3. РАЗНЫЕ СТИХОТВОРЕНИЯ
##################################
НЕСКОЛЬКО СТИХОТВОРЕНИЙ ИЗ ЦИКЛА
"НЕКАНОНИЧЕСКИЕ ОТРЫВКИ", 1985
###################################
ПОСВЯЩЕНИЕ
Я нЕ честолюбив, ты знаешь, чужд амбиций,
Но в общей колее не уживусь никак.
Быть может, потому я не держусь традиций:
Все думаю не то, все делаю не так.
Легенды - ерунда, и миф не много значит,
Но все же их возьму, и пыль веков стряхну,
И вновь перескажу - но чуточку иначе:
Пусть голос наших дней разбудит старину.
Традиций не держусь... и все же посвященье
Пишу тебе сейчас, как их писали встарь.
В стихах - моя душа. Так семечко растенья,
Ни живо ни мертво заключено в янтарь.
А впрочем - что стихи? Забава, щебет птичий,
Цветочная пыльца, прилипшая к губе.
Пускай! На этот раз я буду чтить обычай,
Их подарив тебе - и посвятив тебе.
9.КАЗУС В АРГОСЕ
Царь Аргоса, Акрисий, в целой Греции славен:
он прекрасен собою, справедлив, добронравен,
он известен до самых отдаленных окраин
как мудрец благородный, хлебосольный хозяин.
Его царство обильно; урожаями щедро
закрома наполняют черноземные недра,
протянулась без края плодоносная нива,
наливается колос и трепещет олива.
Око странников пеших, око путников конных
зрит овец тонкорунных на приветливых склонах,
видит крепкие башни на аргосских границах,
и достаток в округе, и довольство на лицах.
Войск - несметная сила, кони - быстры, как птицы,
блещут жаркою медью грозные колесницы.
И сбираются гости, все в уборе богатом,
во дворец басилевса, изукрашенный златом.
Пир кипит многолюдный, льются пенныя вина,
флейты, бубны и лютни тешат слух властелина,
ходят между гостями, помогая беседе,
чаши, полные меду, блюда, полные снеди.
Царь Аргоса счастливый восседает на троне.
Он в пурпурном хитоне, в драгоценной короне.
Его лоб осеняет свежий лавр остролистый,
за спиною пылает жаркий факел смолистый,
и в сиянии ярком, разлитом по чертогам,
он гостям изумленным предстает полубогом.
Здесь никто о несчастьи и помыслить не может.
Весел царь, его сердце ничего не тревожит.
Он глаза закрывает, пенью хора внимая.
Рядом с ним его дочерь, молодая Даная.
Ей шестнадцать минуло. Светел взор ее ясный.
В целой Греции нету девы, столь же прекрасной,
и она государю всех сокровищ дороже.
Ожидает Данаю вскоре брачное ложе,
но пока не известно, кто царевны достоин:
чужеземный правитель, знаменитый ли воин?
Царь еще не решил, не сказал свое слово,
хоть его повеленью подчиниться готова
благонравная дочь; не грозит ей разлука
с отчим домом, в который принесет она внука.
Вот Акрисий встает - и умолкло собранье.
на него: Громовержцем мне дана моя слава,
мой народ-трудолюбец, моя власть и держава,
плодоносная нива, сила рати несметной,-
все, чего пожелать бы мог завистливый смертный.
Но хочу я, о други, обратиться к Зевесу,
чтоб сегодня приподнял он густую завесу
между нынешним часом, между явным и сущим,
и его продолженьем - его темным грядущим.
Олимпийцы, ответьте: что меня ожидает?!"
Тишина воцарилась. И Акрисий внимает
лишь ему одному различимому звуку.
Лик его выражает смятенье и муку!
Меркнут факелы. Дымом наполняется зала.
Царь упал на колени - и толпа побежала,
и никто не увидел, как Акрисий заплакал
от того, что поведал ему тайный оракул.
Наконец, он поднялся. Вызвал воинов стражи,
и отдал приказанье, но такое, что даже
и они содрогнулись: "Отведите в темницу,-
он велел им,- Данаю, мою дочерь-девицу.
И пускай при ней служит лишь кормилица-мамка.
Вы ж в сто глаз стерегите двор тюремного замка!
Чтобы мышь не пробралась, не влетела бы птица!
Чтоб девицей осталась моя дочерь-девица", -
так сказал он. Ему же все мерещился голос,
от которого, мнится, подымается волос,
стынет кровь, по ланитам пот холодный струится.
ПРИНЕСЕТ ТЕБЕ ГИБЕЛЬ ТВОЯ ДОЧЕРЬ-ДЕВИЦА,-
предвещанье гласило. ВНУК, ДАНАЕЙ РОЖДЕННЫЙ,
ЖИЗНЬ ОТНИМЕТ У ДЕДА, И НАБАТ ПОХОРОННЫЙ
ЗАГУДИТ В ЭТИХ СТЕНАХ, В ЗОЛОЧЕНОМ ЧЕРТОГЕ.
ТВОЕ СОЛНЦЕ ЗАТМИЛОСЬ. ТВОЯ НОЧЬ НА ПОРОГЕ.
В тот же вечер схватили, поместили в темницу
дщерь сего государя, молодую девицу.
И служила Данае лишь кормилица-мамка,
и в сто глаз охранялся двор тюремного замка.
Но Акрисий покоя с той минуты не ведал.
Он любил свою дочь, и чего б только не дал,
обратился к Зевесу с просьбой нетерпеливой.
В это время в Аргосе был проездом купчина
из персидских краев,- удалец, молодчина:
статный, видный собою, несметно богатый
с бородой завитою, чернобровый, усатый.
Он с мальства обучался благородным манерам,
но в Аргосе таскался по пирам и гетерам,
да в харчевнях и банях сыпал денег без счету,
и, винцо попивая, гнал тугу да заботу.
Так однажды кутил он на вечерней пирушке,
и узнал про Данаю от случайной подружки,
что, мол, царская дочь пребывает в темнице,
куда доступа нет ни зверушке, ни птице,
а тем паче мужчине; что зоркие стражи
днем и ночью ее стерегут, и что даже,
говорят (тут она зашептала на ушко),-
так сам царь повелел - заключила подружка.
И купцу-удальцу в ту минуту запала
проберусь повидаться я с царскою дочкой,
да ее, может статься, побалую ночкой!"
(Знать, купец-молодец был и вправду повеса
и плевать ему было на царя и Зевеса!).
Раз в дешевом притоне, из тех, что погаже,
свел купчина знакомство с начальником стражи.
Пили, резались в кости, трендели о бабах,
Тут купец и решился: "Послушай, дружище:
у меня золотых несчислимые тыщи!
Половина твоя, коли пустишь в темницу:
страсть хочу поглядеть на царевну-девицу!"
Заартачился стражник... тот, знай, набавляет,
драгоценные перстни он с пальцев срывает,
напоследок кольцо выдирает из носу
и его отдает лихоимцу-пиндосу!
Грек все мнется, боится он царского гнева:
как бы худа не вышло. "У, хрен твой налево,-
разошелся купец,- да не дрейфь же, не бзди ты:
обещаю, все будет тип-топ, шито-крыто.
И ребят не обижу, а вы басилевса,
если что, обманите, все свалите на Зевса;
Кто бы мог устоять пред подобным напором?!
Уж не я и не вы. Вот и грек согласился:
Зря, что ль, дождь золотой на охрану пролился?!
Да и мамке не малая доля досталась,
хоть потом ей от страха неделю икалось.
Так он цели добился, персиянский купчина,
и к царевне проник. А что этот мужчина
и Даная могла б рассказать вам приватно
кой о чем. С этой ночи уж б ы в ш а я дева,-
понесла она плод во узилище чрева.
Ну а дальше известно: сбылось прорицанье.
Царь Акрисий был внуком убит. Назиданье
для потомства простое выводят отсюда:
как бы ни было вам хорошо или худо,-
не пытайте судьбу, не стремитесь до срока
знать удел, уготованный волею рока;
а узнаете - так отвратить не старайтесь,
ибо он непреложен. Живя, наслаждайтесь,
сколько можете, жизнью, вам данною долей,
не заботясь о прочем неволей иль волей.
9a.ДАНАЯ
В оны годы твердо правил Македонией счастливой
царь Акрисий, славный воин и мудрец красноречивый,
несчислимыми стадами, благодетельной оливой;
ибо равных в деле ратном мУжей не было и нет;
платит выкупы и дани македонцам много лет.
Нынче пир дает Акрисий во дворце своем богатом.
В восхищеньи бродят гости по чертогам и палатам.
Главный зал украшен бронзой, халкедоном и агатом,
блещут чаши, блюда, кубки чистым сЕребром и златом.
Воздух весь благоухает ароматом редких смол.
и здороваясь с гостями, приглашает их за стол:
За красу твою, Даная, за твои шестнадцать лет!
Кто жених? - Ужо узнаем: нам оракул даст совет
и тебе назначит мужа. Будь он принц из иностранцев,
за него и выйдешь, дочка. Миновало время танцев,
А пока трубите, трубы, бейте, бубны, веселей!
Виночерпий, распечатай бочку новую, налей
так Борей, враждуя с морем, подымает вал кипучий.
Властелин свою охрану в потаенный вызвал зал
и Данаю взять под стражу им немедля приказал.
отвечал им царь, и клятвой их к молчанью обязал.
Те минуты не теряли. Полусонную девицу
в полчаса кой-как собрали, и свели ее в темницу.
А служить царевне взяли только нищую черницу.
мол, Сибилла предсказала, что великий царь умрет
от руки родного внука: вот царевну в оборот-
-то и взяли, дабы дева не могла зачать приплод.
Вскоре после сих событий важный гость из-за границы
занял общее вниманье праздных жителей столицы,
ибо здесь ему подобной не видали раньше птицы,
и в волненьи толковали все матроны и юницы:
"до чего ж хорош собою персиянин молодой,
и за ним везде и всюду бабы бегали ордой
этот знатный персиянин,- путешественник, купчина.
Не брала его хвороба, не сосала грусть-кручина:
Время днями и ночами проводил он в кабаках,
не остался, и червонцы знали счет в его руках,
ибо, даже крепко выпив, не витал он в облаках.
Как-то раз в одном притоне он участвовал в пирушке.
С ним кутили, ели-пили три веселые подружки.
Осушив хмельного зелья по четыре полных кружки,
танцевали в голом виде эти милые толстушки.
И начальник царской стражи с ними также пировал,
и с купчиной-молодчиной он на равных поддавал,
и девицам-молодицам он с азартом подпевал,
и уже под утро с ложа повалился наповал.
Вот купец к нему подъехал: -Уж молчи, а я-то знаю:
ты в темнице караулишь дочерь царскую Данаю.
Мне кутить уже обрыдло, я с путанами скучаю.
Проведи меня к царевне - я за это обещаю
золотых тебе три тыщи, а товарищам твоим
Я богат, дождем свободно всех осыплю золотым,
и черницу не оставлю попечением моим.
побледнел, затрясся мелко и в минуту стал тверезый.
- Ты, приятель, верно, спятил! Ты бы царские угрозы
слышал только! (он при этом уронил скупые слезы).
- Проведи его к царевне! За три тыщи! Вот-те на!
Тут трех тысяч будет мало, тут и десять не цена:
Ну-ка выпьем, ты, пожалуй, закажи еще вина.
а давай мероприятье сразу тут и устаканим.
Гнева ж царского не бойся, мы царя спроста обманем,
Слушай. Если что узнает, взъерепенится старик,
Так они и сговорились,- перс и стражи-македонцы,
И повеса-персиянин вскоре на закате солнца
появился у Данаи в той светелке в два оконца.
Как волшебное мгновенье пролетела эта ночь!
и с двенадцатого раза понесла царева дочь.
Дальше древнее преданье перескажем, как умеем.
Родила царевна сына, нарекла его Персеем
мы всю жизнь его узнаем, его подвиги узреем:
он отсек главу Горгоны, полную кишащих змей,
спас от злобного дракона Андромеду - и Кефей
тут же деву отдал в жены покорителю морей,
и Акрисий, им сраженный, не избег судьбы своей.
Из сего, друзья, такие можно вывесть заключенья:
принимай с душою легкой неудачи, злоключенья,
ибо их несут с собою все желанья и влеченья.
А судьбу царя Эллады будем помнить, как урок,
отправляться восвояси, отрясая землю с ног.
12. АЛАДДИН
Аллах да укрепит мой разум в вере!
Шайтан да не собьет меня с пути!
Однажды мне в заброшенной пещере
случилось лампу старую найти.
То был простой светильник. Корпус медный
измят и поцарапан. Сгнил фитиль.
Да что с того. Ведь я мальчонка бедный.
Хоть за динар - да сдам его в утиль.
Куплю тогда халвы сестренкам. Либо
себе обувку: вишь, хожу в носках.
Но тут один волшебник из Магриба
увидел лампу у меня в руках.
Как взвился он!
- Продай, и точка! - баит.
- Какие хочешь деньги заплачу!
Но я подумал: он чего-то знает,
и отвечал, что нет, мол, не хочу.
Едва-едва отделался.
А тайна
светильника сама открылась мне.
Однажды я поскреб его случайно,
и вышел джинн из лампы, весь в огне.
Был оный джинн ужасен, был огромен,
но завсегда с хозяином своим -
со мною то есть - тих, послушен, скромен,
не джинн, а настоящий херувим.
Он выполнял любые пожеланья,
стал мой слуга, советчик, даже врач...
Перенеся труды и испытанья,
я вышел в люди, сделался богач.
Известно, есть причуды у богатых.
Чудил и я, изъездил целый свет,
и наконец, осев в родных пенатах,
решил, что лучше места в мире нет.
*
В одной из пятизвездочных гостиниц
я, помнится, стоял тогда.
И вдруг
мне повстречался тот же магрибинец,
кудесник, маг, вообще - знаток наук.
- Эй, Аладдин! вскричал он. - Вижу, вижу:
секрет узнал ты, лампу теребя.
Ты здесь откуда, братец?
- Из Парижу.
- Джинн потрудился славно для тебя!
Послушай, Аладдин, ты парень умный,
всего достиг, кайфуешь, как в раю.
Условимся: ты лампу дай свою мне,
а я за это дам тебе мою.
Она, гляди-кось, тоже неказиста,
но в ней не джинн, а гурия живет.
Умна, скромна, воспитанна, речиста!
А что за сиськи, бедра!... а живот!
Пупок вместил бы масла с три наперстка,
а попка, попка! Просто Кааба!
Где надо гладко, где не надо - шерстка.
Аллах акбар! Она - твоя раба.
Когда б ты видел влажные кораллы
горячих губ (и этих губ, и тех)!
Ни сад эдемский, ни чертог Валгаллы
не дарят смертным этаких утех.
Нежна на ощупь, выпукла и впукла,
а ласкова... - не то, что эта (тьфу!)
бесстыжая резиновая кукла,
что ты припрятал у себя в шкафу.
Волна ее волос чернее ночи,
распустит их - они покроют стан.
Как две звезды ее сияют очи,
а что за кожа! - где там твой сафьян!
Благоухает мускусом Багдада
и аравийской амброй алый рот.
Она любви обучена, как надо,
не убывает от ее щедрот.
А вечно упоительная ласка
всегда нова, и зажигает кровь.
Ни шах сирийский, ни эмир Дамаска,-
никто не знал подобную любовь.
О несравненный блеск зубов-жемчужин,
о щеки, ярче самаркандских роз!
С ней никакой гарем тебе не нужен,
она тебя обучит сотне поз.
Бери ее. Имей как можно чаще.
И как зеницу ока береги.
Поверь: она рахат-лукума слаще,
вина, гашиша, меду и нуги.
Ну чисто клад! Теперь своим досугом
доволен будешь,- это, брат, не ложь.
Всегда юна, в любой момент к услугам,
и девственница, сколько ни ......
А мне твой джинн, я чаю, пригодится,-
пусть он послужит благу моему.
- Но чем же не мила тебе девица?!
- Да я, вишь, стар, мне баба ни к чему.
Будь сто раз маг, а супротив натуры
потратишь только время да труды.
Так поступают лишь глупцы-гяуры.
Ну что же, брат, меняемся?
- Лады!
*
Я пожалел, чуть только согласился.
Мой верный джинн, ведь он мой лучший друг!
На старика я страшно рассердился,
хотел его прогнать, уж кликнул слуг -
да вспомнил: уговор дороже денег:
ты слово дал - так следуй же ему.
Пусть я козел, но я ведь не изменник,-
я не изменник слову своему.
*
Чуть свет уехал дЕрвиш из Магриба,
а я в то время, честно говоря,
был на верху блаженства, ибо, ибо
всю ночь возжался с феей фонаря.
Прости, мой джинн. О, знал бы ты такую
лихую деву, полную огня,
по коей я при свете дня тоскую,
и ночи жду,- ты понял бы меня.
Потрешь фонарь... и словно ниоткуда,
как будто все свершается во сне,
она, она, мое земное чудо,
невинною является ко мне.
Прости меня, мой джинн. Я жалок, грешен.
Мне пред собою стыдно самому,
и лишь одною мыслью я утешен:
как быть должно - так быть должно тому.
Что суждено - свершится неизбежно,
у всякого - свой путь, своя звезда.
... Я, что ни вечер, лампу тру прилежно.
Сезам, откройся! Отворись, ....!
14. ДИАНА-ОХОТНИЦА
Лук, и стрелы, и дрот - оружье Дианы-богини.
В сопровождении нимф любит богиня охот
В непроходимых лесах преследовать зайца, оленя,
Птицу в чаще стеречь: это добыча ее.
Бьют без промаха стрелы, посланы нежной рукою,
Грубые полнит корзины окровавлЕнная дичь.
Разгорячилась богиня, преследуя вепря,
Дротом сраженный, с разбегу на зЕмлю валИтся
Шерстью косматой покрытый чудовищный зверь...
Неутомима богиня в забаве жестокой охоты,
Кровь веселит ее сердце.
Под темным пологом леса
Им повстречались сатиры, стали преследовать дев.
Бросились девы со смехом от них врассыпную,-
То-то веселье!.. да где им догнать быстроногих!
Только богиня прошла, свой легкий шаг замедляя,
Гневно взглянула - и сразу отстали они...
Знойные льются лучи, посылаемы Фебом на землю.
Прячутся звери в тени, ищут прохлады...
Диана
С нимфами в гроте укрылась.
Легкие сбросив одежды, в ручье купаются девы,
С ними богиня...
водой обливают друг дружку,
Брызгаясь шумно, плескаясь, играют, хохочут.
Светятся, блещут они, словно живым серебром!...
Жарким желаньем полнЫ.
Пылко и нежно подруга ласкает подругу.
Страстно Диана любовной игре отдается,
Громко в безумьи стенают Диана и нимфы,
То замирая на миг в изнеможении сладком,
То продолжая опять новых искать наслаждений,
Томные, их без конца вожделея...
Но чу!!
Рог вдали протрубил!
Это, должно быть, охотник.
Мимо иди себе, путник,
иль гневом жестоким
Будешь постигнут,- ты, видевший тайну богини.
Остановись, Актеон!
17. ЭВРИДИКА
Орфея любит Эвридика.
Не знаю, так любил ли кто
Еще кого?! А ведь поди-ка,
Как обернулось дело-то!
*
Она понравилась Плутону,
И он к себе ее увлек,
Пока молился Аполлону
Ее беспутный муженек.
Он был поэт весьма известный,
Но, непрактичен как дитя,
Подобно птичке жил небесной,
Что, высью голубой летя,
Поет и беззаботно свищет,
И этой песней дарит всех,
Поет - и у толпы не ищет
Награды, почестей, утех,-
Таков Орфей был.
Но при этом
(Хоть он, конечно, славно пел
И преизрядным слыл поэтом),-
Он виллы в Фивах не имел,
Ни где-нибудь под Спартой дачи,
Двуколки, колымаги, клячи;
Ходил повсюду он пешком,
В хитоне легком, босиком,
Пил из ручья, ел что придется,
Не думал о грядущем дне,
Несчастья забывал во сне,
И пел о том, о чем - поется,
Не сочиняя на заказ
Ни од, ни пышных перифраз.
И всюду - в поле, в чаще дикой
Он вместе с юной Эвридикой.
Ей минуло семнадцать лет,
Она свежа, как вешний цвет,
Резва, красива, простодушна,
Во всем любовнику послушна;
Им вместе никогда не скушно,
Им друг без дружки жизни нет!
Орфей поет - в ней сердце тает,
Она Орфею в рот глядит,
За ним мечтою улетает,
Гордится им, и почитает,
И более - боготворит!
КАк взор ее блуждает томный,
Когда, найдя приют укромный
В лесу, на берегу реки,
Она Орфею отдается
И сильно, сильно сердце бьется
Под ласкою его руки!
И губы, ждущие лобзаний,
Полуоткрыв,
дрожит она,
Истомлена, упоена,
"Вся страстью, негою полна"
В пылу неистовых желаний!
-Твоя, Орфей, навек твоя!,-
Она прерывисто шептала,
Меж тем рука ее искала
Его могучего...
но я
Продолжить далее не смею,
И потому вернусь к Орфею.
Наш юный радостный певец,
Лаская ей соски и груди,
В тот миг подумал: "Люди, люди,
Слепцы! очнитесь наконец!
Вы полагаете - возможно
В богатстве счастье обрести,
Вы гонитесь всю жизнь тревожно
За светляком, что светит ложно
И лишь сбивает вас с пути,-
Вы ошибаетесь безбожно!"
И с жаждой ненасытной вновь
Он бурно страсти предается...
Почто ж судьба над ним смеется?!
Где Эвридика, где любовь?!
Орфей, сбивая ноги в кровь,
Покоя, отдыха не зная,
Повсюду бродит, ищет след,-
Нигде подруги верной нет!
Он горько плачет, и стеная,
Ей посвящает триолет,
Терцину, стансы и сонет...
Вот пропасть перед ним земная
И мрачный свод: дорога в ад...
ЖерлО дымит, и воздух скверный
Наполнен едкой вонью серной.
Здесь скалы дикие стоят
Кругом дыры, как бы на страже,
Но дале путь ровней и глаже.
По нём бестрепетный певец
Спускается все ниже...
бьется
В нем страшно сердце...
раздается
Далекий голос...
наконец!!
Он узнает сей голос милый!
Исполнен мужества и силы,
Вперед бросается...
- она!
Его любовь!
Подругу видит...
И что ж: она поражена,
Но уж не льнет к нему, нежна,
И с ним наверх, увы, не Идет.
Сознайтесь, вы потрясены?
Как! та, что пылко столь любила,
Орфея бедного забыла
Поддавшись чарам сатаны?!
Я не представил вам Плутона:
Извольте: вот его портрет,
Каким он был во цвете лет,
Как говорят, во время оно.
Сей монстр, женолюбивый черт,
Хозяин адского притона,
Хитер, коварен, злобен, горд
Не чтил ни власти, ни закона,
И был красавчик первый сорт.
Таких вы не видали морд!
Рогами лоб его украшен,
Горбат, космат он, зраком страшен,
Сипат, вонюч, давно не брит,
А в остальном - как истый бритт
С девизом "разделяй и властвуй":
Похитил девушку - и "Здравствуй",-
Ее облапив, говорит.
"Живи со мною. Ты прекрасна.
Дружка забудь. Не спорь напрасно",-
И тут же серьги ей дарИт.
Вас, вижу, возмущает это.
Итак, еще не ясно вам,
Зачем возлюбленной поэта
При слове чертова привета
Не съездить беса по рогам?
Невероятно? Невозможно?
А между тем, понять несложно.
Извольте ж дочитать эссе.
Плутон открыто и неложно
Ей показал богатства все,
Которыми владеет...
дева,
Сперва исполненная гнева,
В душе дивилась их красе,
Завистливо бросала взгляды
На драгоценности, наряды,
Повозки вО сто конских сил...
Плутон галантно пригласил
Ее в роскошные покои,
Где отдыхать она могла
На мягком ложе...
у стола
Ей сто рабынь служили, кои
Напитки, яства подают,
Играют, пляшут и поют.
Все Эвридику здесь пленяло!
И хоть подземный князь Плутон
Был, безусловно, моветон,
И ей не нравился нимало,-
Она кобениться не стала,
Когда он вынул свой...
пардон,
Вздохнула - и сняла хитон.
И вот - Орфей!...
она стояла,
Не зная, что соврать в ответ,
Потом, смутясь, пролепетала:
"Ах, это ты, Орфей?.. привет...",
К нему шагнула, задрожала,
И вдруг... - к Плутону побежала!
Ей мил по-прежнему поэт -
Клянусь Афиною и Фебом!
Но воду пить, питаться хлебом,
Скитаться под открытым небом
У ней теперь охоты нет.
Орфей, сдержать не в силах стона,
Шатаясь, покидает ад.
Она ж, не чувствуя урона,
Навек осталась у Плутона,
Не глядя, что Плутон... женат!
*
Я занимал вас слишком долго,
И выказал неважный вкус,-
Я прямо в этом признаюсь.
Зато теперь, с сознаньем долга
Исполненного,-
потянусь,
Из-за стола довольный встану -
И морализовать не стану,
Но вместе с вами посмеюсь.
18. ТАНТАЛ
Стол, заваленный всеми земными дарами,
Прогибался от яств и изысканных вин.
Да, недаром Тантал знаменит был пирами
Меж соседей-царей из окрестных долин.
Но богами жестоко наказан однажды,
Был он схвачен за горло силками беды,
Погибая от голода, мучась от жажды
В двух каких-то вершках от питья и еды.
Я подобен Танталу.
Уж мне-то известно,
К а к проклятая жизнь может быть хороша.
Но хоть я не томлюсь, не страдаю телесно,
Все томится, тоскует и страждет душа.
Видно, это желанье вложила природа,
И пока я живу, мне его не избыть:
Хоть однажды - отведать запретного плОда,
И потом - из потока забвенья
испитиь.