* * *
Упав к ногам взволнованных ромашек,
Я притворился кем-то из груздей...
Вот так бы скрыться в травах, средь букашек,
Мне так тоскливо жить среди людей.
Когда б ни лето, ни пора грибная,
Легко застыть душою без тепла...
С лесной травой я, может, приминаю
И чью-то жизнь, что для меня – мала.
Там, подо мною, всякие мурашки,
Наверно, кроют матом на меня?
А то, что я примял к земле ромашки?
Эх, что-то я раскис, как размазня...
О многом мне хотелось позабыть бы...
Лежу, в зубах травинку, теребя.
Мне мать внушает мысли о женитьбе –
Совсем иначе жил бы я любя...
Понять бы ей, что я, как та травинка,
Оторван смыслом от таких затей...
Не прирастить, не сдать меня в починку,
Женился б разве лишь из-за детей.
Прошло уже всё то моё стремленье –
Тянуться к свету и душой расти.
Ни что в груди не будит вдохновенья,
Ни слова в ней восторга не найти.
Пойду один... пойду в седую зиму...
Забуду все любовные слова.
Я, может быть, вздохну как о любимой,
Морозным днём, лишь о тебе, трава.
Прозябнув так, что и домой, в карманах
Внесу январский холод рождества,
Я поутру, как в сказочных романах,
Проснусь в плену надежд и волшебства... –
На окнах в доме, стылом от невзгоды,
Я вдруг увижу, словно в дивном сне,
Всё, чем дышал, чем жил все эти годы...
Возможно, вспомню и об этом дне...
Я подойду... и рёбрами ладоней,
Оставлю стёклам странные следы...
К ним пририсую пальчики, на фоне
Прекрасной сказки, скованной во льды...
И вдруг смогу, с тоскою, догадаться,
Любуясь на узоры на стекле, -
То – наша жизнь приходит к нам прощаться,
То – всё, чем мы дышали на земле!