Он, мечтал быть юристом, потом,- инженером,
Может быть музыкантом и даже врачом.
Но, в концлагере, утром промозглым и серым,
Был казнён в Бухенвальде, одним палачом.
А палач тот, не прост,- настоящий ариец,
Очень правильный угол надлобной кости.
И совсем не маньяк он, и не кровопиец,
От евреев, планету пришёл он спасти...
Как спасал? Я смотрю, не могу оторваться.
Кто дал в руки мне этот зачитанный том?
А сознанье и сердце, вот-вот разорваться
Приготовились, перед большим топором.
Я встаю из-за парты, почти выползаю…
Наклоняются стены и гулко дрожат.
И учитель труда, мне уйти разрешает
Под смешливые взгляды притихших ребят.
Всё посыпалось: школа, доска. Всё исчезло…
Только плаха осталась. И печь. И барак.
И тела между брёвен. Нет, правильней – чресла.
И сирена. И хрипы служебных собак.
Коридор… Поддержать, чтоб не рухнули стены,
Не обжечься заслонкой на серой печи.
И нет места страшнее на нашей Вселенной,
Где обнявшись, позируют те палачи.
Документы процесса прошедшей эпохи…
Магомаев поёт «Бухенвальдский набат».
И стоит в Трептов-парке, под тяжкие вздохи,
Со спасённой им девочкой, русский солдат!