И Бог завидовал тому, как я, танцуя на паркете,
Другую отдала ему. И он восторженно ответил.
И он восторженно кружил, не понимая двух деталей –
Неверность преданной души и беспринципность женских талий.
За тяжкий труд – сводить с ума: ни слова правды, ни на фразу, -
Он отказался понимать мои улыбки. Все и сразу.
И стал чернеющей водой: писал сюжеты, жил и клялся
В постели той. В постели той. И крови пролитая клякса
Не отмывалась и не жгла. Какие пошлые улики:
Лицо, лишённое числа и безразличие безликих.
И блики - на бокал и сквозь. На смерть в прокуренном Париже.
Он повернул земную ось, но ни на стон не стал мне ближе.
И время лижет жалким псом его ладони так шершаво.
Мне жизнь кивает в унисон, и я на всё имею право –
Не ошибаясь, вдохновлять чужих мужчин, порочно-гордых.
И без прицела попадать в сердца, в постели, в чей-то город,
В страну. Так много падших стран. А он порвал себя на части.
Стара. Стара… Я так стара… - Не возвращайся.