Всё бежала, бежала душа,
Всё неслась вслед летящему времени,
А потом вдруг пошла неспеша,
Причитая, достали, мол, все меня.
Так и шла, замедляя шаги,
И успеть никуда не хотелось ей,
Только плыть в океане тоски
С островами покоя и нежности.
Но вот встала, открыла глаза,
И явились ей мира окрестности,
Его краски, его голоса,
Его горькие неизбежности.
Жизнь творилась своим чередом,
Раз начавшись, не гасло творение,
И добро уживалось со злом.
И застыла душа в удивлении –
Свет и жизнь лишь касались всего,
Но когда прекращалось касание,
Из пугающего Ничего
Проступало как мрак умирание.
И так жалко ей стало весь мир,
Мир, чуть-чуть добротой припорошенный,
Что почудилось – Тем, кто творил
Этот мир стал как будто бы брошенный.
Но луч света в глазах заиграл,
Как рукой утешая окрестности.
Он струился, ласкал и шептал:
«Разве мог сотворить Он мир бренности?
Не обманывайся, душа,
Хоть бывая до смерти мучительной,
Жизнь не стоила бы и гроша
Без незримой, но вечной обители…»
…И тоска изменила свой смысл,
И душа, от слезы ставши зрячею,
Улыбнулась кому-то там ввысь,
И луч света, слезою горячею
Отразился, умыл и согрел
Вдруг ожившие мира окрестности…
Этот мир потому ещё жив,
Что уверен в иной неизбежности.