Я шел прогулкой по каёмке моря,
Лениво мысль под черепом текла...
Вдруг я споткнулся о резное горло
Бутылки из зелёного стекла.
Поднял её, зажмурившись сердито
(Глаз резануло отблеска лучом);
Отверстие на горлышке залито
Дешёвым и немодным сургучом.
А за стеклом, в бутылочной утробе,
Тая в себе чужие имена,
Листок серел подтаявшим сугробом.
На нём едва темнели письмена.
Когда мне жарко - я снимаю майку;
Мне любопытно - утоляю пыл!
И в тот же миг я выщербленной галькой
Бутылку ту треклятую разбил.
Я в руки взял бумажный ком, расправил,
Прогнал мошкУ, что начала летать,
Мне солнца жар нагую кожу плавил.
Я принялся внимательно читать.
"На нашей яхте в праздничном круизе
На море вышло двадцать человек.
И расправлялись паруса под бризом,
Азарт кружился сойкой в голове.
Диск солнца, небеса в седой лазури,
Пьянящий шепот мраморной воды-
Звучали легкомысленной попурри,
Не предвещая горя и беды.
Мы все забылись - вплоть до экипажа,
Дурманил наши вены алкоголь.
От залихватски пьяного курАжа
Любой в душе сказал, что он - Король.
Мы по волнам качались, напевая,
Гремела музыка десятком децибел;
Шампанским мы друг друга обливали,
Пока наш трюм совсем не оскудел.
Но что нам трюм, запасы провианта,
Покуда вязкий праздник впереди,
Покуда блажь слащавым аксельбантом
Кольцом сжимает сердце на груди?!
Пир отгремел, конец и свистопляске;
Скрип такеллажа- вымученный стон...
Лишь карабин о снасть случайно лязгнет.
Команда яхты погрузилась в сон.
Качалась яхта щепкой - без присмотра,
Борта покрылись глянцем солевым.
Спала в хмелю матросская кагорта.
Вахтенный спал в обнимку с рулевым.
А ветер стих, и новый день начАлся,
И, постепенно, от коньячных грез
Народ с немытой палубы поднялся,
Кляня занозы строганных берез.
Горячий воздух маревом искрился,
Недвижным зверем притаился киль;
Морской рубеж натужено томился-
На море наступил глубокий штиль.
Больным крылом, безжизненною тряпкой
На мачтах сникли неподвижно паруса.
Ни облако, ни перистая шапка-
Ничто не омрачало небеса.
Пыхтя копчёной вересковой трубкой,
Сверкая перстнем скверного литья,
Вломился боцман до связиста в рубку:
"Звони на берег. Нет у нас питья.
Ну,вы допились, грязные канальи!
Какая сволочь из своих паскудных нужд
Запас воды использовал банально
Приняв трёхчасовой контрастный душ?"
Связист бледнел, на берег набирая:
Помехи. Трески. Стуки. Тишина.
Панель приборов. Лампочка мигает.
Еще попытка. Вслед еще одна.
Связист сказал, отчаянно робея,
Потупив взор, как будто виноват:
"Товарищ боцман, села батарея
Вчера сожгли мы много киловатт».
Вот так мы в море встали без движенья,
Без связи и почти что без еды,
Без силы тока. в стрессе, напряженьи...
А главное - что без глотка воды.
Прошло три дня. Мучительное время!
Штиль не хотел, не думал отступать!
В нас жажда поселила злое семя,
И нам так не хотелось погибать!
Что горло - как кусок наждачки,
Язык- чужой, распухший эмбрион!
За пол-литровую заначку
Отдал бы золота вагон!
Отдал бы всё, ни грамма утаивши,
Отдал бы жизни лет моток,
Чтоб сдохнуть, до смерти напившись!
Да что там - за один глоток!
В телесах наших демон поселился:
Он жрал кишки, терзал сухую плоть,
Он вместе с нашей жаждой появился,
И нам его уже не побороть.
Матрос Теряйкин первый обессилил,
Он стал безумен, будто бы буян.
И перед тем, когда худые ноги подкосились-
Он прыгнул во безбрежный океан.
Затем скуля, как маленькая мышка,
Скончалась капитанова жена.
А вслед за ней - еще один парнишка.
Их кровь вкуснее, чем нектар вина!
Один порез - на узеньком запястье,
И струйка капает в подставленный стакан...
Рассудок надо мной уже не властен.
Мы обезвожены - и в этом наш капкан.
Вампирами, звериной пошлой хваткой,
Мы рвали трупы околевших мертвецов ;
Зверьми мы стали даже по повадкам,
Зверьми мы стали даже на лицо.
Развязной ало-красною помадой
Стекала кровь по треснувшим губам;
Дыхание попахивало смрадом,
Нам быть людьми - уже не по зубам.
О, воля к жизни! Как ты непреклонна!
И правда в книжках тоже врет,
Спасает жизнь нам не икона,
А тот, кто следующим мрет.
Мы жили так. От трупа к трупу.
Глодали кости, пили кровь.
Терзали ребра, грызли крупы,
Как будто резанных коров.
Вампиры. Звери. Людоеды.
Где человечность, гуманизм?
Где то, что завещали деды?
Какой, к чертям, социализм?
Кровавой пеной было время!
Вот труп едим. Еще едим.
Как африканское мы племя...
Мы?!? Нет, я уже совсем один...
Пишу рассказ я откровенный.
В бутылке брошу, помолюсь.
Затем разрежу бритвой вены.
Последний раз собой напьюсь..."
Рассказ здесь вовсе оборвался,
Я стер со лба холодный пот.
Нет, в этот вечер не нажрался!
Пошел домой. Налил компот.
Зачем - не ведомо поныне.
Но я, страшась чужой беды,
Скупил все, что стояли на витрине
Бутылки ключевой воды...