1.
С тех пор как в девяносто шестом ты с мужем уехала за бугор,
я однажды был в вашей Одессе даже как-то нашел твой двор.
Дверь из кухни прямо в проход под арку - теперь охраняет чувак с дубьём,
в квартире – офис: конечно, это же Пушкинская, так что как еще?
Постоял с ним. Он из-под Кишенёва, в городе где-то с две тыщи седьмого,
внутрь не пустил, хотя я рвался, потом лез драться,
но менты у вас теперь не трогают иностранцев,
так что дошел до моря и лег мордой в небо;
в башке долдонило: Как ты? Где ты?
С тех пор как от тебя уезжая, я прыгнул в плацкартный, зачуханный паровоз,
здесь мало что изменилось, хотя везде ремонты и закрыли Привоз,
на лысине основателя эсперанто всё также сушатся простыни.
И как же мне тебя не хватает. Как же. Мне. Тебя. Не хватает! Господи!
2.
У меня в полный рост чертов средний возраст: просыпаться незачем, заснуть непросто.
Знаешь, у меня для всего есть фига в кармане: была и для памяти, видать, украли.
Ведь важно не сколько прожил, а скольких пережил, потому то старшие всегда бережнее.
Вот и я стал врубаться, что если зовешь кого то, круто, когда он может ответить голосом.
И хотя, тут ключевое слово «ещё», отец еще гоняет в футбол, да и дед еще жив.
Я вижу впереди себя их спины на эскалаторе, который точно уже едет вниз.
И я не знаю что там для них.
Для отца, должно быть, кружка воды, без которой, он бы так и остался в пустыне, спиной к колесу заглохшей шишиги.
Для деда – бюст Сталина, из пуль, что пролетели мимо и черное море, большей частью из слёз любимых.
3.
Нет, я уже не кричу ночами, почти не скучаю и не серчаю.
Кстати о сердце, оно у меня теперь синкопирует слегка от крепкого чая,
если носом мне в шею жена засыпает рядом или сынишка, схватив за палец,
если врубаюсь, что его кроватка когда-то будет стоять пустая.
И если вижу тебя по скайпу и понимаю, что не будет уже тебе тридцать, а мне двадцать,
что вот я - лысый, сижу и не могу разрыдаться от той полжизни, что мы не видались.
Гештальт, сука, не завершается. Я старше, чем ты тогда.
Пожалуйста, не возвращайся.