Земля обетованная. Поэма в сонетах. Часть 1

Зинаида Палайя
   
ЗЕМЛЯ ОБЕТОВАННАЯ. Поэма в сонетах.   
Местечко Коченгир, февраль – апрель 2008



Часть первая


1
               
           Памяти Райнера Рильке

Не для меня таинственная мысль
небесной лирой чисто прозвучала.
Сквозь сито слов просеивая смысл,
лелею звук, знакомый изначала.

Я деревом вросла в чужие строки,
зашелестели листья-языки,
и потекли живительные соки
невидимым преградам вопреки.

А в глубине, где темнота немая
навечно скрыла Иафета след,
молчали корни, тишине внимая.

Но заструился, словно кровь живая,
и влился в корни неподдельный свет,
два мира в мир один соединяя.

2

Меня, глухую и незрячую,
Бог вывел из чужих краёв,
где только стонами да плачами
я сотрясала ветхий кров.

Когда я на пустынной отмели
беззвучный выдыхала стон,
меня спасал в купели Оптиной
седой игумен Симеон.

Теперь, на пир со всеми званная
(о этот тихий властный зов…),
в краю за дальними туманами

пою псалмы среди лесов.
Дороже всех иных даров
моя земля обетованная.

3

Вдали от суетной Европы
(где, память древнюю презрев,
великосветские холопы
забыли вещих струн напев)

веду бесхитростную жизнь
среди снегов, молчащих мудро,
где сон племён дремучих угров
лес неприступный сторожил.

И в снежно-серебристой ссылке
под стражею смолистых стен,
пленённая стихами Рильке,
благословляю этот плен.

А в небесах, победно рея,
звучит  мелодия Орфея.

4

Всю ночь шёл снег, засыпал все дороги,
округу, словно душу, убелил
и бледный лес, чуть видимый вдали,
наполнил тайной молчаливо-строгой.

Поборницей блаженной нищеты
уйду в глубины Ветхого Завета,
где в Песне Песней, сладостно пропетой,
Спасителя угаданы черты.

Где вдохновенных гуслей царь Давид
едва коснётся опалённым сердцем –
и растворится в отклике небесном

вся горечь незаслуженных обид.
Мне белое Безмолвье говорит:
– Для прославленья Бога дар словесный.

5

Под снежным девственным покровом
застыла русская земля.
И стали неподвижно ровны
дороги, долы и поля.

И как-то неприметно стихли
дворы уснувших деревень.
Под тишиной епитрахили
рождается грядущий день.

Многострадальная юница,
твой чистый плат неопалим,
войди евангельской ослицей

в небесный град Ерусалим.
Над белизной твоих долин
ты чувствуешь Его десницу?

6

     И в хрустальном гробе том
     Спит царевна вечным сном.
              Александр Пушкин

Тихо снежный плат ложится
на пустынные поля.
Только крик голодной птицы,
вой голодного зверья.

Только ворон чёрной свечкой
на заснеженном стогу.
Только редкий человечий
след на мертвенном снегу.

Много дней суровых будет…
Спит Россия вечным сном.
От зимы её разбудит

неужели только встреча?
Только встреча в вещий вечер
с венценосным Женихом!

7

Зима задумалась о тленности земной,
о зыбкости закатов и рассветов,
и как бы ни хотелось ей одной
царить всегда, но неизбежно лето.

Смеясь над ней, предвестник лета – луч 
скатился радостно с небесной кручи,
сверкнул на миг – и нестерпимо жгуч
был поцелуй его для снежной тучи.

Я тоже сожалею о земном
и знаю: с непреложностью заката
вослед за нераскаянным грехом

приходит неминуемо расплата.
…Но вот Любовь, забытая когда-то,
вдруг посетит негаснущим лучом.

8

Сияет солнце царскою короной
и жалует земле по-царски свет.
Он золотом расплавленным по кронам
стекает, и его горячий след

струится осторожно по сугробам,
и хороводы голубых теней,
перемежаясь бликами лучей,
вдруг вспыхивают солнечным восторгом.

Крест накрест небожитель окропил
земных полей заснеженное лоно,
и неземные влились перезвоны

в пространство поэтической строфы.
Подножие Божественного трона,
Земля – достойна царственной стопы.

9

Солнце всходит. Снежною кольчугой
вспыхивает поле вдалеке,
и теснятся кущи друг за другом,
поклоняясь ледяной реке.

Синие сугробы розовеют,
будто чья-то жаркая рука
их коснулась. Сверху щедро сеет
тонкая алмазная мука.

Неохотно холод отступает
перед вешним солнечным теплом.
Вот синиц взъерошенная стая

под моим устроилась окном.
Ждут, когда же манну от Синая
я обычным заменю зерном.

10

Мой дом переполнился солнцем,
весенним, горячим, хмельным,
и небо так ласково льётся
потоком лазури над ним!
 
И весело птицы хлопочут
в кормушке над свежим зерном,
как будто и не было ночи,
окованной страхом и льдом.

Она, словно тать, убежала,
завидев Хозяина след.
Он отблеском алого жара

ложится на тающий снег.
Где смерти холодное жало?
Нет смерти – лишь солнце и свет!

11

Божия коровка ожила,
по окну ползёт, как будто снега
вовсе нет. Всю зиму проспала,
чуть пригрело солнце – и на небо

голос родовой её зовёт.
Говорю ей: «Полно! Не усердствуй.
На листке герани, по соседству
с тёплой лампой, приютись. Полёт

к небесам пока что отложи:
ты такая маленькая кроха.
Вот и я ещё летаю плохо,

но стремилась к этому всю жизнь».
И ответила она со вздохом:
– Нас с тобою дома заждались.

12

Вот она! Завьюжила, запела
мартовская поздняя метель.
Вновь намолотым холодным мелом
завила тугую канитель.

Воет, дует в мутные окошки,
ветром, словно молотом, стучит.
Даже вечная гулёна кошка
дни и ночи дремлет на печи.

Снова занялись поленья в печке.
Целый мир опять забыт. Прости!
Надо мной уже сигналит нечто,

так похожее на новый стих.
То со мной заговорила вечность…
Даже ветер за стеною стих.

13

Я проснулась на восходе солнца.
Был огромен лик его. И ал.
Новый день сквозь узкие оконца
в дом прохладный медленно втекал.

Затопила печку. Запылали
весело душистые дрова.
А в окне уже совсем не алый –
белый шар над полем ликовал.

Снова заалела вся долина
отблеском закатного огня,
и живая за окном картина –

новость бесконечная моя.
… На погосте спящая калина
расцветёт пока не для меня.

14

Весь горизонт распахнутого марта
в кудрявых гроздьях сочных облаков.
Они стремятся в радостное завтра,
едва очнувшись от вчерашних снов.

Летят, летят, гонимы ветром свежим,
по небу без краёв и берегов.
Они полны безудержной надежды
дождём пролиться на земной покров.

И мы живём не меньшею надеждой
отстать от первородного греха.
Но, вопреки стараньям, неизбежно
душа опять становится глуха.

В неравной брани многие устали…
Для побеждающих – лазоревые дали.

15

Спит земля под переспелым снегом,
сны её становятся ясней.
Дождевой наполненные негой
корни трав готовятся к весне.

Набухают почки красной вербы,
как сосцы роженицы. И вот,
словно колокол пасхальный с неба,
над землёю синий шум гудёт.

Он перекрывает все помехи:
новых песен непотребный вой,
скоморошьи древние потехи,
беспокойный гул молвы людской.

Льются звуки синего сонета…
Там, за синевой, – Господне лето.

16

Ресницы утренней звезды
коснулись облаков,
и полились потоки слов
на тающий покров.

Слова – живые семена,
дары иных миров,
таят для будущих стихов
небесной арфы зов.

Тончает кружево снегов,
земной открылся лик,
и луч зари к земле приник,
и родился родник.

Так трепетна и так тиха
струя небесного стиха…

17

Как нищенка-старуха драной шалью
убогость прячет старости своей,
так и земля под снегом обветшалым
скрывает нищету своих полей.

Дождь мартовский смывает все покровы
и обнажает голые поля.
В недоуменье сонная земля:
она к рожденью жизни не готова.

Но тусклый свет сквозь толщу облаков
дрожащую, как может, ободряет:
– Не смертный плат тебя подстерегает,
но зелени ликующий покров

и прежних сил живое обновленье.
О благодатность долгого терпенья!

18

Почти на месяц раньше шёл разлив,
шёл медленно и молчаливо,
как прежние весенние разливы,
но как-то был сторожко молчалив.

Лежали снега серые куски
по всей земле, застывшей, голой, спящей,
и, словно плёнкою сусальною позлащен,
в студеных водах плавал солнца диск.

По замыслу таинственных небес
нарушен ритм, хранимый изначально.
А вдалеке незыблемым причалом
туманился печалью древний лес.

Был растревоженный покой природы
похож на преждевременные роды.

19

Осторожно по земле ползёт
лапа вороватого разлива,
и земля выносит терпеливо
этот мокрый и холодный гнёт.

Знает, что для буйства тучных трав
кротость нрава ей необходима,
и водою набухает вымя,
от прохладной тяжести устав.

Лодка, что вчера ещё на суше
грела под лучом свои бока,
поутру затоплена по уши,
смирно ожидает рыбака.

Всё разумно в этой жизни кроткой:
и весна, и вор-разлив, и лодка.

20

Вот показалась огненная кромка,
и ветви тонкие прорезал первый луч.
Мгновение – и вдруг широк, могуч
поток огня на землю хлынул звонко.

Огонь прорвал густую гриву леса,
перелился через провал и пал.
Как величав, как светел и чудесен
был пламени ликующий хорал!

Вода разлива распахнула лоно
и приняла от неба щедрый дар.
О, сколько же в сиятельном поклоне
таких даров Творец земле отдал!

А мы, Его любимые созданья,
каким Ему ответим воздаяньем?

21

В раннюю, предутреннюю пору
заискрились блики по воде.
Я сойду к волнам по косогору,
отрешённая от помыслов и дел.

– Как же Ты велик в своём творенье! –
удивлённо буду повторять, –
Первого луча прикосновеньем
даришь мне такую благодать!

Как смогу Тебе твоё воздать,
не имея должного смиренья?
Упаду в молитве на колени,
не дерзая головы поднять.

… И о сыне плачу я опять:
Господи, прости плохую мать.

22

Тот, кто не увидел Бога в этой жизни,
не увидит Его и в жизни будущей.
Преподобный Симеон Новый Богослов

Какая роскошь! Солнца луч горячий –
в окошко, на подушку и к лицу.
Глаза закрою и с лицом незрячим
взойду на миг к небесному крыльцу.

Увижу переливчатые дали
и лёгкие прозрачные поля…
А там, внизу, за дымовой вуалью, –
моя обетованная земля.

Пускай на ней не всем хватает хлеба,
пускай она распластана во зле,
но есть одно – едино на потребу –

Господний хлеб с евангельских полей.
Найти стараюсь Бога на земле,
чтобы потом узнать Его на небе.

23

Премудрость построила себе дом…
Книга Притчей Соломоновых

Не все, кто строит дом, премудры,
но всяк премудрый строит дом.
Увы, житейская премудрость
не водит дружбы со стихом.

Земных забот и попечений
бездарен непомерный груз –
не вступит дух стихосложенья
в такой сомнительный союз.

Обходит вдохновенье снова
приют для беспокойных снов.
Дом для Божественного слова

в душе пустынника готов.
Певцам невидимых миров
бездомный жребий уготован.

24

Небо свернётся свитком, 
старым и бесполезным.
Тропинка к моей калитке
канет в безвестную даль.

Дом с вишнёвою крышей
в дымке времён исчезнет.
А там, среди звёзд и выше,
будет земного не жаль.

Вечные тайны вселенной
ведают только Трое,
выткут из откровений 

новых миров вуаль.
Зачем же так вдохновенно
дом я строю и строю?..

25

Деревенский дом, где птица Сирин
вьёт гнездо, – последний мой оплот,
как и замок каменный Мюзот,
где ютился самый чуткий лирик.

Не имею гордых притязаний
ни на лиру, ни на тонкий слог,
только знаю: не случайно Бог
выбрал тот пустынный древний замок.

Не случайно трепетность души
Он избрал для вечных излияний.
Он дождём над крышею шуршит.
Кто услышит тон дождя? – не я ли?

Не моя ли дудочка простая
отзвук лиры на земле оставит?