идиллий,
Мечты  и  планы – всё  вода
От  нас  уносит  навсегда.
Так  думал  ли  когда-то  Пушкин?
Навряд  ли. Юность  такова –
Живи, спустивши  рукава.
А  свет  и  люди – всё  игрушки.
И  каждому, поди, позволь,
Играть, хоть  плохо, свою  роль.

                XIX
Что нынче бы  о  нём  писали?
Наверное, что  он – звезда.
Ругали, слушали, читали.
Всё  так, как  было  и  тогда.
Однажды  на  обеде  званом,
Он  вёл  себя  довольно  странно:
Пришёл, был  весел, как  всегда.
Но  вот  какая  ерунда:
У  дам  он  вызывал  усмешки,
И  если  не  сказать, конфуз.
Всё  дело  в  том, любимец  муз
Нарочно, а  совсем  не  в  спешке
Исподнее  надеть  забыл,
И  этим  общество  смутил.

                XX
И  дамы  взоры  отводили,
И  фыркали, но  в  веера,
Мамаши  дочек  уводили,
Ведь  им  такие  номера
Не  каждый  день  случалось  видеть –
Поэт, почти  что,  в  голом  виде!
Княгиня  тискала  лорнет:
«Да, что  вы! Быть  не  может! Нет!
У панталон  же  цвет  телесный…
Он  не  посмел  бы  так  придти.
Ах, точно! Господи  прости!
Я  знала - озорник  известный!
Но  чтобы  к  нам  явиться  так!
Он, всё-таки, большой  чудак».

                XXI 
Что  делать? Выходка  поэта
Ему  сошла, конечно, с  рук.
«Восстал  он  против  мнений  света»,
Был  свету  далеко  не  друг.
Он  откровенно  забавлялся,
И  заразительно  смеялся,
Валял, по  правде, дурака,
Иль  не  совсем  ещё  пока.
Но  с  дамами  он  был  любезен.
Прелестниц  милые  черты,
И  ножек  дивные  следы
Он  замечал. И  был  полезен
Ему  ночной  покой  и  сон –
Он  был  почти  во  всех влюблён.

                XXII
Бессонница – подруга  музы.
Он  и  в  ту  ночь  сидел, писал.
Открылись  творческие  шлюзы –
Поток  стихов  не  иссякал.
В  окно  луна  ему  светила,
Свеча  проклятая  чадила,
И  в  свете  призрачном  луны
Видна  была  стена  тюрьмы.
Кому-то  в  голову  пришло  же:
Смотри, что  может  тебя  ждать,
Если  не  будешь  угождать.
Решай, что  же  тебе  дороже –
Свободы  радужные  сны
Или  глухой  забор  тюрьмы?

                XXIII
Но  что  он  видит?  В  лунном  свете
Иной  раз  видно, словно  днём.
Побег! Вот  двое, словно  дети,
Вниз, со  стены. Бегут  вдвоём.
Их  тени  на  стене  косые…
«Ай, да  ребята  удалые!
Ну  браво, браво! Молодцы!
Вам  путь  открыт  во  все  концы!
Куда  там  стены! Для  свободы
Преград, я  вижу, просто  нет!» -
Воскликнул  молодой  поэт.
Под  покровительством  Природы
Бежали  братья  из  тюрьмы,
Не  зная  за  собой  вины.

                XXIV
Отец  их  был  до  женщин  падкий,
Помещик  местный, самодур.
Юнцом  вообще  был  просто  гадкий.
Петух, видали, топчет  кур?
И  этот редкостный мерзавец
Любил всех дворовых красавиц.
То  редкий  бабник  был  и  хам.
Молился, посещая  храм,
А  двух  сынков  своих  случайных,
На  всякий  случай, так  сказать,
Со  сцены  предпочёл  убрать,
Во избежание  козней  тайных –
Не  дай  Бог  вред  какой  ему!
Двух  братьев  бросил  он  в  тюрьму.

                XXV
Обычный  случай – он  на  краже
Их  будто  бы  сумел  поймать.
Хозяин – барин, если  даже
Вину  их  нечем  доказать.
У  братьев  не  было  корысти,
Да  только, видимо  им  в  жизни
Не  жизнь  досталась  от  отца.
(Читай  иначе – подлеца.)
Ну  что  сказать? Тогда  бежали,
Вот  так  же  и  сейчас  бегут.
Гуманный  наш  и  скорый  суд…
Но  справедливый  он  всегда  ли?
Судебный, грозный  протокол,
Наверно, худшее  из  зол.

                XXVI
Свобода! Только  в  заключеньи,
Пожалуй, до  конца  поймёшь
Её  великое  значенье,
Зачем  и  для  чего  живёшь.
Мы  родились  все  для  свободы,
Но  кто-то  месяцы  и  годы
И  без  вины  и  при  вине –
И  на  свободе, как  в  тюрьме.
Мы  всё  стараемся, стремимся
Освободиться  от  оков.
Тюремщик  наш,увы,  суров,
И  трудно  нам  освободиться,
И  слабый  свой  возвысить  глас.
Внутри  тюремщик  где-то - в  нас.

                XXVII
Мы  все  рабы  своих  желаний,
И  что-то  держит  нас  всегда.
И  тут  не  надо  оправданий.
Кто  виноват? Видать, среда.
Мы  все  рабы  своих  стремлений,
И, коль  дошло  до  откровений,
Кто  же  из  нас, ещё  вопрос,
Проблем  своих  не  тащит  воз?
Что  непосильными  трудами
Сумели мы себе  нажить…
Да  что  об  этом  говорить!
Вы  знаете  всё  это  сами.
Как  якорь  держит  пароход,
Так  держит  нас  ярмо  забот.

                XXVIII
Мы  пребываем, как  в  темнице,
Нам  только  видится  во  сне,
Что  мы  свободные, как  птицы –
На  север  тянет  по  весне.
А  осенью – на  юг, обратно.
И  так  вот  в  жизни  многократно.
И  не  понятно, где  наш  дом?
Наверно  просто  под  крылом.
Проснувшись только,  спозаранку,
Впрягаемся  в  свои  дела,
Грызём, как  будто, удила:
Кто  за  соху, кто  за  баранку,
Кто  за  станок, кто  за  иглу,
Кто  за  ружьё, кто  за  пилу.

                XXIX
Колбасит  нас  в  круговороте,
Познать, увы, не  всё  дано.
В  противоречии   к  Природе,
Существовать  нам  суждено.
Нам  кажется, что  может  статься,
Сумеем  мы  ума  набраться.
И  вот  когда  уж  набрались,
Куда  девалась  наша  жизнь?
В  чём  смысл  жизни  понимаешь
Практически  уже  в  гробу.
Проклятую  свою  судьбу
Иной  раз  просто  проклинаешь,
Но  если  даже  смерть  в  глазах,
Твоя  судьба – в  твоих  руках.


ПРОДОЛЖЕНИЕ - http://www.stihi.ru/2012/03/27/2668