Семь дней Солнца

ОТ АВТОРА
Книга «Семь дней солнца»  продолжает и развивает линию художественного самопознания, начатую  автором в предыдущих книгах («Дождь над Европой», 2006 г., «Северная страна», 2008 г.), и соединяющую их в  художественно-философский триптих. Книга рисует яркую метафорическую картину человеческого духа, красота, сила и мощь которого составляют,  по мысли автора, «героическую элиту»  мироздания и определяют развитие истории.
                Алексей Индриков, 2008


СЛОВА  В  ОГНЕ

Началась новая эра. Слова горят и плавятся, пора залить их в крепкие мысли и идеи, пришло время видеть все, что до этого пряталось от нас, пора встать лицом к урагану, пора держать огонь на руках, чтобы плакал он, как новорожденный.
Время живет в нас, пока живет наша воля выносить его. Еще не слышал я об этой эре, но грохот её приближения разрушил старые колонны, и теперь камень их горит ярче любых звезд. Но не пустились мы в пути иные, и не будем мы  рыскать по бездонным мирам великих душ в поисках новых эпох, нет, мы стоим здесь, в этом мире, который каждый день рвется на части от своей неохватности и от желания любить себя еще больше с каждым днем! Мы стоим на простой земле, на простых скалах, которые становятся еще более великими оттого, что им посвятили свои пути мы!
Когда утром небеса озаряются новым рассветом, разум поднимается вместе с солнцем. И печаль  уходит вместе с темной ночью, а свет обретает силу. Я зову всех вас – в утро и рассвет.
Я зову вас прямо на огненное солнце, чтобы оттуда, стоя освещенными рассветным пламенем, увидеть, как вся планета поворачивается к нам лицом! И мы взглянем в глаза океанов и в души поющих лесов. И споем вместе песню рассвета и горячего сердцебиения!


ЗНАМЕНОСЕЦ

Каждый раз, когда я возвращаюсь на землю, то нахожу её забытой и остывшей. Здесь спит даже вода в небе, застыв в холодных облаках. Мне особенно тяжело видеть руины древних городов, но я пришел поднять крылья городских стен и стряхнуть с них  песок забытья!
Небо спрашивает меня, чего не должно быть на земле? Не колеблясь, я отвечаю голосами ветров – не должно быть руин славы и смеющихся нищих.
 Руины славы слишком опасны для подрастающих поколений, в их лабиринтах навсегда теряются души детей, об их острые камни спотыкаются поступки справедливых добровольцев.
И вся поэзия гибнет там, среди вечной пыли.
Руины славы – это приговор истории, эпохе. Не должно также быть и смеющихся нищих, равно как и нищих духом, они опасны для нашего будущего.
Но я иду по руинам, по разрушенным душам и сломанным судьбам. Я несу в себе миллионы огненных слов, от огненных крыльев которых пылают те, кто не успел спрятаться под пыльные ковры прошлого, но есть также у меня и не меньше ангелов мщения, которые неизбежным роком летят к тому, на ком я начертал знак – отвержения!
Я далеко отбросил демона тщеславия, я веду за своей душой  пламень освобождения –  небеса, полные гроз и высоких ветров!


КОСТЕР

На моих руках сегодня сгорел закат, но ничего темного, даже легкой копоти не осталось на них. Так, без боли, но для боли, из умершего света, но для его воскресения родился сегодня и он – Сверхчеловек.
Ах, как много уже принесли нам ветры. Жизнь, смерть, радость, боль, свет. И все это – шаги Сверхчеловека. Эпохи ложатся глубокими взрытыми полосами на песок побережья, но вода  вечности смывает все. И через несколько дней – лишь гладкий песок… Так, будто и не было тех, кто вспахивал здесь свою судьбу,  – лежит здесь много тысячелетий.
…Сотни мыслей строили свои города на песке возле моря, чтобы быть ближе к вечности и бесконечной волне, но не знали еще мысли, что вечность – смывает, стирает, уносит в себя, делая и нас – частью неизведанной истории. И приходили новые мысли, и строили вдали от моря, но тогда – не было в них вечности. И они сами бросали свои дома. Тогда мысль становилась странницей, отшельницей. И никто не хотел уже принимать бездомные мысли, слишком многого хотели они уже, они тогда уже просили храмов на берегах  лучших морей, чтобы вечность омывала их.
       Такие мысли плохо горят.
Страх, сонливость и пустые мысли –  вот  хорошее топливо для наших лучших идей, они любят бушевать на этих дровах. Те, кто хотел разжечь свои слова на прекрасном, – обугливали прекрасное, вряд ли оно годилось теперь для костров. Жаль, что бетон не горит, иначе его настигла бы ревность свободного пламени.
Но мы хотели лишь одного! Мы хотели, чтобы вечность стала нашей.
…Враг всех самых великих идей – самый невеликий быт. Серая необходимость есть пищу, необходимость бояться за жизнь, необходимость принимать серую часть мира, где все наполнено  дешевыми радостями.
Но не за такими идеями пришли теперь мы!


ВОСКРЕСЕНИЕ ГОРОДА

Томный груз безысходности свалился на нас, ржавые ворота скрипели, впуская мрак и смерть в наши идеи. Грязное зеленое пламя жгло тела лучших мыслей! Флагами их накрывали, но и флаги становились мертвыми. Черный лик города страдал – однообразие души и грязная разноцветность чувств. Даже солнце не хотело светить городу, лишь тучи освещало оно, чтобы только не пачкать свои лучи о его стены.
И приходили в город люди из великих племен и говорили: «Мы принесем вам прежнее величие, мы вернем вам солнце, мы воскресим ваши могилы». И город верил им, давал им власть и господство, но… приходили другие люди, им тоже давали власть, и ничего не менялось. Маленькая смерть ходила по дворам, уносила маленькие жизни, выжигая каленым прутом черную историю на спине вечности. И годы шли так, и сотни мест было открыто, где можно было увидеть памятники бывших побед. И люди верили в будущее, создавая памятники прошлому, пока весь город не превратился в кладбище, в город бюстов и монументов. Люди жили здесь, умирали здесь, а новорожденным ставили новые памятники. Новые люди оказались лишь смертью прошлого, но  не были рождением будущего.
Ах, кто теперь бы мог вернуть нам то, что было, вернуть наш свободный лес и стереть до основания старый город – груду могил и плит.
Но чей-то стремительный бег пробил томную тишину воплей об ушедшем.
Что может зверь?
Что может зверь?
Сжечь все, поверь!
Разбить все, поверь!
Вновь бежит зверь – там, где нет еще дорог!
Вновь слышен скрежет –
Горит Вселенной порог!
Что может зверь?
Что может зверь?
Зажечь все, поверь!
Любить все, поверь!
«Бег его смертелен для тьмы!» – так говорили тени старых кустов. Бег его смертелен для старых городов – так говорим мы!
Лес заговорил о вечности, давно ли слышали мы слова истины…от нашего леса!
Тропа текла сама, раздвигая перед зверем дорогу, шорох лунной травы пел о пожаре на небе, давно ли слышали мы такие песни?
Камни на старой дороге говорили о великих рудниках правды и справедливости, давно ли кто-то говорил о рудниках  всего настоящего и истинного!
Луна жгла свои тучи, давно ли уже кто-то жег…как солнце – свои истины?
 И все горело бесконечностью, воскресшей из прошлого.
Свет тихо падал на следы зверя, там было много любви… к вечности… всего. Зверь отпустил свою лунную тень на свободу, чтобы она пела на обгоревших  облаках.
Теперь и мы знали, что зверь вернулся!
Но кто-то еще ждал на том самом обугленном пороге Вселенной, кто-то маленький, кроткий и высший. Кто-то еще желал бессмертия для высшей жизни – не для себя. Может это… дети зверя, желавшие идти за ним.
Целые стаи  зверей тихо ждали на звездном пороге, они ждали, когда  Зверь позовет их голосом вечности.


ВЗГЛЯД ОРЛА

Вам не нравится такой мир? Тот, кто смотрит на мир так, чтобы ему было не страшно – не от мира сего! Ибо одна грандиозность непознанности вселяет ужас в  маленькие сердца, ужас, полный страха за жизнь, но не желания жить. Таких людей всегда можно построить шеренгой… и увидеть, что все они – одинаковы!
Я жду вас здесь, друзья, – здесь, в нашем мире, я не пускаюсь в  искания «новых миров». Ибо тот, кто не видит новое в нашем мире,  – обречен видеть старое даже и в новых мирах!
Еще вчера мне говорили, что орлы видят мир с неба, а это… не по-человечески, не так, как придумано. Видеть судьбу мира – это  еще вчера называли «неправильным» взглядом.
Сегодня опять слышу я ваши сонные голоса.
Но теперь, когда камни кричат громче вас, когда солнце прикалывает иглами лучей легкие перистые облака к небу, теперь как вы можете не взглянуть  на мир? Жаль, что дороги жизни такие пыльные, не то я бы показал вам, на какой мир не смеете вы смотреть.
Наша воля – видеть мир взглядом его истинной судьбы. У мира есть право на взгляд орла, и у мира также есть право дарить  людям свой дерзкий и неповторимый росчерк –  бессмертного бытия.
Наш мир горит от святой ревности, когда не видим мы его. Недаром сегодня обжегся я о луну, когда  забыл отрыть  её из снега облаков.
И когда булыжник становится скульптурой, не есть ли это песня о воскресении мира?
Увидеть судьбу истории –  значит обрести власть над ней! Тот, кто не может этого, – скорбный пастух чужих стад. Но даже и такие нужны миру, мир хочет найти  в них еще то, что можно увидеть лишь взглядом орла, то, что есть в них от неповторимого таинства сотворения.
И еще горит в нашем мире одна свеча – сила создания!
Бесконечность становится еще более длинной, когда мы строим волю мира к жизни и власти над судьбой. Как бесконечность еще будет ненавидеть нас  за то, что лишили мы её ложных концов и пределов, пусть теперь она скажет всем, что она не имеет истины, кроме той, что носит она в себе, – истины самопродления.
…В свободном море тонула луна, её лишили пологого горизонта земли, потому что  у свободных морей не бывает берегов! Ах, как страшен такой мир, как прекрасна судьба  орлиных взглядов…на прекрасный мир!


ПОЮЩЕЕ ЖЕЛЕЗО

Темнота упала на колени перед затмением самой себя. И поистине, свет трескался под слоем  ржавчины, задыхался в  старой пыли. Свет ржавел…
Чернота под сводами заскрипела.
 Тот, кто видел когда-нибудь смерть на своих руках, услышит в бесконечном и глухом своде арию мертвого железа.
Когда спускается ночь, когда тьма распускает свирепые когти теней, когда черно-серые облака плывут, отражаясь в косозубых обломках битого стекла, тогда, сжимая до крови в руках острый обломок ржавого металла, можно услышать  глухо ревущую в темных сводах неба арию мертвого железа.
Когда звучит эта ария – люди спят, но не видят снов, младенцы плачут, сотрясая  воплями материнские мечущиеся души.
Когда звучит эта ария –  луна ржавеет по краям, и все  вокруг   издает душераздирающий скрежет.
Так звучит эта ария.
День, новый и бессмысленный, начинается потом промозгло и сыро. Сотни не видящих друг друга людей сутуло и быстро шагают. В них нет радости, даже небо не хочет быть над ними, полностью отразив землю в себе – от отвращения.
…День обнажает следы вчерашних песнопений. Белые стены, обугленные по краям, грязь под ногами, такая, которая не смывается, которая покрывает все в этом здании.
Прогоревшие, громыхающие затворками печи роняют из раскрытых  ртов на пол мокрую копоть, разносят по серым от дождя  широким сводам смрадно-тяжелый стон. Они стоят среди пустоты, одни в освещенном серым светом, сквозящем помещении, огромные, пустые и бомбящие тишину каплями дождя. Говорят, что сломанные кости скрепляют железом, и тогда черная кровь сползает густыми каплями по стенам трясущейся от ужаса ржавеющей души.
На коленях и тихо плача стояла тьма, она так хотела стать светом сегодня...


РОСТКИ ЭПОХИ   

Что происходит, когда плоскости пересекаются? – кресты – кресты на великих эпохах!
Говорят, самый жестокий враг, это тот, который… не хочет убивать тебя, который хочет, чтобы ты умер сам, испытав прежде свою духовную смерть и осознав бессмысленность прежней борьбы и правоту «врагов»!
…Еще прежде не сталкивался я с животной ненавистью. Еще думал я, что самая лютая ненависть – это жажда одного зверя убить другого по законам природы.
Нет! Это жажда убивать вне законов природы!
Ни разу еще я не был облит своей кровью с ног до головы. Мне сказали, что еще в лоне матери я убивал невинных! И каждая мать Великой эпохи была названа инкубатором дьявольских зародышей!
И сомнение поминутно охватывало меня. Оно вырисовывало во мне ужасную картину прошлого.
Я видел, что прошлое вырастало, как семя маленькой травы на забетонированных дорогах прежней истины. И как мне было жалко этот крохотный росток, сумевший пробиться через толщу цемента и распустить свои нежные листочки на этой дороге.
Я тогда начал оберегать этот росток и приказал никому не трогать и поливать его.
…Мы разворотили цемент прежней правды, чтобы спасти этот кусочек смелости и отваги. Но не знали мы тогда, что так прорастают зубы дракона!
Но нельзя было отличить тот маленький росток от стальных зарослей по периметру наших границ!


КОНЦЕРТ ДЛЯ ПУСТЫХ  СТУЛЬЕВ

У меня больше нет муз красивых и лиричных! Я им всем подарил по букету из колючей проволоки! О, это были прекрасные металлические цветы! В них было столько запаха огня!
…Ночь наполнилась рукоплесканием! Так теперь называется грохот пластмассовых стульев в ночной и абсолютно безлюдной тишине! Сверкание воспаленных от волнения глаз – так теперь называется отблеск прожекторов на подлокотниках!
И вот он начался – мой лучший концерт, на который позвал я только вас, мои братья, да еще целую толпу пустых стульев – отныне самых лучших слушателей! Я играл нашу любимую песню, ту, что не могут понять  люди, зато так любят они – пустые стулья! Вся правда в пустых стульях – на месте  безлюдных душ пусть лучше будет пустота, заполненная моими песнями. Пусть лучше тьма  наполнится моей суровой страстью, чем люди будут искажать  правду о сути вещей!
И как же был прекрасен тот концерт! Вихрь  сокрушительной музыки падал с высокой сцены на пластмассовые уши моих почитателей, резал воздух так, что люди вряд ли смогли бы сидеть и ждать, пока он в них втечет. Наш издерганный воздух должно было самим ловить и глотать, ощущая во рту аромат и нежность правды мира!
Мы играли, братья, нашу песню, но плакали мы, ибо молчат стулья, как трупы Заратустры! Как и к Заратустре, на наш праздник пришли только лучшие, они вышли из тьмы, сложились из разрозненных кусков новых мыслей!
На пустых стульях сидели тишина и одиночество, они слушали мой концерт. Я писал песни, наряжал  актеров – для них, чтобы они сказали в отблеске  прожекторов свое главное слово. Лишь для них пишу я теперь песни, когда канули в безвестность и мрак те, кто пел оды свободным летописям. Я стою за сценой, ожидая, что скажут они, пока идет моя мистерия на залитых красным сиянием подмостках, а в черном зале тишина и одиночество…
Взмах руки, возглас занавеса, взгляд в лицо – так я заставляю моих актеров быть настоящими. Ведь когда у меня такие гости, нет ни одного свободного места, всюду мои молчаливые гости оглушают меня овациями!
Моя лучшая премьера – перед пустыми стульями!
Истине нужна тишина, чтобы она, ощутив  биение пустоты вокруг, почувствовала зарождение пламени – внутри.  Лучшие ладони бьют по натянутому сердцу мрака,  вот они вызывают его разрыв, –  и актер падает перед зрителями замертво.
Я всегда люблю такой сюжет, когда человек и пустота сходятся лицом к лицу, когда они стремятся заполнить друг друга  каждым мигом бытия. И вдруг замечают они, что остались слишком одни – вокруг только красный свет сцены. Я проливаю его на всех актеров, чтобы они почувствовали, что значит – жить внутри сердца!
Так это должно теперь быть всегда. Перед пустотой и тишиной звучит лучшая песня. Не встречая преград, ее звуки ударяют в горы и моря с тайфунами, которые тут же срываются в путь, чтобы освободить стулья для истории.
И тогда всегда выхожу и я на сцену, в раскаленных лучах красного света ступаю я по глазам живых, обрушиваюсь на них всем красным воздухом сердца.
В черную тьму врезаюсь я, чтобы она отступила предо мной обратно в свои углы! Но только пусть одиночество и тишина вцепятся намертво в свои стулья, чтобы никто больше не посмел сесть на них!
Больше всего требуют для себя – тишина и одиночество. Нужно отдать –  всего себя, чтобы хоть наполовину заполнить их. Эти океаны души чаще бывают пусты от того, что их наполнили не тем, чего они ждали, и они тогда рвутся наружу, чтобы найти себе новые берега. Нелегко дается тогда даже мне найти слово для молчания, чтобы оно не стало потом являться во сне и кричать о пустоте!
Но когда вновь пусты мои кресла и вновь одинока чернота в вышине зала, когда снова накрываю я каждого актера красным ветром, то здесь всегда является мне сияющее озарение.

Оно возникает внезапно над моим действом, превращаясь то в свет, то в сияние, оно попадает на уста каждому, даря новое молчание о том, что случается на глазах наших!
Настоящие ценители искусств – молнии и ветры, воды и звезды – все, кто могут из  массы людей, камней и глины возвести  храм  истины! В нем и будут жить мои актеры – с их каждый раз настоящими смертями!
Замирают тени на моих ладонях, когда я тяну актеров за чувства, когда они следуют моим мыслям, громче и громче тогда начинают биться в исступлении спинки стульев друг о друга, хлопают они своими ртами, хватая воздух моей трагедии.
Лишь теперь для них настает час судьбы, и они готовы сорваться с места.
Вот в них прорастают ноги и руки, вот они заживо выдергивают гвозди из деревянного тела помоста, чтобы мчаться на строки моих драм, чтобы говорить  о том, о чем всегда молчали они.
Но теперь, шагая по ступеням красных лучей,  восходите и вы туда, где не побоитесь   даже  принять казнь. И когда вы, стулья, сами станете моими актерами, позовите людей на эту драму! И так закончится человечество!


ЖИВАЯ КАРТА

Еще недавно по моей карте текли океаны, мирно высасывающие сушу по рекам. Еще недавно над моей картой плыли облака, так что я не всегда мог отыскать нужное мне место. Да еще по ночам то тут, то там облакам заблагорассудится собраться в тучи и пролиться где-нибудь над Виктория-Фоллз, и я всю ночь ворочаюсь, потому что вода падает, как известно, не бесшумно!…
Но такие карты редки и возможны только у тех, кто понимает карту.
Карта – это то,  куда ты смотришь, чтобы увидеть себя –  сквозь глубину океанов – истинным и однозначным.
 На карту смотреть лучше, чем в зеркало. Зеркало – ложь о себе – жалкий плагиат действительности на стекле! Я не верю зеркалам и плагиаторам!
Но в карте я вижу не только себя. По ней я могу гадать и предсказывать.  Могу сказать, куда будет расти небо, когда вырастет земля. Могу читать на карте ручейки и талый снег, камни и дождевые лужи.
Я могу также читать людей по тому, как они смотрят на карту. Всегда отправлял людей под дождь, чтобы они видели, как рождаются реки, отправлял людей под град, чтобы они поняли, как гибнут реки после ударов суши по ней!
Но тот, кто видит на карте место, на самом деле видит только себя в этом месте.  Да еще тычет пальцем куда-попало, будто может перенести даже крохотную речушку на другое полушарие. 
Но должно вначале сложить из материков – зверя, или молнию –  из рек, чтобы посметь тронуть землю.
Землю может трогать только тот, кто понял, что земля – не шар!, а плато!
Вы когда-нибудь жили на шаре? Не думаю.
Пусть тот, кто хочет мерить землю по карте, сначала не лжет себе, а потом пусть вымоет руки! Нельзя прикасаться к земле грязными руками!
Карты хороши и потому, что… да, совершенно верно, на них нет людей! И меня по ночам мучат лишь грозы, идущие над Хонсю, или африканские водопады. А если бы еще на карте жили люди, то они бы испортили тонкую топографическую бумагу за полчаса!
…Когда-нибудь я вынесу свою карту на улицу, пусть она сольется с окружающим миром!


ВИД С ВЕРШИНЫ

Что случилось с моим миром? Неужели снова печальный сон обманул меня, и, предвещая беду, предрек победу! Не знал я еще тогда, что проснусь на следующее утро. Но утро знало, кого разбудить, чтобы день начался с вершины! И закончился там же, упав с неба огненным сердцем на острия моих пальцев. Нам будет  где вознести свою вечность, ибо пока неколебима наша громыхающая история, будущее не смеет не покоряться нашим шагам!
Где ваша вера? Зачем смотреть в стену, когда за ней лежат просторы океанов и жаждущие вытаптывания луга!
Где ваша воля к дыханию? Зачем жалеть воздух в оцепенении, когда можно сжигать его в сердце – на марше!
Оцепенеть хотели вы на пороге невиданных вихрей, но кто еще оставил право не сражаться, когда меч падает на головы хлебных колосьев?
Я вынимаю свой меч перед лицом урагана, чтобы вонзить в тело ветра свои слова о величии. И тогда смерч станет послушным мне, и будет носить мои стальные крылья по всему миру, роняя на склоненные головы домов искры грядущих слов.
Устала от молчания моя старая лира, но все же и не может она петь прежние песни.
Чего хочет она? Неужели хочет она смерти себе, чтобы искать звуков в подземном царстве, или хочет она войны, чтобы вопли идущих на смерть и безмятежный шелест знамен подсказали ей ноты к возрождению?  Неистовствует она в безумии, сжигая в себе дали и горизонты, комкая в своем чреве тысячи нотных бумаг. И наконец понимает она, что лучшим звуком для её гимна станет звук от её гибели. Она хочет, чтобы я убил её, дав ей громогласную симфонию, безысходный реквием, –  но все же новую песню. Смерти она хочет или чуда воли, воплощенной в восьмой ноте, другого исхода не вынесет ее плоть, уставшая – без гибели каждую секунду!
Мои пальцы замерзли. С трудом тянут они струну за струной на этой старой лире. Не должен ли я пойти сочинять туда, где падает с неба огонь, где дары неба превращаются в освобождение смертью? Быть может, дома, охваченные невыносимой свободой огня, станут петь со мной вместе, или, может, я услышу только хохот  упавших на животы крыш. Но моя лира просится быть там, где от ужаса подкашиваются ноги столбов, а деревья принимают гибель в пламени. Что с ней делать?
Раньше легче мне было растрясти Землю, теперь вырос я, и от моих ударов она крошится на части. Но я хочу твердой земли, которая не боится  красочных зрелищ с  подвигами и героями, с богами и титанами. Такая земля вырастила меня, и не хочу я, чтобы стала  она для меня маленькой  и поворачивалась к прежним солнцам.
Куда лететь на такой Земле? Я скорее поверю в плоскую твердь на спинах китов, чем в этот игрушечный шар в руках случая или чужого закона. Я хочу распрямить тебя, земля, чтобы ты не сгибалась под гнетом горизонта, а росла вширь и ввысь, не кланяясь небу. Пусть небо ищет тебя в облаках, пусть горы передадут небу –  воды от твоих рек. А я отражусь вместе с тобой в океане, чтобы небо видело, как это прекрасно –  плыть на спинах невиданных   гигантских чудовищ.
И пусть звезды и солнце спускаются на землю, а не прячутся за неё –  от ночной тени. Тогда солнце отдыхало бы на краю света, а я вместе с радугой заглянул бы за край, чтобы посмотреть, что мы теперь не прибиты спицами лучей к солнцу,  что мы – свободны!
 Но неумолим ветер, который несет нас к небу! Стальные крылья ангелов  поднимает он, чтобы летели в одном строю со звездами – к городам, что забыли быть светлыми.
Почему твой город упал во мрак ночи?
Почему солнце не светит на его лица? Разве можно считать оправданием то, что и на всей земле, и на всех других городах лежит ночная тень? Нет! Нет пощады тьме и её молчанию! Если голос праведников не смог поднять свет над вами, тогда мы принесем вам его, обрушив миллионы огней на ваши головы.
Летите, мои ангелы, гремите над воздухом стальными крыльями!
Пой, моя лира, –  пусть сияет твой город! Солнце вернется туда с воем всеохватного вихря. И  эту пылающую, готовящуюся стать ровной Землю понесут на своих спинах к возрождению – невиданные гигантские чудовища.


В ЛУЧАХ  СОЛНЦА

Мир, твой силуэт – это горы теней! Прикованные к скалам, тени просят воли, они хотят умереть – чтобы  превратиться в свет! Потому я навожу на скалы  огненный луч, он убивает твою тьму, возвращая плоть – свету!
Беспощаден мой луч, не знает он  преград. Он светит сквозь стены, бетон падает перед ним на колени, превращаясь в груду обломков. Я навожу луч прожектора на небо, и оно обнажается  и раскрывает ладони передо мной! Как проста дорога моего луча, но как далеко забирается он, как многих проверяет он на зоркость! Не встретил сегодня еще никого, кто мог бы смотреть в глаза этому сиянию в миллионы свечей!
До сих пор эта волна света служила мне и воскрешенным мною – ответом на все вопросы. Все вопросы были для нас – подтверждением нашего величия! И все ответы на них сливались с  лучом солнца, пробивающим души темных.
Так было, пока стоял день. Пока стоял день, прожектор наш был братом солнцу, но солнце закатилось, отдав ночи – право на темноту. И вот остались мы один на один с вселенской тенью, которая поползла на нас из глубины небес. И когда сумерки стали обступать наш прожектор, то еще яростнее заблестели его зеркала, а воля накалилась докрасна, так что  луч стал –  словно налитый кровью!
Воскрешенные ждали, когда взойдет луна, но они не знали, что луну –  надо  поднимать,  что она  боится теперь  ночи, не зная, кому дарить свое сияние. Любовь она уже видела под собой, но не видела она еще нас, стоящих вокруг прожектора, разрубающих мрак. Видела она и живых, и мертвых, но не видела еще, чтобы  за лучом стояли воскрешенные!
 Ищем мы теперь прозревших. Когда закатилось солнце, не осталось ничего вокруг, кроме бесцветных вещей и их черных силуэтов. Я  провел   тысячелетия на земле, отыскивая среди мертвых тех, кто должен говорить к живым! Я нашел их, но им нужен свет!
Факелом должен стать мой прожектор раньше, чем окажется лучиной в слабеющих руках!
Прежде должен истратить он всю свою силу, должен вонзить  себя в скалы тьмы, обезглавить каждую тень, выбить мглу из всех пещер, для того и горит он теперь!
Я стою рядом с прожектором,  луч светит в небо! Облака расступаются   перед ним, и темные тучи погибают в битве с ним! Но каждый, кто падает на его пути, обретает – светлый конец!
Но я боюсь, что прожектор  устал пробивать тьму –  каждый миг своей жизни. Солнце слишком долго спит, оставив нас   – один на один со спящими живыми. Ведь спящий живой боится нас так, что спит еще глубже, страшась пробудиться, страшась поверить в жизнь без темноты.
Уставший прожектор бьется один с темнотой и уже не знает, что сказать ожидающим утра.
Но я скажу, что следовать за ним должен каждый. Его светлой ладонью можно дотянуться до  луны, стряхивая с неё копоть облаков, обнять даль,   вымостив светом дорогу до неё,  – и так можно добежать до границы темноты и огня.
И так мы дождемся утра, когда пролетят над нами холодные волны стального воздуха, и облака начнут разгораться над восходящим солнцем.  И из  раскаленных облаков  спустятся к нам воскресшие души павших героев и сольются с вдохновением живущих.
Потому ради  наступающего рассвета читает сегодня мой луч приговор  тьме.  Он свободен и велик! Он выстоял в ночи! 


ВЗМАХ ОГНЯ

Я выхожу на свет, но под ним живет лишь один дом, который я буду защищать! В нем выбиты окна, а ветры впускают всякого в его комнаты. Пустой и разрушенный, но готовый стоять и жить – таким я увидел свой очаг!
Ужасным я застал теперь мой дом. Ночью молчал он о пустоте и не хотел, чтобы свет расшевелил даже его пыль. Ужасным я нашел его дух, пьющий лишь серое небо, когда оно стекает с крыш вместе с туманом.
 С оружием в руках я бродил по моему дому, по его бесчисленным этажам, и ждал нападения пустоты. Темнота украла даже следы сапог, и только  луна заглядывала в дверную щель,  помогая мне их искать.
 Но только огнем и сталью могу теперь я сокрушить пустоту! Покрылся пылью мой начищенный светом бетон, но теперь даже пыль хочет гореть, даже пыль хочет слиться с текущей сталью!
Темной ночью чуткое сердце замирает под сводами неба. Оно бьется  под тонкой одеждой, холод пробегает по мыслям, когти тьмы начинают впиваться в душу все сильнее, и внутри начинает расти  неистовый крик маленького страха!
Пока вы боялись, что души воинов потеряются ночью в этом доме, эти души  жгли тьму –  на кострах своих сердец!
Да,  мы знали, что вы ждете нас в этот миг, ждете, что мы  придем во сне  или сразу наяву, раздвинем занавес серого тумана и откроем чистое небо, скользящее по бесконечным опорам из стального огня! Вы ждете, как мы расколем пыльные стекла светом луны, как разлетятся по углам, словно комары,  ночные кошмары и страхи, и вы увидите наш дом – на  вершине гигантского облака.
Там теперь будут жить и ваши души! Мы проломим крыши голыми руками, но лишь для того, чтобы купола наших знамен защитили вас также и от низких потолков!
Этой ночью, в пустом доме, мы знали, что вы давно ждете нас! Завтра утром вы сами разобьете свои окна, чтобы воздух свободы наполнил пыльные души старых занавесок! Вы нарвете цветов до рассвета, и вместе с восходом солнца будете дарить их нам – наклоняясь из окон! Вы вспомните гнет страха и ужас ночного призрака, и с неистовой волей в глазах вы нарвете с неба облаков и звезд. И запах утра с полей заставит их светить вечно!
А теперь смотрите, смотрите, как  живые квадраты расчертили площадь Победы! Как они замерли, глядя в голубые глаза неба! Как они дышат ветром ваших волос!
Взгляните из распростертых объятий ставен – на наши лица! Разве не зовут они весь мир сразиться на поле неба?! Разве не брошен теперь вызов – дерзким кометам и галактикам?!
Мы держим землю в руках, она вращается вокруг наших знамен и пылающих сердец! Смотрите,  в наших глазах – горизонт сворачивается в единую даль бесстрашного подвига!
Вспомните, сколько стягивали вас тугие простыни, как вы боялись спать для вещих снов. И вы плакали, собирая слезы, чтобы не умереть от жажды. Но теперь вы с восторгом вспоминаете, как в предрассветных сумерках наш мир озарили костры! И как столбы света ударили по черным окнам, прожигая насквозь решетки и стены!
Свобода, не ты ли бежишь в одной рубашке теперь греться к нашему костру? Брошенная, забытая, со следами цепей и гвоздей – на руках и ногах! Так давай же ладонь, мы прочтем, какая судьба тебе предначертана, и  вставай рядом  с нами – ты узнаешь, что перед нами давно пало в пыль и мрак твое предначертание! Для нас не существует пророков во тьме! Тот, кто боится говорить с солнцем, обречен на то, чтобы остаться в темноте! Тот, кто говорит так, что солнце замирает в зените на целую вечность, – тот наш пророк!
Каким теперь ты будешь, мой дом, решит огненный рассвет! Но битва осталась за нами, мы защитили стены от обрушенных слов, мы застеклили окна ветром и солнцем. И теперь вы бежите к нам, на нашу площадь. Миллионы девушек смеются, миллионы детей размахивают цветами, миллионы звезд летят над нами!
И еще живет наш очаг!


ВОЙНА ЗА ИДЕАЛ

Ты настиг мою душу своим пламенным вихрем. И пусть ничего не смеет  говорить тот, кого не прожег однажды этот вихрь. Огонь идеала, полный смятения и  пылающей непреклонности, ты и теперь во мне, ты обжигаешь мой разум и заставляешь вновь вспомнить о забытых желаниях. Лишь с идеалом соединятся мои моря небесных просторов, лишь с идеалом будет гореть и моя жизнь, и лишь с идеалом станет говорить мое бессмертие – с чувством исполненных предначертаний.
Я выбрал себе звезду, я решил, что только тогда буду счастлив, когда смогу достичь её. Я забрался высоко в горы и увидел, что чем выше забираюсь я, тем дальше от меня звезда.
Но ведь я должен был разочароваться и найти камень под ногами, чтобы придумать сказку, как он некогда был звездой и упал на землю ко мне.
Но камень не станет звездой, так же, как не достигнет ни одна вершина звезды. И если я сочиню легенду об упавшей звезде, ставшей камнем, то многие поверят в неё, немногие станут искать, откуда она упала, и лишь я один буду знать, что в пустом булыжнике нет и капли того, что я сочинил о нем.
…Война за идеал начинается с детства, она ведет нас по длинным и темным коридорам, в которые падают пробоины света. И этот свет –  свет идеала. Без страха сражается за идеал молодая душа, и без жалости льется молодая кровь на это идеальное отражение.
 Но стоит только чуть  приблизиться к концу пути, как он больно ударяет по глазам сиянием новой бесконечной дали! И мы бросаемся в ослеплении на новые пути, сметая тропинки и указатели, расчищая дорогу, чтобы хоть на миг дотянуться до вершины.
И мы дотягиваемся, дотягиваемся ради того, чтобы целый миг держать звезду в руках, а потом она вырывается, оставляя золотую пыль на ладонях. Она взмывает еще выше, но я иду за ней! Ради того, чтобы в конце жизни еще раз увидеть ее вблизи!
Я много раз видел тех, кто жил без мечты об идеале, кто прижимался к земле, но она отталкивала их, и они повисали, как пыль и туман. Жалеть их было бы пустой затеей, ибо тот, кто ищет идеал, но думает лишь о своей идеальности, на самом деле только носит камни вместо золота. Тот, кто променял мечту об идеале на тяжесть камней, останется подметать туманы, но никогда не сможет парить сквозь их задумчивость.
…Я поднимал над светом тех, кто устал и забыл, куда шел. Я смотрел им в глаза. Камни вместо зрачков были там, и не слышали меня они, потому что грохот булыжников оглушил их.
Зачем, мне говорили они, я иду за светом звезды, не лучше ли зажечь огонь здесь и поверить, что звезда уже близко.
Они говорили, что лучше не мучить разум, а растить его для каменных городов, они говорили, что каждый находит то, что ему присуждено небесами.
И я лишь смахивал их с пути истории…


ПОСЛЕДНИЙ
СИГНАЛ

Ты видишь, как вокруг исчезают все стены, как расчищается небо и как звезды дрожат в холодном небе. Но ты не на земле. Тебя несет стальное тело, полное горячих сердец, готовых прорваться сквозь облака –  с той стороны! Они, как и ты, знают, что им предстоит шагнуть в ледяной холод  пространства без стен и преград.
Но что ждет с той стороны прорыва?
И кто встретит героев на земле?
Кто  видит, как заживо их души обретают стальную крепость по ту сторону неба?
Не думайте о подошвах гор, они не видели небо с той стороны, думайте о вершинах, на них держится свод той стороны!
Первыми подходят самые храбрые к границе небес! Первыми они хотят испытать на себе  смертоносный рубеж. На лицах их – итог их преодоления. И вот  первый стоит над бездной – и  замирает над высотой. Еще секунду – и в мускулистой ноге оказывается вся сила духа,  и взлетает он.
И теперь парит он в небе, а вслед за ним – сотни его товарищей покидают стальное тело, чтобы придать стальную твердость своей душе! Они летят без крыльев, обнимая ветер и свет, и только таких теперь ждут еще на  земле. Там бьются в окружении те,  кто решил увидеть и землю –  с другой стороны, кто решил испытать себя – переворачивая  ее!
Земля крутилась быстро, но  все же окруженные увидели, как ангелы мчатся  к ним с неба! Тот, кто окружен наступающей землей, принимает от неба любую помощь. Тот готов биться врукопашную с пластами надвигающейся  черной глины. Пока касались земли твердые ступни спрыгнувших ангелов и пока радовались помощи окруженные, пока соединялись они в единой  битве, –  на другом конце земли подземные воды вырывались наружу,  рвали асфальт и сносили дома. 
И всего дождя земли не хватало, чтобы залить   пожар, в котором горела история вечности.
Когда началась история боя  неба с землей? И куда мчатся отважные духом, прорвавшись сквозь заграждение облаков? Какую сторону мира не боятся увидеть они? И захотят ли они оставить мир в живых, когда увидят другую его сторону?
Мы спрыгнули на радость сражающихся, но как мало было их уже. Как много уже их отдали свои жизни – вечной  неизвестности.
Мы знаем, что должны спускаться на окруженную землю, чтобы её не поглотили пустые души.
Мы должны прыгать на помощь окруженным, чтобы нам было куда прыгнуть.
Мы ищем и находим еще тех, кому можем помогать.
И если мы беремся за дело, облака, как всегда, слетаются на наши стяги! Нас ждет время огня и  его суровое предначертание, в которое у нас есть смелость верить, – потому мы торопим его исполнение! Мы переписываем циферблаты часов, мы меняем цифры на символы вечности, и прежде не истечет ни один час, пока не дадим мы знак – прийти другому!
…Как мало выживших, но как много гнева у нашего неба.
Как долго они ждали нас, но еще дольше ждали они последнего сигнала. Мы поднимаемся! И в небо взмывает сигнальная ракета, озаряющая наступающих!   


ПОКА ЖИВЕТ НАШЕ СОЛНЦЕ

Я говорю к небу, когда ты идешь на вершину, чтобы его лучи  прокладывали тебе дорогу сквозь непроходимые скалы, чтобы по их золотым ладоням ступала ты! Я вижу мир изнутри, я чувствую его дыхание, ни одна звезда не пролетает мимо меня, и когда я смотрю на твой след,  мой взгляд тоже становится сияющим. Пройдет много лет, но свет от твоей звезды уже зажег все звезды вокруг, их свет стал легким и сильным, и он  не закончится, пока есть небо, в котором встречаются мой взгляд и свет твоей звезды.
Я буду далеко от твоего тепла, я разлучен с твоими объятиями,  история роет окопы и рвы между нами, не жалеет звезд, бросая их нам под ноги, чтобы мы не видели друг друга в их сиянии. Но я смотрю сквозь слепящее зарево и вижу тебя. Ты и свет слишком похожи!
 Я буду далеко также и от твоих ладоней, между ними и мной горит на костре вечность. Но даже опуская руки в пламя, обжигая их до самого духа, я все же тянусь к твоим рукам. Во тьме ты не видишь их обожженного тепла. И я жду лучших мгновений.
Но ты знаешь, что мир живет в моих желаниях, что оживает все сущее, когда я говорю о нем. Так надеялся я заговорить о падении вечности между нами. Но когда было произнесено первое слово, черная вечность  превратилась вначале в дорогу, а когда было произнесено последнее слово, то она превратилась в вершину.
Чтобы дойти до тебя, я должен был сказать о ровной дороге, но все, о чем  я говорю, становится вершиной. Однажды я сказал о быстрой реке, чтобы она донесла меня до твоего дома, но вместо неё родился океан…
Я знаю, что ты живешь теперь не одна, тебя окружают толпы призраков и видений, по ночам они разговаривают на наших картинах, шевелят занавесками над дверью, прыгают в окнах, отражаясь в замерзшем стекле. Они осаждают тебя к полуночи, так что ты не можешь дышать в ночном холоде, не можешь пошевелиться, не можешь открыть глаза, потому что боишься увидеть их страшные лица.
 Но ты засыпаешь, и во сне я прихожу к тебе с армией ангелов. Их одежды давно уже не белые, а на лицах – шрамы  от миллионов сражений, зато крылья их стали сильнее, и  ветер от их взмахов поворачивает континенты. Мы спускаемся к тебе, разгоняя тени, мы окружаем тебя  покоем и счастьем. И я подхожу к тебе во сне, и ты открываешь глаза!
 Смотри на меня, смотри на мое смутное явление, я уже таю в утренних лучах, вместо моей ладони к твоему лицу уже летит утренний ветер, вместо моего взгляда солнечный луч касается твоих волос.
Но ты видишь меня, когда тают мои ангелы вместе со мной в огне рассвета. Здесь жили мы целый миг, целый миг мечты был у тебя, и эта мечта оставила следы в твоем сердце, значит, я был близко. А потому твоя вера в мое возвращение стала сильнее, она не  погаснет и не исчезнет, не станет меньше и не потускнеет. Пламя твоей веры не будет искать другой свечи, кроме той, которую зажгли мы однажды под звездами. И во время бури и дождя, когда пламя будет гнуться от ветра, а хрупкое тело фитиля прижмется к земле, ты наполнишься истиной, она сделает тебя великой – в целое небо. И тогда ты прикроешь ладонью эту свечу от ветра!
Из миллиарда лет, из  всех времен и людей выбрал я тебя своей судьбой. Я хотел оживить изваяние вечности, но раньше ты родилась от живой крови.
Пока ты веришь в меня, есть и у меня силы рыть окопы или идти под градом пуль. Здесь, откуда я прилетаю к тебе во снах, мы сражаемся с  нашим врагом. Когда он наступает, мир закрывает глаза, океаны покрываются волнами и кругами, леса ревут под падающей луной, а звезды осыпаются,  словно желуди. И в нас пробуждается ярость и воля к борьбе, когда мы видим, как подошвы дыма топчут упавшие звезды.
Мы поднимаемся из земли, словно она рождает нас, и земля идет за нами, впиваясь в недра зубами окопов.
…Мы идем вперед – замри же в этот миг   перед текущими красками на моем портрете.


ЗАБЫТЫЙ РЫЦАРЬ

«Отцвели луга нашей молодости, вместе с ними ушли наши мечты, полные наивного моления  счастья  для всех. На этих лугах мы не боялись жизни, мы думали, что она всегда будет цвести. Мы не верили закату –  вот почему ты убежала ближе к теплу, а я стою здесь один под дождем и под низкими небесами. Но ржавеет мой меч теперь еще больше. Давно уже не дышал он светом и солнцем и теперь  плачет под дождем, он грустит по тебе, он верил тебе!
Когда я стою под дождем, то мои доспехи стекают на землю, сияющими   каплями окропляют они землю. Я не спрашиваю судьбу, почему она так поступает, я презираю судьбу, которая не приносит победы! Поэтому еще больше врагов стало у меня. Когда я бросил вызов еще и судьбе, то вместе с роком и предначертанием  смотрят они теперь на меня из разбитых окон древнего замка! Но почему не боюсь я? Потому что за меня все мельницы!»
…Сила живет даже в минувших подвигах. Даже в ржавых доспехах еще сильны рыцари прошлых лет. Застыли они на картинах, неподвижно стоят они в музеях и тронных залах.
Но уже звучат там рояли. В ночных домах оживают древние песни и окрыляют пыльные занавеси! Призраки не уснут, пока не спит последний рыцарь! И он уже мчится сквозь поля, покрытые черным океаном павшей ржи! И он не боится времени, потому что разворачивает его –  в сторону истории!
«На лугах, которые пели нам летом, теперь поют черные вороны. И я рад, что ты убежала от их пения, так остался я наедине с твоей слабостью и неверием. Теперь ты перед теплым очагом, моя принцесса, ты бросила своего рыцаря, но он не бросил тебя. Он еще придет за тобой, спрыгнет с древнего портрета посреди ночи.
И ты услышишь тогда пение   ветряных мельниц.
Тьма накроет все, и на другой день на портрете появится прекрасная дама с печальными глазами. И это не пророчество, это то, что уже свершилось в моем сне, и требует немедленного подвига!
Сны о минувшем теперь часто вижу я, когда сплю в нескошенном поле под холодным дождем, они  подпрыгивают над золой угасшего костра.
 Но сны о восходящем солнце приходят ко мне под утро, и тогда дождь перестает, чтобы лучи солнца ступили на сухую землю.
Но я рад тому, что навеки теперь в этом поле – мой дом! Разве смог бы я жить вдали от своего ветряного воинства? Лишь вместе с его крыльями взмывают в небо свободные ветра. Потому пусть прячутся от меня нежные принцессы, потому пусть бегут от меня короли и их королевства, пусть песни о счастье звучат дальше отсюда.
Пусть здесь поют лишь пустые крыши старых мельниц!
И пусть гремят литавры провисших ставень, пусть двери хлопают, словно пересохшие рты, – навстречу нашей забытой песне.
Здесь стоим мы вдвоем, я и мои  доспехи. Здесь мы встречаем рассвет, закрытый дождевыми тучами. Но мы знаем, что уже висит в европейском музее портрет бесстрашного рыцаря. Потому пусть  лягут пред нами тучи, выложат, словно камнем, путь до вершины неба – мы пройдем по нему с войском ветряных мельниц до самой победы!»
…Сияющими каплями стекают доспехи в нескошенное поле. Забытый рыцарь  засыпает ночью при свете шипящих от дождя углей. Но с каждым днем все ярче пурпур на его портрете в древнем замке, и все чаще останавливаются изумленные посетители перед неистовыми глазами застывшего на холсте всадника.
Так будь же горд, рыцарь, навсегда ты остаешься в нашей вере.  И вместе с тобой и твоими мельницами  мы поем славу – грядущим битвам за  нашу честь и свободный ветер!


ПОРТРЕТ ВЕЧНОСТИ

Брожу еще я сквозь темноту моего дома. Во тьме не боюсь я уже ничего, лишь желаю, чтобы она питала мой разум спасительными мечтами и образами. Сквозь густой мрак шагаю я, поднимая глаза к потолку и представляя, как он убегает далеко ввысь, как там мечутся тени и блики. И в их танце еще вижу я путь к будущему.
Но все больше, все чаще стекают по холстам краски. И  за каплями красок тянутся длинные следы и зачеркивают пейзаж…
В прошлом жили уже наши образы, в прошлом мечтали уже так, но не дождались ничего, кроме пыли на своих портретах. Я подхожу к темноте, и на ней висит величественный портрет. Ты смотришь на меня с холста, и гордость и честь вижу в этом взоре. Так прошлое наделило меня даром видеть будущее. Твой взгляд говорит мне – мы были счастливы! Твой взгляд вопрошает – помню ли я ту любовь, которой суждено было проснуться через века?
Темнота освежает мою память, и оживающее полотно сияет все ярче. Прикоснись к холсту, и он прожжет насквозь пробуждающуюся память, дотронься до кипящего масла – и  оживет та, которая   закована в краски!
Я знаю, что темнота лишь предлог, чтобы открыть глаза спящим. Но после того, как сон мой стал вытекать из меня, как он стал оставлять следы на потолке и стенах, я тоскую все больше!
Мне часто снились те минуты, что были с нами столетие назад. И теперь все чаще  закрываю я небо облаками, чтобы больше быть в сумраке и чувствовать приближение прошлого.
Во сне я помню, как мы поклялись друг другу в верности,  как громыхали небеса в тот час, как дождь лил все сильнее, как капли дождя стекали по твоему лицу.
Это видел я во сне, но с портрета смотрит мне в душу моя клятва!
Что ж, я знаю, что на портрете недаром так много свободного места рядом с твоим ликом. Здесь словно готова форма для нового силуэта. Здесь есть спасение для того, кто сумеет сдержать слово, кто держит обещания сквозь череду десятилетий!
Свечами плачет темнота. Я поворачиваю портрет, но твой взгляд застывает на моем обещании. Ты зовешь меня встать рядом с тобой, ты одна знаешь, что мы с тобой как никто достойны вечности! И достойны вечности все,  идущие дорогой преданности. Ты говоришь со мной отблесками свечи, твое сердце горячо настолько, что сгорают вблизи него клочья тьмы. Все больше наполняешь ты меня одиночеством, все сильнее жжешь мою совесть, чтобы приблизить меня к вечности.
Мы оба верим в эту истину. И ты знаешь, что лишь стоя рядом на портрете, будем мы счастливы. Ты смогла взять целый мир с собой, там, на холсте, он живет рядом с тобой. И я тоже возьму с собой свой мир, он полон океанов и безграничных полетов, вершин и свободных облаков.
Наша картина станет светлее, когда мы станем, взявшись за руки, и ты всегда будешь рядом, вечно молодая, вечно прекрасная, вечно сияющая и вечно любящая! Что толку от тех, кто приходит и уходит во тьму, как быстро пробегают они по жизни, покрытые незамеченностью, забытые своими создателями.
От их мелкого бега и шороха – бежит ввысь наша симфония. Она звучит высоко в облаках, по ступеням этих звуков спускаются к нам солнечные ветры, и поднимаемся мы к светилам. Я вижу в их свете твое  лицо и как в каждом зрачке – спрятались по несколько вселенных.
Мы вырвались на волю. Прекрасный портрет – это свобода навеки. Мы видим и тех, не замеченных. Пусть они стареют и умирают, пусть они живут жизнью пыли и тьмы, пусть они терпят друг друга, пусть ищут они счастья в пустом тумане, пусть будут они простыми и обычными, пусть не заметит их вечность.
Но ты смотришь сквозь миллионы веков, ты протягиваешь мне руку, ты зовешь меня в тот древний замок, где горят свечи и в залах играет еще старый клавесин. Твои глаза плачут красками, желая, чтобы портрет дописали.
…И я вспомнил всю нашу любовь. И я иду к тебе, чтобы не расставаться навеки и никогда! К утру портрет будет дописан!


ЧЕРНЫЙ ОГОНЬ

Передо мной открывается черная высь и черная глубина. Пусть свернется вся эта мудрость ко мне в руки, чтобы я рассмотрел её. Нет, это всего лишь крохотная вселенная, она стала маленькой, потому что умирает, умирает вместе с прошедшим. Но пока еще не умерла она, все же мечтает еще она о рассвете, хотя на её старом небосводе остались лишь редкие звезды, которым даже не суждено упасть.
Погасшие звезды живут в этой ручной вселенной, и лишь благодаря им это старое небо еще может по мановению чувства и рыданий развернуться во всю свою мощь, обернуться полным сиянием и свечением, отдать свою безоблачную бесконечность тому, кто стоит под этим сводом.
Лишь недавно узнал, что и огонь может быть черным, прожигающим  насквозь любой мрамор.
Лишь недавно увидел я, как с ужасом раскрываются глаза дороги, как с воплем смотрят пустые стены зданий.
И все они смотрят на мои прошлые дни, как пылают они в этих взорах, но как невыносимо тяжело нести взгляды стен и дорог. По ним шел я когда-то, по ним пройду я сегодня, но завтра мои ноги начнут гореть прямо на мне… и я не дойду до конца! В костер вступит моя душа, чтобы её избавили от прошлого, но только гореть она будет, но не сгорать, пока  не вырвется из пут пламени, чтобы броситься в объятия любимых старых лет и там успокоиться навеки.
Старые годы не терпит моя воля звать старыми. В своей бесконечной юности застыли они в сияющем мраморе, их диадемы сверкают на площадях свободы познания, пусть радуются они своими застывшими взорами, как мое воинство кормит их жертвенными факелами.
В ушедшем есть для них место, но если настоящее не найдет место им, то пусть не ждет и меня.
Лучшее уже было там, все наступающее не терплю я, потому что оно хочет смести летопись счастья.
Но встретить историю можно лишь в объятиях прошедшего! Я не хочу отпускать твоих плеч, пока они обхвачены мною, пусть стрелы мира пронзят тела преданных друг другу. И пусть это будет смерть, если только она сможет найти, кто же из нас еще был живым.
Прежде я мог ловить тени и говорить им, что я уйду от них, теперь я ловлю тени и говорю – не покидайте меня!
Человека раньше предпочитал я призраку, но теперь призрак стал ближе мне, сильнее стал он во мне, красивее его лицо, чуть бледнее, но и чуть моложе. Я прикасаюсь к нему, протягиваю руку в бестелесную мглу, и улыбается мне парящая в воздухе сила, волнуется её взор в отблесках ночи. Ты рядом со мной, мой призрак, тебя хотел я изгнать, но теперь ты здесь не один. Улыбнись моему миру, пусть он тоже поверит в призрачность своего расцвета. Но когда ночью не приходишь ты, когда боль прорастает черным цветком из моих рук, когда вьется по телу жесткой проволокой  предвещание дня, вонзаю я в себя меч преданности. Снова и снова машет руками моя ночь надо мной, искажается её лицо судорогами, она вьется надо мной в воздухе, кувыркаясь, как птица в черном сиянии.
Не много ли черного для одной ночи, когда нет тебя, мой преданный, любимый призрак прошлого?
Дайте мне вечность, и я буду колонной в основе мироздания, дайте мне жизнь,  и я сам стану мирозданием! Пока сидел возле меня мой призрак, был мой мир могуч и силен, но когда стал он таять, прощаясь со мной  лучом утренней звезды, решил я закрыть глаза.
И тогда вселенная стала скручиваться, сбегаться под мои веки, чтобы там вновь раскинуться бесконечными далями. Если крикнуть на это небо, звезды обрушатся с него, и ты увидишь, что эти звезды были лишь жестяными вырезками.
Но пока были они в небе, кто бы смел назвать их жестяными?
Все, что поднимется теперь к этому картонному небу, назовем мы с тобой звездами, к потолку прибьем мы его, и еще пару туманностей – пусть раскручиваются над нашими головами, пока сон не разлучит нас до следующей ночи. С тобой, мой любимый призрак, хочу жить я.
Зачем мне мир, который меняется?
Зачем мне то, что непостоянно и ветрено?
Я хочу вечных ветров, которые вращают меня по моему кругу, которые носят меня по вселенной на многие годы вперед так же быстро, как и назад. Дай твою бледную руку, призрак, не тай в моих глазах, останься в моей душе. На тебя буду смотреть  я, о тебе сложу песню. И усни рядом со мной, пока день не разлучит нас.


СИЯНИЕ БЕЗДНЫ

Тень его стоит на краю бездны. Такой он не видел еще бездну. Она сверкала всеми красками, туман, полный рассветных цветов, скрывал её черную душу, но бездна оставалась  глубокой и бесконечной, потому что он не желал найти ей конец.
 «Возьми меня с собой, сияющая бездна, потому что я положил себя на алтарь своей клятвы. И чтобы мне самому написать о себе легенду, чтобы это было красиво и бессмертно, возьми меня с собой, чтобы человек во мне не взял верх над воином во мне!
Что за чувство бушует во мне, как эта бездна? Тысячу раз проливал я краски в этот вихрь в глубине, тысячу раз я хотел, чтобы бездна превратилась из черной в лазурную, чтобы бесконечность не была бы черным штормом  в  незаходящих небесах, а была бы лишь усталой дорогой в несжатых полях.
И я заживо красил облака над морями, окунал в солнце воды морей, и тогда вдруг начинала сиять бездна над и подо мною, начинала метаться, выкрашенная чужим цветом,  терла глаза руками, смывая краску с лица, барахталась в солнечных лучах. И словно огромные и пылающие вечерние небеса, бездна бросалась с обрыва вечности в такой же вечный океан, оставляя брызги разбросанных облаков, и все вдруг становилось тихо, замирало над миром. А потом она выныривала из вод, и первое, что пронзало меня, это её бездонный, черный взгляд. Он несся сквозь стены, сквозь чьи-то улыбки и слезы, но все же в неизменном величии полета ударялся об мою душу, выбивая из её стен все новые куски мрамора.
Но они не были предназначены для творения. Мраморные глыбы с грохотом, срывая едва укоренившиеся на скалах ростки, неслись навстречу тому черному взгляду, и исчезали в нем без звуков и красок.
И тогда не осталось у меня сомнений, вера заострилась, сила удвоилась. Я почувствовал – вот та, перед которой не страшно произносить клятвы. Она дарит клятвам жизнь – взамен твоей!
Разве смерть властна над бездной? Нет. Но бездна властна сделать бессмертной клятву, и за это она будет носить меня по всем окраинам вселенной, будет кружить меня в штормах и вихрях, подарит огненные крылья для полета на черных ветрах, и среди метелей и пыльных бурь моя душа будет проглядывать из той бездны.
Ты поднимешь глаза к черному небу, ты захочешь увидеть меня – и на лице твоем не будет больше печали и страха, сомнений и отчаяния. Спокойными глазами ты взглянешь в черное небо, и из миллионов снежинок мелькнет для тебя моя улыбка.
И потому люблю я до глубины души эту бездну, потому что там моя истина, моя вера и моя родина. Лишь оттуда могу я любить и чувствовать, лишь оттуда для меня –  мир навеки прекрасен и чист.
И я устал быть здесь осторожным, устал носить в себе осенние листья с дождем и нескончаемым небом, устал каждый день сочинять реквием, чтобы он лежал еще много лет. Пусть бездна сыграет его, чтобы слова клятвы не пропали.
Руки мои не годятся, чтобы стать провозвестниками моей клятвы, зато мои слова и мой взгляд окрыляют бездну, дают ей плоть и волю, несут ей мою мольбу о возвращении!
Прочти мои мысли, кипящий океан, – так станешь и ты черной бездной!
Некогда бушевали в тебе мысли о жестокости, и меч твой рубил мраморные тела изваяний. Тебе ли не знать этого вечного взгляда, что живет веками над тобой – без слез и мечтаний, без молитв и чувств, холодный, признающий лишь правила чести.
Не лучший ли это пергамент для клятвы?
С тобой, моя бездна, я вступаю в новую жизнь, мы вместе пройдемся мимо построенных звезд, я стану твоим всадником, а ты сделаешь мою клятву своей первой заповедью.  Пусть любовь моя станет размером с твою душу, пусть сила её станет подобной твоему взгляду, пусть я буду оберегать кого-то здесь, и ты будешь падать вслед за мной густыми хлопьями метели. И вновь мы будем вместе таять на ладони живущего во имя нас!»

Оглянись, заплаканная тень, ты сидишь на краю бездны. Тебе нравится смотреть вниз, как в отчаянной битве сошлись облака и звезды, как из нежных объятий белых туч вдруг выныривают острые головы вершин.
Взгляни вокруг, мир вращается вокруг нас.
Ветер несется возле меня, чтобы подняться в бездну, он выворачивает землю из-под моих ног.
Смотри, каким я стал теперь – любовь и самопожертвование живут в моей клятве. Я исчезаю в сияющем облаке под вольными небесами, я нежно и тихо обнимаю тебя на пустынной улице – теплым взглядом из сияющей бездны!   


ПРОКЛЯТИЕ ОРЛОВ

Ты пророк, что держишь в руках свое старое предсказание, ты пророк, что обещал нам потопы и ураганы, ты пророк, что говорил нам о пути правды, но теперь твое предсказание не стоит и гроша.
Мы ждали твоего пророчества, но ты только обещал, летать не могла твоя душа, потому лишь придумывала она себе истину!
Разучились и мы летать вместе с тобой. Но дойти до тебя мы еще можем – и   прервать твою ложь!
Новый день начинается с веры, а кончается туманом неверия. Утро смотрит на нас ветром и обнимает надеждами, а вечер растягивает над крышами недвижимую пелену безысходности.
Но у нас еще есть мечты, еще можем мы топить ими печи разума, еще знаем мы, что мечтами можно накормить пустую душу. Но только злее просыпается она наутро, и только меньше рвется и мечется она, но все больше хочется ей расправить крылья среди ветров и рухнуть в снега, оставив сухую траву сторожить застывшее тело до весны.
 Я видел того пророка, который обещал нам ураганы, он и теперь обещает вдохновение и жизнь, но мы кидаем в него свои мечты. Нам не нужны пророки!
…Лес вдалеке не знает уже, во что еще ему превратиться, ибо он превращался уже во все. Он был рубежом, плечами, занавесом перед лунным спектаклем, он был войском, домом, он был горизонтом и целью!
Лес не видит теперь ничего, его ослепили предсказания, он устал по вечерам поднимать луну, он забыл, что значит дышать воздухом будущего. В нем живут и бегают безумные животные, грызут стволы и топчут ягоды, клюют звезды, но небо и без этого пусто.
Ослепший лес знает, что будет жить еще долго, но он не хочет так жить. Он призывает пожары, он ждет, когда отчаянный охотник запалит неосторожную спичку в его темноте, и она упадет на прогнивший хворост.
И факелами наполнится сумрак сосен, прольется смола в ненасытное пламя.
 И лес умрет красиво, окунувшись в смятение и ужас.
И перед смертью он в последний раз с презрением взглянет на города и села, на которые ползут воины дыма. Вот они лежат перед умирающим в огне лесом, так пусть они утонут в дыму своей одноликости, и пусть печные трубы, словно руки, цепляются за небо, как утопающие. Лес хотел сотрясать горизонты, но он не знал, что земля – это лишь предательский круг!
Пророк мог бы стать  таким охотником, но костра не зажигает он, он видит все перед собой своими пустыми глазами, глазами без надежды, веры, смотрящими в пустоту своего разума.
Что можно зажечь таким взглядом? Только лампаду над самим собой.
…Не так давно  лесной орел увидел воина в долине. Когда-то к лесу отправился воин, стремясь в расщелине самой высокой вершины водрузить знамя своего бессмертия.
 Годы летели над ним, и на его шлем выпало много дождей, слишком переполнили они его, тучи сдували его с дороги, но и тогда держался он за тропу праведных. Но однажды воин пропал. Месяц и звезды не могли найти его, а солнце прожгло все могилы, чтобы отыскать героя. И небо приготовило десять океанов, чтобы смыть ими с земли того, кто убил воина, и еще десять, чтобы омыть его путь перед погребением.
Но  орел не так давно увидел воина. И сердце птицы остановилось от ужаса! Тот воин жил! Тот воин посмел не умереть в великой битве, посмел не достигнуть вершины и не застыть в памятнике или легенде! Он осмелился думать, что, предсказав себе вечность, можно сойти с великой дороги и стать смертным.
Но не знал, верно, воин, что орлы не погибают обычной смертью, что тот, кому дан путь и предначертан поход в бессмертие, скорее умрет в расцвете лет, чем прикоснется к осознанию своей невечности и временности!
Что ты наделал, воин? Пронзи себя мечом, чтобы хотя бы искупить гибель великой птицы! Посмотри теперь на свою дорогу. Она тянется к лесу, но на ней растут люди, не знающие о тебе!
 Проклятие орла настигло воина. Воин жил обычной жизнью – без начала и конца, без смысла и величия. Вокруг него стояли его обычные дети, они бегали и говорили о лесе… Но молчать им придется об их отце. Обычных и уставших – не вспоминают!
…Видишь, пророк, куда завели истину твои пустые слова. Видишь, сколько бед принесли миру тишина и молчание духа! Ты знал, что твое будущее – это будущее смиренных и выжидающих, это будущее слабых и неверящих. А самое главное, твое будущее – это будущее смертных и ленивых.
Твоя эпоха, пророк, обесчестила вечность, твоя эпоха  рассыпала сосуд с героями, они теперь лежат на одной земле с живущими и умирающими только за самих себя. Ты призывал молчать и прятаться, ты призывал поклоняться солнцу, но не поджигать им сердца! Ты знал, куда вести последнее поколение воинов.
 Так вот, смотри, ты завел нас в обыденность, но своими жизнями распоряжаться все же будем еще мы! И поверь, мы не испугаемся твоих пророчеств. Мы доберемся перед смертью до Аида и выпустим его стражника. И всеми тремя головами он будет рвать на части твою болотную жизнь и твою ложь о нас. И лишь тогда успокоится слава героев, когда весь твой мир покроется  этой стоячей кровью.
И в отблесках этой крови маршем пройдут обожженные стволы –  воскресшего леса! 


ТАМ, ГДЕ ЧЕЛОВЕК

Когда заканчивается канонада и ноздри разбитых окон вдыхают слепящий дым и туман, оставшиеся в живых идут навстречу друг другу, начиная с восходом бой. Литавры сливаются с выстрелами, грохот моторов звучит так надрывно, что ангелы спускаются, чтобы сидеть в черных одеждах на обгорелых ветвях… Они подпевают хору металла! Они идут сражаться, полные нашей воли, а мы проламываем стены, чтобы встреча случилась быстрее, чтобы быстрее родилась победа!
Там, где человек идет против времени, под его ногами прорастают эдельвейсы, превращая в горную вершину каждый метр его пути! Там, где человек  преодолел крутые и каменистые тропы, прорастают мосты – и  смыкают  высокие вершины! И камень выступает из-под земли, обращая в плоть все, что человек говорит на этих вершинах! Каждое слово стоит миллионов ударов киркой и лопатой, каждая мысль воздвигает монументы их  создателю, каждый взгляд – это луч сверхнового солнца, которое прожигает все старые холсты, чтобы родились новые!
Невидимая тень поселилась в городах, молчаливо бродит она по отражениям в окнах. Тень  сошла с гор, потому видит всюду только то, что оставила. Быть может, эта тень захочет завтра вывернуть из земли вся спящие дома и деревья, чтобы набросать их в гигантскую гору и залить ее потоками кипящей лавы! Чтобы получилась вершина не хуже прежних!
Но тень еще спрашивает вас, готовы ли вы возводить эту гору вместе с нею? Готовы ли вы бросить все мимолетное и расстаться с самой мимолетностью, чтобы стать служителями новой вершины, чтобы, поднявшись на неё, видеть итог своего существования, ощущать под ногами смысл своего пути? Как этот смысл кипит и плавится в недрах, которые держат на себе поступь отважных!
Тень пришла в город вместе с канонадой и вступила здесь в  бой, она пролетела сквозь липкие страницы старых книг, она видит теперь, как её гору сломали – чтобы отдать песок на муравейники. И за  миллион лет из одной горы сделали много песчинок.
Теперь –  тень вернулась. Когда же вернется человек, чтобы собрать гору из ваших песчинок? Теперь он не побоится вытрясти из земли свою историю! Человек  взойдет и станет в зените –  как солнце и посмотрит, не мелок ли стал мир для такого солнца, не измельчает ли  и солнце, чтобы не сжечь маленький мир. Ведь чтобы мир не умер, его надо возвеличить, возвести и вознести! И только великий мир достоин упоминания в судьбе великих!
Миллионы лет прошли в сражении, и после канонады из тумана и дыма стали вырастать настоящие души воинов.
И заплакали смеющиеся,  потому что отобрали у них – их маленький мир. Что теперь будут они делать без него? Как будут играть они в жизнь, смерть и любовь?  Куда  денутся теперь в нашем городе настоящего, на настоящей вершине? Кем станут, кроме нищих и падших? Пусть научатся  теперь прятаться от солнца, чтобы оно не приняло их  за маленькую минуту.
Все чаще теперь стоят люди по колено в осколках своих разбитых желаний, все меньше мечтают они о высоте, реже смотрят они на небо. Спросите их, что видят они там, видят ли они орлов, подставляющих свои крылья под солнечные лучи?
Но готовят уже место для наших вершин. Еще вчера я видел, как стальные когти расчищали небосвод.
…Берегись, играющий сегодня в музыку, берегись, пишущий нотки задом наперед… Потому что так разгневан теперь хор металла и крови, что собирает он вновь своих ангелов, потому что песню эту уже напевает человек!


НАВЕКИ В ОГНЕ

Я сам спускаюсь туда, где лишь черные потолки придавливают стоны и вопли, я сам открываю обугленные двери навечно разрытых могил. И в такой миг солнце покрывается черным туманом, закрывая небо клокочущим заревом, подпертым раскаленными трубами…
Я шел быстро к яме, что возносилась высоко над разрушенным горизонтом. И крики из безжизненной глубины трясли каждое дерево вокруг. Поцелуи никогда не звучали здесь. Вот почему, когда те, кто тянул ко мне руки из глубокой ямы, просили целовать воздух, чтобы продлить себе жизнь этими звуками. Вот почему я пришел сюда. Там были люди, позабывшие, что такое смерть, не знавшие, что такое счастье. Они  смотрели поверх стен, и со стен на дно стекала кровь неродившихся младенцев. В час безвременья они постигали сущность человеческого бытия.
…Однажды был такой миг, я был далеко отсюда. Мы сидели на берегу теплой реки вечером, беседуя о смысле жизни. Костер горел над потухающим небом. И вдруг каждый из нас почувствовал боль. Небо вздрогнуло.
 Я взглянул на пламя костра и увидел, как поленья превратились в дергающиеся руки, а пучки сухой травы стали как  волосы, что кипели и пузырились с раздирающим треском. И два самых ярких угля взглянули на меня с отчаянием…  Я увидел, как во всем пламени мира, в каждом огоньке – на спичке, на свече, в сердце… метались эти изломанные поленья и пучки сухой  травы.
И одного мига стало достаточно, чтобы воздух пропитался последним часом бессмертного берега.
В такой миг время ложится на пламя всем телом. Пламя лижет его, пронзает во всех местах, прожигая прошлое и свершившееся. И до сих пор торчат эти изломанные руки из стен забытья, цепляются за одежду прохожих прутьями арматуры, толкают задумчивых бетонными блоками. И смотрят в небо сквозь закоптевшие окуляры остывших труб.
Я услышал скрежет в ночи – ржавых дверей, зловещие щелчки обесточенных тумблеров. И словно забытое всеми сердце умирающего – дергалась время от времени мертвая стрелка.
Нельзя забыть пламя, охватившее голое сердце. Вот стоят они – одинокие машины. И в   одиноких железках кричит дух каждого, прикоснувшегося к разъяренной материи, каждого, кто выпил огня из чаши расплавленного смысла.
Вот они, пустые и забытые, но живые и говорящие в ночи – к людям. И когда дождь проливает на них свою мертвую ненависть, капли неизреченной боли, реки, потоки неизрекаемой боли вытекают из пустых глазниц помертвелых окон, и плачут фары сотен машин по тому смыслу, ради которого их когда-то пропустили через огненное, живительное дыхание Империи.
…Каждое дерево теперь молчит. Стволы забыли о радости весны. Вечный огонь выпрямил  их спины навеки и обрывает их цвет отравленным ветром. И сотни настоящих мыслей вновь и вновь разжигают деревья изнутри. На закате горят они над разрушенными смыслами, и птицы облетают их стороной. Но под обугленной кожей живет воля к весне.
…Город оживает утром. Мирный час восхода пробуждает свет и жизнь. Сотни людей выбегают на улицы, надевают красивую одежду, смеются, улыбаются. Небо, растворившее свою лазурь, охватывает своим безбрежным океаном всю доселе прожитую вечность. Никто не думает о смерти, все бегут вперед, к молодости. Молодые пары, смеясь, забыли про всех вокруг, молодые мамы ведут своих крохотных малышей, а те смеются навстречу солнцу. И кто-то говорил, кто-то молчал. Кто-то торопился, а кто-то звал подругу выйти на утренний балкон.
Но в глубине тротуара, вслед за мной, не отставая ни на шаг, идут наши мертвые. И в стеклах их обугленных противогазов сверкает  далекий рассвет. И пламя его жжёт мне память. Мы идем вместе, громыхая стальными костями – вперед – к нашему ядерному воскресению!!!


ДУХ НЕ МЕРТВ

Когда наступает ночь, и звезды плывут над головами мечтающих, я засыпаю особенно неохотно. Жажда битвы кипит в каждой клетке моего тела. И когда тьма все же сковывает меня, я отправляюсь все в тот же сон. Среди огромных небесных стен спит красавица на  тонких облаках. 
Я ступаю на тучи, клубящиеся от горячего рассвета,  и поднимаюсь к самому своду небес.
И северный ветер вдруг надувает облака, вдруг чувства делаются особенно сильными.
Сон не хочет заканчиваться, ветер усиливается, небеса проясняются. Я зову  её по имени, громче и громче! Красавица улыбается во сне, и сердце у меня  бьется так, будто наши армии вновь вышли на мостовую!
И солнце взлетает в самый зенит, луна растворяется в океане, и моя красавица – открывает глаза. Я вижу там, в её глазах, Древнюю Грецию, Рим, Европу, Мир! Нас окружают звезды, и золотые ястребы кружат над её венцом! И небеса несутся сквозь нас, и я вижу в её глазах смех, силу и волю к пробуждению… И все же просыпаюсь я здесь.
Очередной день прикасается к земле. И то же солнце, что сияло во сне, теперь возносится наяву. В очередной раз настает день борьбы. Потому что можно жить и не бороться, но тогда сны повторяют навязчивую реальность. Ведь те, кто не борется с реальностью, приспособился к ней, тот, кто безропотно накидывает на себя цепи, отступил перед собственным неверием. И лишь тот, кто встав утром и взглянув небо, сказал, что сегодня мир станет другим, потому что сны сбываются! –   оказывается на острие действительности!
Пробудись, и тогда я скажу тебе, что и твой сон сбудется!
Очнись над землей, и тогда я скажу, что она – твоя!
Позови всех – живых, и тогда я оживлю и мертвых!
Подними с земли солнечный луч, и тогда я скажу, где зарыто солнце победы!
И мы откопаем его тогда. Живые будут копать сверху, а мертвые – снизу!
И тогда пылающий шар –  зажжет дух в каждом из нас!
Лопатой станет пытливый ум, киркой станет направленный разум, мечом станет сражающийся дух! И траншеи и пещеры заговорят голосом глубоких недр!
Не бояться времени! – оно всегда идет и не слышит мольбы! И значит, мы тоже не будем молиться времени!
Лишь история и судьба замечают нас.
От  взгляда с небес преобразится земля,
Грохот борьбы станет нашей молитвой судьбе и истории! И когда она рисует на барельефах горизонта застывшие свершения,  тогда время лишь в бессильной злобе кусает величественные фигуры и даты! Это и есть победа, её предвещание, сверкающая неизбежность! Мощь в полете небес!
Верьте снам, которые сбываются, верьте снам, которые не заканчиваются с наступлением дня!
Верьте в значение каждой звезды, засверкавшей над вашим домом!
От  взгляда с небес преобразится земля.
И глядя в близкое небо, пробудившийся разум почувствует приближение мига, когда миллионный оркестр сердец подхватит единый мотив великого земного  будущего!


ЧЕРНОЕ СОЛНЦЕ

Где твоя душа? Куда она пропала под стремительным потоком «новой» жизни? Вы забыли, зачем родились ваши души?
Опасность, с которой выросли мы вместе,  –  не тень ли это нашего страха?  А мы думали, что это могущественный призрак грядущих времен.
Но обман, с которым мы выросли, стал теперь большим и черным, он встает вместе с солнцем, закрывая его ладонью бесплодной тучи.
Мне не нужно угадывать, где вы живите, потому что над вами всегда висит черное пятно заколдованного  светила. И это означает только одно, да, только одно, неоспоримо одно – вы потерялись в страхе, в его тени, полной пыли и старых пыльных углов.
Я угадываю вас  по черному солнцу над вами!
Ведь разве можно ошибиться, спутав черное и белое, разве можно не отличить высокую радугу  от   ползающего в низине тумана?
Новый камень увидел сегодня я на дороге, но не под силу сдвинуть его тому, кто и теперь просыпается под черным солнцем.
Не пора ли выйти из тени, которую бросает на светлый камень сжавшееся от страха  тело?  Как бы тень не стерла надпись на  новом обелиске:
«Солнце встает!»
Солнце, очищенное от копоти теней.
Черное солнце – это солнце потерявшихся. Для тех, кто запутался в своей тени, и солнце встает такое же, запутавшееся в собственных лучах.
Печаль плавится у меня на сердце, печаль о тех, кто погиб в своей тени, печаль о тех, кто боится поверить сияющей надписи на новом камне.
Когда я проснулся сегодня, я обернулся к рассвету и увидел, что солнце встает светлым из-за того нового камня.
Мне стало жалко всех, павших в борьбе со своими тенями, потому что мне теперь жаль всякого, кто не видит со мной рассвета.
Но ведь еще нужно родиться ближе к небу, чтобы видеть в нем светлое солнце!
Потому меч солнечного луча  рассечет вашу тень надвое. Пусть та половина, которая подпирает дух, навеки следует за нами, все остальное пусть будет вами  оставлено. Так просит нас история, которую пытаются притянуть к земле заболевшие смертью –  мгновения прошлого.
Пусть настанет час победы, пусть с ним придет восход чистого солнца! Оно зовет – не засыпать, никогда, и всегда – оптимизм и вера в самообновление, всегда хотеть искать и всегда знать, что новый день настанет по огненной воле могучего светила, никогда не знать поражений, и всегда  знать, что  любой твой  враг  растает в лучах ослепительной славы!
Только так можно жить в мире, который освещен светлой стороной солнца!
…Новый камень  принес я на рассвете, из-за него теперь будет восходить мое солнце –  чистое светлое солнце!


КАК ПРЕЖДЕ – НЕ БУДЕТ

Назад я смотрю, и там вырастают причудливые формы. И я угадываю в них картины прошлого. Сначала они похожи на бесформенные тени, но вот они все четче и четче.
Вот  бегают маленькие дети, и небо, когда мне было десять лет, и собака, которая бежала за мной, когда я уезжал от дома на велосипеде, и солнце, сжигающее без остатка замерзшее  небо, и снег, покрывающий лунное поле вдали.
И одна мысль находит меня сама – как прежде не будет. Как прежде не будет, ради этого – все  это было было, но КАК оно было?
Оно было прекрасно!
Тот, кто хочет завоевать великое будущее, должен сознаться, что его прошлое было прекрасно! Потому что именно оно стало причиной грядущих восходов и летящих  горизонтов.
Когда наступает новый день, когда он протекает бесследно, я согреваюсь своим прошлым, я перечитываю его и его секунды, словно буквы, и они всегда хотят увести в нежный сон.
Но важно не оказаться усыпленным. Ведь может оказаться, что в это время под проливным дождем стоит девушка, которая пойдет вместе с тобой к грядущему горизонту. Тот, кто мечтает о достойном будущем, должен  пойти к нему с достойными людьми. Воспитать друг друга в борьбе, в постоянном и неистовом овладении душой друг друга. И любить судьбу каждый день за то, что судьба полюбила их.
О чем поет ветер? Как прежде – не будет. Потому строй себя для  нового дня – на лучших своих завоеваниях. Оторвись от прежних страхов –  и эволюция окрылит твое стремление!
В старых зеркалах не научились отражаться новые черты нашего образа. И значит ли это, что мы должны вычистить это зеркало до блеска?
А может, выбросить его или разбить, чтобы отражаться в небесах?
И когда силы покидают меня, я представляю  себе одну и ту же картину. Как при полной луне из леса выбегает волк и мчится бесшумно среди полей, перед ним расстилается дорога, на которую роняет аромат ночная трава;  как  тень его касается  луны, и вот уже – то  ли дикий зверь, то ли орел летит высоко в ночном небе,  и серебром покрыты его крылья, но через минуту и он скрывается из виду. И тогда на вершине ночной горы, из-за которой утром родится солнце, появляется новый человек…
В тот миг, когда мы воодушевляемся дыханием лесов, на которые смотрели столько лет, пока прошлое владело нами, мы вспоминаем, что из этого леса за миг перед рождением выбежала наша душа; она пробежала подобно волку по колосящимся полям и  взлетела над миром, чтобы увидеть весь путь  от начала и до конца.
Мы заживо доводим до кипения свою кровь, когда вспоминаем, как родилась эта душа, когда видим, что  перед нами  лежит  еще нетронутый материал  эволюции.  И это  значит, что действие не заставит ждать  последствий! Как прежде не будет – теперь это пароль, чтобы открыть лучшие стороны своего преображения, разрушить стены старых замков…
То, на что прежде не решались взглянуть – втоптано в придорожную пыль, то, чем прежде боялись гордиться – сегодня поднято выше звезд! То, что боялись попробовать, – испытано и рассказано. То, что боялись объяснять, – объяснено!
И теперь мы живем свободнее ветра, чище небес и глубже океанов, видим дальше звезд и прорицаем на века вперед!
Как прежде – не  будет!


КОЛЫБЕЛЬНАЯ

Много лет я смотрю на серые стены старого замка. Здесь еще год назад носились тени прежних обитателей, но теперь даже они устали  стряхивать пыль со своих портретов. Старые стены   принадлежат прошлому, и я еще слышу здесь нежный звук. Как будто кто-то еще поет над   колыбелью…
Сквозь обрушенное окно заглядывает в тишину старого замка – новый мир! Вместе с ним смотрят закаты и рассветы, обращая в свет забытые тени. И когда под ногами хрустят стекла, даже сквозь боль чьей-то забытой жизни – я все же слышу колыбельную.
Я не могу поверить себе, но сердце верит вместо меня. Я замираю посреди пустой комнаты, вдыхая воздух старого кедра. Я тяну руку сквозь завесу сияющей пыли и вижу ладонь, протянутую ко мне, и в ней лежит ослепительное солнце! Словно тысячи бабочек бьют крылами в глухие стены, и тепло падает в мою руку.
Она здесь, и она поет! Как прекрасна твоя колыбельная…
Со стен падает старая краска, и в хрусте высохших досок – треск свечей при восторженном воздухе, полном звуков  колыбельной.
Теперь за разрушенным окном солнце сияет еще ярче. Оно жжется на моей руке, я вижу, как её невесомая ладонь упала в мою. Да, я слышу твою колыбельную, я слышу её. Из толщи веков её звуки  пришли в мое сердце и в сердце разрушенного окна. Мы одни в этой солнечной и пыльной тишине. Я целую воздух с этой пылью, я славлю его за то, что в нем ты сберегла свою сияющую душу! Я держу твою теплую руку в полуденном солнечном луче. И нет более далекого космоса, кроме этой пыльной тишины.
Пусть гремят горы, на которые ты смотрела, пусть разверзнутся небеса, в которые ты посылала молитвы, пусть прорастут цветы, из которых ты вила себе венок! И знай, я готов, словно бриллиантовое ожерелье, надеть тебе на  шею – свое бессмертие! И всю свою жизнь я буду знать лишь одну молитву – твою тихую колыбельную!
Посмотри же теперь на мир сквозь свое любимое окно. Когда ты поешь снова свою песню, я наполняюсь простой любовью, я чувствую, как любишь ты мир. Разве могу я  теперь говорить о мире иначе, чем звучат твои слова! В них  сохранилась вся вселенная!
Прости меня, что я объявил времени бой только теперь! Прости, что я раньше не проткнул эти длинные годы заточенным мечом часовой стрелки, прости меня, что столько лет я слышал, как звезды звенят, касаясь ночной листвы, и не знал, что так воскресала твоя колыбельная… Но когда твоя ладонь лежит в моей, а солнце жжет все сильнее, я вижу, как радуга начинает танцевать в твоем венке!
Ты  теперь грустишь, но ведь я люблю тебя такой, какая ты есть,  и я готов скрепить свою клятву кипящими молодыми звездами, что  твоя колыбельная будут жить в моем сердце! – всегда! И твой образ отразится в моей душе, как в глубине прозрачной  слезы!
Для всех остальных же будут лишь неприступные стены древнего замка! И за этими стенами, высоко в небе, будет жить наше теплое, запыленное солнце.
Пролетят миллиарды секунд и звезд. Навеки застынет пыль на портретах прошлого! Но никогда не повторится этот свет!  За то, чтобы целовать эту застывшую в воздухе пыль, чтобы еще хоть миг держать тебя за руку,  я смотрю на мир из   обрушенного окна старого замка.


БИТВА ЗА ЛУНУ

 Тень от восставших планет поразила континенты… Тень наступала на вершины и леса,  утопала на целые километры в океане, но словно армады дельфинов, вырывалась на поверхность, вздымая тонны воды вслед за отчаянными вихрями телодвижений!
Земля взошла сегодня кроваво-красной, издалека был виден ее зазубренный серп – океаны  прибили к берегам отблески миллионов костров!
Так земля встала на путь битвы за луну!
С каждой минутой рассвет набирал власть и силу над ночью! Солнце светило белым, прожигающим светом.  Скалы поднимались вслед за вцепившимися в их вершины лучами:  колени  выступов распрямлялись, сбрасывая тьму в пропасти и ущелья, и их спины, покрытые стаями волков и орлов, делались отвесными, и скалы  встречали ветер криками пробудившихся зверей; и по ним сползали в бушующий простор океана тысячи лет молчания… Луна в утреннем небе плыла далекой и тихой, но ночная тень ее  не давала уснуть солнцу!
И солнце, вырвав землю с колец орбиты, направило закрученные смерчами континенты вплавь –  за лунным отражением в море!
Один человек на земле знал, что луна должна быть завоевана. Он думал о ней всегда, он знал, что волны  в океане рождаются, когда луна отражается в его  водах. Он знал, когда и где она взойдет, знал, какие звезды потонут в ее сиянии на пути к утру, он подставлял вершины гор под ее свет, и они обретали ледяной блеск вселенной!
И сегодняшнее утро человек встретил в тени этих вершин. И увидел, как солнце, поднимаясь из-за отвесных скал, вдруг осветило контуры грядущих боев на лунных полях! И на  лунный диск, как на серебряный щит героя, упал  очерченный солнцем гордый профиль!
Земля замерла в волнении и смирении. 
Застыли материки, напряглись  вершины.
Человек  стоял между двумя светилами, на раскаленной от их сияния земле, посередине вселенной. И он  знал, куда идти и куда вести мир, на него смотрела вся история, и все моря затихли перед ним.
Луна – древняя земля моих взоров, вечный светильник в моем храме!
 Вставайте, мои воины мгновения, мы начинаем битву за луну! Откройте ее лик моим ветрам! Ступите на ее раскаленные  пески, пока она еще касается горизонта! Только в  час судьбы путь к луне – открыт!
Вашими жизнями полнится лунный огонь! Луна должна принадлежать нам, тогда она будет –  свободной! Час близок, я посылаю свои армии к луне! Каждую секунду – все новые воины, готовые в битве соединиться со своей судьбой! Этого ли не стоит луна? Не стоят ли этого столетия ожидания, молчания, тоски и печали? Сколько еще лет будет ждать нас она?
Но мы первыми отнимем ее у времени!
Гордый профиль застыл на лунном диске, и утро не смело сдвинуть эту великую тень. И луна торжественно стояла над миром, чтобы вся история мира и все народы  видели его!
И  обнаженные ступни  лунных лучей в диком восторге топтали пенистые гребни, и крик радости разнесся по всей вселенной, знаменуя –  начало битвы за луну!


 ТИШИНА

Мы дышим всем воздухом беспокойной ночи.
Кто ты, что несешь факел по безлюдной площади?
Ты остался один сегодня? Или пантеона богов достаточно тебе в твоем одиночестве?
Ты подпер древними колоннами свою сущность –  подопри и нашу, сделай нас пантеоном, ибо мы хотим стать фундаментом и колоннами, огнем и высокими сводами, ибо мы видим, как тени притаились в испуге, как прижались они к стенам, расступаясь, видя приближение кого-то.
Никто не знает, кто это, мы знаем, что это ты!
Огонь горит в руках каменного бога, неужели кто-то уже нанес рисунок на амфору? Или выдолбил на  неистовом мраморе священный знак?
Если так, то он еще не знал того героя, что вижу я.
Окунись в память веков, найди там всех, кто ждал тебя. Судьба и история не властны над ними,  но ты поднимешь их. Спящие цивилизации  все еще укрыты их победой! Но ты  прижался к земле, и твои пальцы разбирают многовековой грунт, чтобы добраться до самой глубины окаменевших слоев...  Ты перебираешь древние отложения и видишь, как из  сверкающего мела, из смертоносных туч первой грозы, из лучей первого рассвета поднимается по потоку времени –  человек.
Первый гром на земле повторяет за тобой твое слово, и раскаты его разносятся по всем языкам и  эпохам. Потому мы не станем другими –  ты держишь нас в объятиях своей  воли. Но ты остановишься прежде, чем  мир будет потрясен твоим возвращением.  Ты дашь нам последний миг покоя, чтобы  упавшая с листа роса успела сверкнуть  в глазах пробуждающегося.
Твое имя будет повторять шелест последней тишины, боясь, что ты не придешь и не разбудишь ее.  Ночь дышит над нами облаками, полными звезд. Дыхание ее грозно и взволнованно. Завтра еще пугает нас, настоящее туманит память все сильнее, мир настоящего затягивает нас в бездну без имени и славы.
Но твое первое слово  вспоминаем теперь мы.
И  вся тьма и вся пустота сжимаются, в испуге мрак прячет свою черноту и не знает, к какой стене прижаться, смятение овладевает бездной. Кто-то говорит с тобой вслух, и вечность слышит, как человек –  читает ее судьбу!


ПЫЛАЮЩИЙ ЗЕНИТ

Я вижу то, что делает меня бессмертным.
Мое солнце восходит в изрезанной морозом раме, и твердость стекла уступает  непреклонности света. История мира смотрит на меня.
Что хочешь сказать ты, вечный ход громов и потрясений? Неужели скучно тебе теперь стало в твоей вселенной? Или стала она такой огромной, что ты  потерялся в ней? 
 Ты тянул ко мне руки из водопадов и смерчей, ты гнал снега в мою долину, чтобы она поднялась над морем, ты заморозил радуги в моем небе.
Но время не могло ждать, пока мы дотянемся друг до друга.
Ты гневаешься? Гнев  к лицу тебе. Я хочу, чтобы ты разозлился на мое солнце, пусть оно перестанет улыбаться всем стоящим под ним…
С  грохотом падают облака в  воронку светила. Пылающий зенит прожег незаживающую звезду в небе. Стальной грохот пробил небо насквозь –  и звезды покатились градом.
История мира, ты хочешь быть переполненной  звездами? Ты требуешь полноты своего сияния! Недавно в твоем храме  блеск богов показался тебе тусклым, тогда ты сбросила их. Но и блеск храма стал тебе мрачен, тогда ты разрушила и храм. Но когда твоя душа перестала светить тебе, ты решила разрушить мир, чтобы он осыпался в тебя…
 Но разве станешь ты спрашивать созвездия  – хотят ли они сложиться в новые очертания? И хотят ли они так же освещать свод в вечной черноте?
 Но тогда твой сосуд был бы слишком легок, в нем была бы пустота…
Нет, пусть  гребень волны накроет сушу! И пусть хаос затопит тебя, чтобы тебе не пришлось ни разу вспомнить о мире, что ты сумела разрушить.
Так что же хочешь сказать ты, вечный ход громов и потрясений? Ты хочешь  жить без храмов, богов и созвездий… и это правда твоего гнева, ибо на дневном небе – нет ни богов, ни созвездий.
Но тебя сжигает нестерпимая даль. Непостижимость твоего рассвета с каждым годом бьет тебя все больнее. Утро не приносит тебе облегчения, так же, как и ночь дарит тебе лишь черноту. Ты мерил землю углами, но получались горы, ты вонзал в нее пальцы до самого основания, но получались моря, ибо небо не уставало устремляться в пустоты. Ударами слов ты сотрясал истины, сметая их с постаментов, но рассвет каждое утро – вставал   на место павшего монумента.
Страдание для тебя было слишком маленьким чувством, в нем не помещался  твой гнев.
 Ах, если бы мне разгневаться так же, как ты… Вновь бы моя душа поросла густым лесом, и тени в нем стали бы охотиться за солнечными лучами.
Солнце, дай мне твоего гнева, взойди над распаханными скалами, взгляни, камни хотят стать почвой. Поля эдельвейсов  вижу я на этих камнях, растущих тысячелетиями. Сюда придем жить мы: я и мое солнце.
И каждое утро неудержимый жар будет восходить над бескрайним полем распаханных скал и проросших вершин, и миллиарды цветов заполнят небо. И из этого тихого зноя, из спокойной тишины вновь разразится твоя ярость, рожденная безумием того, кто осознал свою бесконечность. Ну что ж,  приникни к вышине, разгроми облака, сбей звезды, подожги свой хаос. Танцуй на этом пожаре, гори в нем, подбрасывай над собой в бездну охапки пламени, ощути, как они легки и как не могут поджечь тебя.
Гневайся, мое солнце, зло твоего сомнения пусть не даст погаснуть твоим лучам. Сгреби могучей ладонью опаленные тобой земли. На них больше нет ни одного человека, ни одного камня и ни одного эдельвейса, нет твоего рая и твоей бесконечности.
Даль космоса проходит саму себя из края в край, и ветер оставляет пробоины в застывшем воздухе.
Кипи, мой воздух, ибо в тебе больше нет ветра, стой, мой день, ибо в тебе больше нет ночи, пылай мой зной, ибо в тебе нет избавленья от себя самого!


ОДИНОКОЕ СОЛНЦЕ

Ты стоишь одиноко над своим полем. Молчание твое заставляет всех – расти  к тебе, твое молчание дарит всем – волю   к знанию. Все хотят знать, о чем молчишь ты в своей вышине.
И так мир движется к тебе.
Но когда уходишь ты от своих полей и устремляешься к океану, часами смотришь ты на свой отраженный лик. Великую картину видишь ты каждый раз тогда –  пылающее сердце  среди звезд и бесконечности.
 И тогда понимаешь ты, что во вселенной нет кроме тебя больше ни одного солнца…
Позади тебя громоздится эта вселенная, на твоих плечах желает она лежать – тихо, без движения, без света. Всю свою бесконечную вечность кладет она на твое пламя, гигантскую свою черноту наматывает  она на твой путь.
И тогда осознаешь ты еще более страшное – никто не вернет тебе твой свет.
 Ты смотришь во вселенную, как в зеркало, и видишь, как планеты движутся вокруг тебя, и на их полуосвещенных   ликах  страдание, которому миллионы лет.
И тогда снова осознаешь ты, что без тебя они будут во тьме. Ты смотришь на свои планеты. Как бы хотели и они однажды быть сияющими – со  всех сторон, как хотелось бы им смотреться во вселенную, не заходя в тень, как хотелось бы им, подобно тебе, никогда не погружаться в черноту.   
Отражение твое в океане длится долго. Твой образ  проходит сквозь воды и отпечатывается на дне. Когда ты высушишь землю,  на дне будет твой портрет. Потрескавшийся грунт  запечатлеет твое молчание, миллиарды изломанных линий на сухой земле опишут каждый блеск твоего слова.
Но ты пылаешь в центре мира, и от этого огня радость в твоем сердце.
Никто не вернет тебе свет, но никто и не отнимет его у тебя.
И даже если черные ладони вселенной закроют тебя от мира, они  станут золотыми… все будут знать, что ты светишь!
Огонь дарения рвет твою душу, он выхватывает из твоей глубины волны жара, непостижимый зной накрывает  гребни твоего шторма!..
Но растекается жар по бесплодным планетам,  нагревает их до самой сердцевины – но  ночь остужает все, что ты согреваешь. И когда к ним приходит утро, остывшие глаза кратеров вновь устремляются на тебя с надеждой. Боль в их  холодных  взглядах. Ты даешь им свое далекое тепло, и они плавят  слезы своих льдов.
Одиноко сверкаешь ты в небосводах всех планет. Слишком много звезд вокруг тебя, от этого теряется их истина, слишком малы они, от этого даже слова их едва слышны.
Но ты хочешь быть наедине со льдами. Пылаешь ты, страсть твоего гнева и любви сливаются в нестерпимом  пожаре,  ты  обнимаешь льды, но льдам –  не дано обнять тебя. Слишком мало льда, и его объятия не успевают дойти до твоих плеч.
Даль вселенной становится наказанием любому твоему порыву, и твои лучи доходят до ее окраин  лишь негреющим светом  безнадежно далекой звезды.
Но величественно проплываешь ты над своим отражением в океане, хочешь ты видеть планету, которая отразит тебя – в полный рост,  неужто для этого надо будет вплотную прижаться к ней, или будет нужна планета – твоих размеров?
Лишь взглянув в свою глубину, могло бы ты увидеть себя во  всем величии, но каждый твой взгляд – это надежда далекого холода, а потому ты не отнимешь у холода его надежду.
Зачем тебе смотреть внутрь себя? Ты видишь свой свет на всем, и из него соберется твое  отражение, и оно  будет больше тебя – в миллионы раз!
И так презираешь ты каждого, кто требует свой свет обратно. Ты бросаешь в бездну его скупости еще больше лучей, чтобы он раскалился, но не мог гореть, чтобы плавился, но не мог плакать, чтобы собирал, но не мог собрать.
Однажды эта бездна потребует и само солнце, и однажды солнце взорвет себя внутри этой бездны!
О чем молчит твоя воля? Разве не хочет она быть самой яркой во вселенной?
Запомните солнце в зените, чтобы его высокое молчание оградило вас от закатов.
Весь мир тянется за тобой, чтобы узнать, о чем молчишь ты, – так даруешь ты смысл всему растущему.
Но ты требуешь сгореть, чтобы познать, ты требуешь прежде раздарить огонь, оживающий во всем сущем при твоем прикосновении!
 И так веришь ты, что каждый может вспыхнуть, а потому беспощадно раскаляешь ты мир вокруг себя, и знаешь, что из твоего отраженного в мировых водах  сердца – навстречу  тебе –   вырвется пламя…


ОКОНЧАНИЕ ВОЙНЫ

Там, внизу, заканчивалась война, с каждой минутой  все дальше уходила в толщу глубоких пород. В каждый камень скалы, в каждое ущелье проникал с пылью –  вырванный из нее дух. Потому войны не становилось меньше, она заняла все свободные территории, а те, что не были свободными, дух войны уже закидывал камнями... расчищая для себя место.
 …Ураганы пришли сюда с океана  и с неба,  но чем ближе они были к нам, тем глубже мы зарывались в землю.
Война заканчивалась – для  тех, кто устал дышать этим пыльным духом, кто перестал узнавать  во взвившихся камнях и осколках – его страшное лицо. Для тех, кто  сложил оружие, ураган стал ветром, сталь покрылась ржавчиной, а земля –  равнодушной и  тихой.
Они переходили линию фронта – и сливались с врагами, и  нельзя было уже отличить их от прежних врагов. И все вместе они становились людьми  без побед и поражений, людьми без начала и конца, без времени и истории.
Мы видели их издали, но даже вдали их было –  слишком много. Это было похоже на переселение, но в свою страну – вернулись другие люди.
Они не были предателями, не были чужаками, но они устали – и потому стали другим народом, для которого пыльный дух не был знаменем и ликом мессии, а был лишь поводом спрятаться от пыли в  дома…
Винить их, конечно, не стоило! Ведь на нашей стороне остались те, для кого война не заканчивалась. Те, кто под завесой пыли собирались в отряды и превращали каждый столб – в шлагбаум. И каждый камень, когда они ставили на него оружие и опирались на него локтями, превращался в крепость и цеплялся всем телом за громыхающие почвы.
Там,  вокруг нас, заканчивалась война, но с каждым днем нам все  чаще нужно было  идти в атаку –  чтобы приблизить ее конец. Все больше требовалось снарядов, чтобы разметать   пробившийся в души пыльный дух.
Обстрел тяжелой артиллерии ровнял с землей все! Но из ровной земли, как весной из пашни, поднимались новые солдаты, и старые воины, стряхнув с груди тонны разломанных плит, показывали молодым, где занять оборону.
Тонны стали, что обрушивались на нас, – были сохой гигантского землепашца, и он прокладывал павшим – путь к воскресению. Но воскресение  происходило не  на горе в солнечном сиянии,  а в   заваленных пылью подвалах, окопах, траншеях.
…Идущие друг за другом шеренги бойцов никто бы не смог рассортировать на вновь прибывших и на вновь поднявшихся!
Приказы  поступали уже с переднего края, и каждый удар врага находил ответ.
Но скоро ли у нас не будет врагов?
Ведь те, кто заканчивал войну, больше не хотели жить как прежде, и фронт сам собой гнулся в их направлении. Они переходили линию фронта   сотнями. Они хотели мира, тепла, уюта, тишины. Они хотели, чтобы землепашец уснул, и чтобы зубы дракона не прорастали в удобренной до отказа земле.
Новая жизнь! Ее начало требует слишком многих окончаний! Забывшие уже о еде, счастье, крови внутри нас, о сердце под каской, мы перебегали с одного участка на другой, обрастая живым камуфляжем вывороченной земли.
Мы стали сами похожи на землю, которая увертывается и бьется, стреляет и поднимается в контратаки. Ожившая земля была под ногами человечества –  и то ли мы были покрыты ею, то ли она покрылась нами.
Человечество приближалось к нам  с гулом  многомиллионной толпы, волны, лавины… Его надо было остановить, потому что в нем не было места нам. Не было места нашей армии, нашей войне и нашим жизням. Для человечества – мы  не  были.
Наш  фронт сначала стал прилавком войны, а потом – прилавком мира, и уже никто не хотел ни с кем воевать, никто не хотел противостояний. Одни пленные обменивались на других пленных, и все  становились одним целым, одной массой обменявших битву – на  жизнь без побед и поражений, без начала и конца, без времени и истории.
Мир приближался к нам с покоем, тихим счастьем и теплой мечтой… не для нас,  для себя.


РАССТАВАНИЕ

Они продавали все: оружие, славу, долг. Но они не получали за это деньги, они получали за это право быть признанными в их сообществе. Слишком быстро все превращалось в мир, где уже торопились обняться те, кому было что продать, у кого залежалось чужое, выданное когда-то как своему. Они жили без ненависти, но мы ненавидели их, они жили, улыбаясь и радуясь миру, но мир с ними –  стал бы эрой нашего молчания.
И тогда мы поняли: они просто люди, ищущие других людей для своего мира. С этими людьми даже война ничего не может поделать. Они остаются, они выживают, они расселяются и заполняют собой все, их становится много! И если кто-то из нас станет таким, наступит тяжелое расставание!
Мы станем – мы  и  они.
Счастье. Разве мы и они могли бы понять это слово одинаково? Никогда! В их сердцах счастье исключает нас из существования, а в наших сердцах их существование – оскорбление  народа, в котором они родились!
Они счастливы там, где им дают быть счастливыми, а мы –  там, где сами диктуем счастью, каким ему быть!
Мы любим наш суровый дух, нашу набитую камнями  историю, а они любят себе подобных.
В воздухе мы  чувствуем стройный запах и вкус машины, не умолкающей, синхронной, точной, безотказной и совершенной! Этот двигатель не ломается, не стонет, не корчится от чувств, он абсолютно равнодушен к человечеству, ибо оно не способно быть таким, как он!
Между нами вырастает пропасть. Вчерашняя траншея, которая разделяла нас и тех, кто наутро сдался, стала глубокой впадиной, края которой в звериной ненависти все дальше отталкиваются друг от друга. С другого края нам кричит человечество, но оно уже не может прийти к нам – мы остались на другой стороне истории!
…В час расставания  на молодых новобранцев напало уныние: молодость хотела петь и радоваться, хотела  перекинуть канат, по которому, пока спят старые бойцы, перейти на другую сторону.
Они, как и мы когда-то,  искренне верили, что человечество может быть большим и единым, что в нем можно полюбить себе подобных. В попытке перебраться через пропасть  они не жалели себя.
…Они не добрались до другого края, но и мы потеряли их. Мы недоглядели за ними! Мы недоглядели за пропастью – внутри них, что разверзлась еще раньше, чем  пропасть в  истории мира. 
…Фронт с каждым днем растекается и растворяется, тянется к молодым душам,  неузнанный, разрывает сердца и залипает гарью  легкие.



СЕМЬ ДНЕЙ СОЛНЦА


ПОЖАР НА СОЛНЦЕ

Долго я готовился к новым временам, для этого искал я вокруг себя тех, кто мог бы так же гореть, при этом не боясь высоты. То, что удалось мне задумать, было столь опасно, что стало немыслимо хранить это в себе. Чтобы эти мысли не сгорели, пока  растут во мне, я упрятал себя на долгие годы в лед и в холод, чтобы, окоченев, молчать прямо в снег и его непримиримую от мороза душу.
Так началось мое великое молчание.
Поначалу нравилось оно мне. Его тишина давала мне время на покой и на свободу сна, приносила мне по ночам звезды, упавшие с неба, но среди них не было ни одной живой звезды…
Так сковал я себя льдом и забыл, что обещал  выйти из него, когда мысль моя вырастет и станет высокой и сильной, чтобы потом стать кораблем для всех вокруг! Не прошло и минуты, как полюбил я свое замерзшее пристанище, как любовь к вечной скованности вдруг стала греть, как лед греет безнадежно замерзающего.
В таком оцепенении стал видеть я много разных снов, над которыми легко было быть властителем, потому что я сам складывал их  из проплывавших мимо меня льдин, из лучей солнца, сосланных за вольные взмахи на дно моей глубины, из моих желаний, столь близких и столь замерзших. И в этих снах было и лето, и ночь моей юности, и луна из оконных взглядов, и воля  души, и чувство бесконечного блаженства в мире свободных мечтаний!
Так застыл я всем телом и плыл в глубоких водах, согревая лишь огненное сердце –  волей к безудержным мыслям.
Так плыл я много дней.
Через много дней надо мной стала кружить береговая птица, я почувствовал её когти, вонзающиеся в  мой тихий и холодный мир, но так высоко надо мной была уже она, и понял я, что стал огромным айсбергом! Весь лед и всю мерзлоту собрал я на себя в своем океане, все застывшее и окоченевшее здесь  пристало ко мне и слилось со мной так, что я сам стал сердцем океанического льда!
И вот мое гигантское тело стало теперь еще и пристанищем для одиноких птиц.
Но почему не хотели они умирать на моих ледяных уступах? Почему спасение было для них – смыслом моего айсберга? Для чего острыми когтями и клювами скребли  они лед надо мной? Их скрежет теперь стал  будить меня, и в этот миг я видел во сне войны и  воинов…
И вот однажды птица принесла мне дары с берега. Долго она в тот день скребла  снег над моей головой, но я только глубже зарывался в лед, чтобы мне не мешали тихо мечтать. Разве хотел бы я прервать свой сон из-за стебелька травы  или ветки лавра?
И когда не смогла разбудить меня птица, то с самой высоты  бросила она свой дар на ледяную вершину  айсберга!
От ужасного грохота глаза мои открылись, и я увидел все  раскинувшееся  надо мной небо.
Я протянул   руку к ледяной верхушке и взял этот дар птицы – патрон!  –  полный пороха и с жаждущей полета пулей!
Не ветки и не цветы несла мне посланница неба. Что бы  я делал с ними? Разве не видел я раньше, как зарастали лаврами маленькие сердца? Разве поверил бы я, что аромат мира разбудит добровольно уснувшего?
Лишь теперь сны мои стали моей поэзией!
Лишь наутро предсказание их стало силой освобождения! В этих холодных снах, замерзший, я разжигал будущее своего пробуждения!
Я сжимал ледяными пальцами патрон, а птица говорила мне: «Как? Ты спал? Разве не знал ты, что на солнце начался пожар? Он начался внезапно, когда айсберг твой протаранил ось нашей планеты. Небывалое случилось с солнцем! Земля отразилась в его огненных водах! Её пламенный лик промчался от края до края звезды! Взгляни на солнце! Разве ты видишь его лучи? НЕТ! Они теперь  светят внутрь его, потому что всей своей волей решились рассказать солнцу о том, что увидели здесь!»
Прежде спала Земля во тьме вселенной, прежде вселенская тишина была её заступницей и отводила от неё марши метеоритов с их подбитыми горящими звездами сапогами, прежде солнце надувало паруса океанов, и они увлекали за собой остовы материков. 
Но теперь ось земли сорвалась в пропасть, поистине, давно солнце и само мечтало о том, чтобы нашелся ветер, думающий не только о парусах, но и о шторме!
От такого ветра мечтала умереть эта старая мачта, вырвавшись на волю с замерзшего судна!
 Но взгляни, теперь лучи разворачиваются. Вновь к земле хотят лететь они. Теперь летят они от пылающего солнца, теперь дом их охвачен пожаром, этим огнем рождена и их сила. Миллионы их, и нет числа миллионам идущим вослед им!
Дар птицы, весть о близком береге, теперь в моих руках!


ОГНЕННЫЙ ВЕТЕР

Утро приближалось к ней, к спящей красоте мира, к тайной мысли вечности, к едва спящей улыбке на лице мирового океана. Тишина берегла её, и  хрупкий и нежный сон перебирал золотые её волосы. Во власти его была она еще, даже когда утро хлынуло огненной волной на утесы горизонта, даже когда в ветре пронесся птичий возглас о приближении небесного огня, и даже когда  ветер шевельнул прядь её волос…
Проснись, великая, ведь ты не видела еще, что мир стал другим, воля рассвета  изменила его снова  раз и навсегда! День грядущий снится тебе, и   тихое солнце его далеко в зените, но все же должна очнуться ты и увидеть, что сон твой – настал по воле рассвета! И  солнце уже бьет сиянием по мечущимся теням трав и деревьев! Проснись, великая, позволь судьбе отступить перед твоим неохватным будущим!
Были времена, когда глаза твои открывались лишь от грохота пустых небес, и тогда  молниями пронзала ты черный свод опустевшего неба, и сквозь  пробоины рвался к земле солнечный свет!
Видел я тебя в час твоего гнева!
Этот час люблю я больше всего на свете, потому что в нем оживает моя тоска по крушению гор, оживает также и моя страсть к сгребанию долин в высокие холмы, и любовь к созиданию, к ваянию из земли – новых вершин!
Пустое небо звало на бой твой гнев, и он прорывался сквозь одежду, ослепляя меня случайной наготой твоего величия! Тогда стыдился я того, что сплю еще в своем айсберге, что лишь во сне вижу я, как сила твоей строгости и мужества возвышается над сжавшимся от страха миром!
 «Смотри!  –  кричала ты. –  Смотри, как женщина будет вбивать в живую землю вехи своего счастья! Смотри, как из своих шагов  выкладываю я дороги к центру мира! Взгляни! Разве мысль о смерти могла бы вбить такие сваи здесь? Разве маленькая судьба не сломала бы себе шею об эти километровые шаги? Но так говорю к тебе я, женщина, самая любящая, –  потому что солнце слишком любит мое безумие! Но так говорит к тебе любовь моя к миру. Даже когда мечи молний без сомнения  прорубают небо для солнца, это  самая большая моя любовь! Но взгляни теперь на меня! Я желаю гневаться! Я хочу пробуждения для солнца, которое станет пылать над моей головой, не давая её гению затихнуть!»
 Такой видел я тебя в том сне, и тогда айсберг мой, ставший уже и моим телом, сотрясался в глубине вод, а руки мои желали обнять эту пылающую гневом истину, и потому решил я также вырезать  меч себе – изо  льда познания!
Но час пробуждения твоих истин приближался, уже стали предрассветные тени выгонять тяжелые сны из темных углов разума, а мир уже окутал туман,  поднявшийся с диким шипением от заживо опускающихся в океан звезд!
Проснись скорее, великая, пока лучи солнца не зажгли тебя среди бережно разложенных творений твоих страстей, ибо как без них смогла бы ты полюбить гнев свой и презреть всякую тоску по недостижимому!
За это мы с солнцем любим тебя еще сильнее! 
За это хочет солнце восходить из-за горизонта твоего взора, чтобы в твоих глазах всегда было бы на одно солнце больше!
Печаль да не смутит твоего пробуждения, старые мысли да испустят дух перед хлынувшим на нас светом! 
Я срубаю с вершины своего айсберга куски льда, они отточены моими мыслями  и падают на цепи твоего сна. Они падают на тьму, что держит ладони на твоих веках.  Ты злишься, но я давно хочу увидеть тебя и твое солнце в гневе! Потому что давно хочу от солнца настоящих часов, таких, чтобы даже тени от их стрелок могли  пробивать горы и расстояния, чтобы  своим неумолимым ходом сгребали в холмы заросшие долины!
Утро пришло! Смотри, лучи света раскалились от огненного ветра, представь, сколько солнца они вобрали в себя, прежде чем коснулись твоих ресниц!
Я узнаю по близкому громыханию дали, что тебе настала пора проснуться!
Горы наклонили свои вершины в небо, чтобы пить свет  вселенной!
Так идут все к мечте о новом солнце, смеюсь я от радости, и смех мой отдается в твоем счастье! И ты кричишь: «Я, женщина, – разбудила мир! Влюбись же в меня, зажги его!»


РАССВЕТ

Среди высоких скал живет великая легенда. Она живет в крыльях  одиноких орлов, сила её неподвластна письму и поэту, и ни одно слово не может подчинить её, и никто не может рассказать её без солнца. Только пробуждающийся видит её на рассвете –  в  чистом сиянии утра!
 Долго не спал мой народ. Веками смотрел он на солнце, чтобы сон бежал прочь от него, чтобы тьма не заползала в глаза, и сумрак не окутывал просторный воздух на знамени его. Ветер здесь жил некогда, такой, который дует в души знаменосцев, и они поднимаются над морем площадей, и люди видят, что ветер сам нашел истинный парус!
И лишь теперь настала та настоящая война, в которой великий народ учится бессмертию!
Легенду некогда сочинили мы, и чтобы она не погибла на войне,  должны  мы   вернуться к ней!
Золота было много у нас, поэтому на каждом холсте мы писали солнце! Сердца наши пылали, поэтому никто  не замечал, что солнце закатывается! Глаза наши видели сквозь горы, поэтому никто не знал, что есть и другие вершины!
Однажды народ научился смотреть в бесконечность, и  звезды стали для него ступенями к величию. И тогда стал опасен этот народ! По всему миру солнце его светило со страшной силой, и многие прятали детей от его нестерпимых лучей, убегали от его рассветов, боялись утра, как ночи, потому что наступление  дня ослепляло навсегда всех!
Когда жил этот народ, когда потом умирал он от палящих лучей ночи, когда последнее веко прикрыло ослепленный тьмой глаз, я и моя женщина были младенцами. Потому родителей своих мы не помним, кроме солнца –  не знаю я другой матери, кроме ветра –  не знает и она другого отца. Наши колыбели остались под кроной деревьев. Умирая, мой народ просил солнце и ветер иногда петь нам колыбельные песни. Опасна была эта мольба, потому что в нас воскрес этот народ!
Мы росли в стихии ночи и льда! Играли мы замерзшими сердцами, мы ходили под ночным небом с факелами, мы целовали зиму в обе щеки, так что в небе оставались нежные закатные следы. Так двое детей жили в снежной пустыне, как в лучшем месте на земле.
В зиме выросло и наше солнце! Каждое утро растили мы его, раздували на снегу, залитом предрассветным сиянием, и когда дули мы на эти угли ледяным ветром, возмущалось светило, злилось, и восходило алым от гнева, выжигая тьму вокруг себя в  гневе и без малейшей жалости!
 И когда поднимался этот шар в треснувшее от мороза небо, при первом свете принимались мы рисовать на снегу, и что бы ни пытались нарисовать мы, выходило солнце…
«Проснись, народ! Слышишь, ты, уснувший под землей и снегом, солнце говорит к тебе! Вчера умерло я, поэтому умер и ты, но сегодня вновь живу я! Ты – солнечный народ! Значит, и ты можешь жить вместе с моим утром! Плакать я буду над твоей усыпальницей, но разве отличишь ты слезы от света, одинаково падают они, одного и того же цвета, только от слез быстрее сгораю я! Судьба твоя в моем сиянии, одиноким и опасным умер ты, но живы твои дети! Гордись ими! Они тоже одиноки! Но они в тысячу раз сильнее! Я вижу их каждый день, меня вырастили они, теперь я взошло над ними! Но чего хочу я?
Я хочу нарисовать на всей земле солнечный народ! Светло и сильно мое желание, жжет оно меня изнутри! Но я – солнце! И я решаю, кому расти в моих лучах!»
Легенда эта пылает в каждом костре, живет в крыльях орлов. Сила её неподвластна письму и поэту, и ни одно слово не может подчинить её, и никто не может рассказать её без солнца. Лишь одни трескучие ветки научились говорить о ней, когда сияет на ледяном снегу костер –  маленькое ночное зеркало солнца.
И когда я грелся возле этого зимнего костра,  пламя хватало меня за руки, и хватало руки девочки, которая потом стала моей женщиной. Так  мы смеялись от живого тепла в своем зимнем, но солнечном детстве. Айсберг мой рос уже тогда, упираясь в дно океана и в вершину неба, а  девочка уже готовилась вбить в землю вехи нашего счастья.
Истина, пусть вера твоя вначале станет одной крови с нашим солнцем, лишь тогда будешь говорить ты правду о нас!
И до сих пор, до своего рассвета, вместе с ветром, марширует мой народ сквозь морозы – к солнцу! Развевается в океане снегов его вечное знамя! Легенда его расцветает сквозь льды истории! Смотрите, пламя ее  восходит –  как бесстрашное солнце в отчаянной метели!


ДЕРЕВЬЯ СОЛНЕЧНОГО НЕБА

Однажды солнце поднялось в своем единственном великолепии в свою недосягаемую высь. С высоты увидело оно, что все деревья, стоя,  приветствуют его восход.
Тогда солнце подумало, что ради его света выстроились деревья  в колонны и подпирают горизонт, в честь его величия не смеют жить иначе эти зеленые воины.
Но однажды ночью солнце пробралось  на землю в пламени костра и было ошеломлено – деревья так же стояли навытяжку и ночью!
На следующее утро солнце воспылало невиданной ненавистью к деревьям. Ради кого среди ночи стояли они, кто еще заслуживал  того, чтобы стоять в его честь? Но солнце не услышало ответа, и сила гнева его была великой. В то утро деревья стоя приняли смерть в огне! Огненный смерч пронесся над головами лесов,  раздавая факелы для последнего шествия! «Идите вперед! – кричал смерч. – Солнце желает видеть ваше пришествие!»
Гневным стало солнце нашей эры. Гневом стало разжигать оно себя по утрам, и с неземной любовью сияет оно над головами деревьев. Мой лед глубоко познал этот солнечный гнев –  вместе, в одних водах плыли мы с ним! Но смотрит солнце на людей, как на деревья. И днем, и ночью живут они. Как смеют они  ночью жить без солнца?
Годами спал я, и во сне видел эти гневные рассветы! Пожар на восходе  хочет увидеть солнце, но чтобы теперь факелы несли люди! Миллиарды лучей-вопросов шлет солнце людям сегодня? «Кем стали вы, те, кто живет в  моем свете? Достойны ли вы моего света? И вы ли – те, для кого со всей вселенной собираю я благодать огня и света? Я знаю вас уже давно, никто лучше меня не знает вас! Пришли времена, и вы перестали меняться! Вы   молчите слишком уж долго, может, уснуло ваше почтение к моему божеству? что ж, тогда это не будет прощено! Слишком застыли вы в прохладной благодати. Не пора ли снова зажечь зарю? Может, когда одежды будут пылать  на вас, проснется у вас внутри какое-нибудь новое слово? Но как же невыносимо мне ваше медленное и сонное существование.  Лучше смотреть мне на пыльную бурю Марса или на метеоритный шквал на Луне, чем на этот тихий мир, готовый спать веками… Жечь буду я землю, ибо я взошло в гневе!»…
Кто стоя принимает смерть в огне – на  плечи тех  солнце кладет твердь горизонта.
 Слишком устало светило без горящих сердец. Лес журчащий утомляет его. Лес пылающий, с черными знаменами над вершинами, желает видеть солнце.
Однажды видел я, вырвавшись из плена льда, как проплывал мой айсберг мимо поросшего лесом берега. Тогда сам я стал говорить к лесу: «Гордые деревья! Взгляните каждой веткой на небо! Не хотите ли вы поцеловать его черным дымом? Во сне видел я, каким огнем разожгли солнце. Таким огнем хочу я некогда разжечь костер победы для своего народа! Сегодня  вырвался этот огонь из моих рук и провалился в пропасть, в которой готовят солнце к восхождению! Солнце наполнилось моим одиночеством, моим льдом и моим гневом! Теперь оно зажигает леса, и горящие деревья гонят по всей земле спящего человека, и черные горящие изгороди воют на него…»
Звери бегут из горящего леса, на мой айсберг прыгают они, немало места здесь для всех зверей! Холод не пугает их, потому что солнце –  частый гость моего льда, пьют они друг друга и всегда бывают сыты глубиной друг друга!
В глубине ледяной глыбы спала моя душа прежде, из глубины льдов сияла она, и звезды сверяли свой полет по её свету! Столь силен был он и всегда указывал в одну и ту же сторону! В лес смотрит душа зверя, и потому плыл мой населенный зверями айсберг к поросшему деревьями берегу.
Но теперь моя душа смотрит в горящий лес! Этому научилась она у солнца и стоящих в его честь деревьев! Горячим ветром хочет обернуться она.
И пусть разрезает послушные волны ледяная строгость моего стремления! И пусть деревья вспыхивают, как факелы,  и гонят по всей земле спящего человека! И пусть солнце торжествует в своем гневе! Пробуждающийся сходит на пылающий берег!
          

ГНЕВ СОЛНЦА

«Смотри, мир, как освещено мною небо! Никогда  ни одна другая звезда не дала земле столько света! А значит  я – единственная сила!
Взгляни на меня, ветер, неужели тобой правят волны? Нет, тобой правит мой огонь, где раскаляю я землю, туда спешишь ты отогреться!
Смотри на меня, гордое время! Сейчас я взойду и заставлю тебя отсечь один день от твоего бессмертия! Я – солнце! И каждый день – мой!
Гневом наполнилось мое чувство любви! Силой хочет стать оно,  пламенными шагами лучей наполнить мир! Все, кто думал, что знает меня, сегодня уже не могут думать, ибо как мог бы еще размышлять пепел?
Разве стану слушать я тех, кто даже перед ветром клонит покорную голову, а ведь ветер – это только мой провозвестник! Ночь наступит на вас, когда утомится жажда огня, а ночь будет лишь тишиной пепелищ! Каждое утро восхожу я, а сегодня я взошло! Не спится спокойно моей вечности, не спится спокойно её игривой нежности и выжигающей страсти! Любить хочет она!
Мир, ты был слишком красивым, в тебя влюбилась моя огненная вечность, а значит – горе тебе! Ибо  любовь вечности – быстра,  юный   бог ее – жив лишь в камне, до мраморной своей вечности всего лишь один миг знал он страсть её к огненной любви! И недаром корни постаментов крепче прижались к суше. Горизонт сегодня стал слишком грозным!
Впереди встает моя цель! В зените она, там, куда обязательно дойду я, даже не глядя на вас! Сегодня на восходе свергну я с вершины небес их старый шпиль и воткну туда копье своих лучей.
Из раны будет сочиться на вас красно-огненный ливень!
Так я буду искать героев на земле. Без сомнения пусть выходят они из кусков мрамора, из неотесанных самородков, пусть без страха вырываются они из полотнищ картин. Огонь мой не сожжет их – ибо  они уже пылают и сияют на всю историю! И если они не найдутся, я буду искать другую землю! 
Потому пусть слышат все светила и планеты. Я солнце, потому что хочу победить! И мне нужна эта победа, потому что победа нужна миру! Глаза мои открываются навстречу грядущему, в глаза грядущему хочу смотреть я – единственный свет истории. Так пусть оно будет таким, каким хочет, потому что всяким – одолею его я! Ибо я его создатель и единственный бессмертный творец!
Вы хотели назвать мне другого бога? Или вы хотите воздвигнуть храм спасению и избавлению? Устали вы от солнца и его зовущего ветра!
 Я не хочу иной судьбы, чем та, что творится здесь мною! Но буду палить я все,  чтобы нашлась та – ледяная и свободная, которая  пройдет по пылающим полям, ясно взглянет на небо и скажет – Земля чиста! Время рисовать на ней –  наш мир!»
…Темными пальцами сумерки прикоснулись к домам тихих людей. Рассвет надвигается на их сонные окна, в редком из них блеснет свеча пророка или летописца. Но под холодными выступами моего айсберга уже носятся хищные стаи  звездных лучей! Пальцы мои перебирают острые пластины льда, и прозрачными ледяными лезвиями освобождаю я от мутных чувств слово за словом, и слова вырываются со страшной силой, ибо были натянуты от жажды  к страсти горения! Никогда не видел я такого солнца…
«Ночь настает лишь для того, чтобы виднее был пожары! Лишь для того надеваю я  маску ночи, чтобы  вместе с ними, без света носилось в буйной пляске не узнанное и оттого безнаказанное мое сияние!
Вчера надменно занавесили вы окна, ибо знали, что рассвет настанет. Отчего, спрашиваю я сегодня вас, не спрятались и вы сами? Вы думали, что я приду одно? А я пришло со льдом и пожаром!
Вы думали, что лес вдали останется тихо молчать, а он сорвался с горизонта и хлещет пылающими ветками ваши души!
Смех мой не заразил ли вас? Или горе вдруг почуял ваш бог? Он бежит от меня со своей свитой, пусть ищет других людей, если думает, что  здесь останутся выжившие…
Близка моя цель, я разрываю в клочья туманное небо, чтобы ни одно облако не мешало мне. Плакать хочу я перед рассветом, о каждом из вас будет грустить моя предрассветная молитва, но как только прозвучит «Аминь!» из уст моих, схвачу я за волосы свой старый лихой смерч, и взвоет он над разбитыми небесами».   


МОЕ СОЛНЦЕ

Сквозь черные времена пронесся твой свет, золотая эпоха, сквозь черные деревья падал он на ладонь страждущего или любящего. Никто не различает теперь твой свет, ибо он запрятан в глубине твоей, и сила его растет в неведомую даль.
Но солнце в пылающем небе ждет этой ладони, ладони, на которой золотой свет станет ликом… нового народа.
Солнце мое, твой свет отвергли и попрятались в темные щели. Твое тепло греет бесплодные крыши, а рассвет твой люди снова проспали. Звери радуются тебе и поют песни твоему восходу, тени встают ровными колоннами в честь твоего света! Они – твои лучшие воины. Солнце мое, не трать на людей любовь свою! Им нужен гнев твой, чтобы снова стали они молиться на твой рассвет, чтобы с закатом мольбы их не кончались, а тоска была бы соленой и безмерной, как океан, в который спускаешься ты.
Прекрасно ты, солнце мое, будь же таким для всей вселенной! Взгляни, все звезды влюблены в тебя, облака ищут тебя по всему небу, чтобы прикоснуться к тебе, горы растут к твоему величию, и снега на крутых склонах, по которым не ходил никто, кроме лучей твоих, плачут от счастья, когда ты греешь их.
Давно живу я в сердце с этими словами, от них свет твой мне дороже всего… Я шел прежде один, и тысячи теней обнажили мечи, чтобы последовать за моими шагами, вместе с тенями всех героев шел я над всем  миром. Я прошел сквозь времена всех планет, я покорил тысячи ветров и тысячи звезд. И когда засыпаю я один, когда ночь обнимает меня и нежность ее нескончаема, сон приходит ко мне… И во сне я вижу тебя, мое солнце, твой рассвет и вечное счастье вместе с тобой!
Взгляни на меня, мое солнце, разве есть со мной еще кто-то? Разве соглашусь я быть еще с кем-то,  кроме тебя? Даже женщину свою отдалил я от себя – устала  от неё моя нежность, не хочет она бесплодно греть ветреные волосы, не хочет смотреть в пестрые глаза и искать солнца там! Люди твои, мое солнце, проспали твой рассвет, проспали его и храмы твои, и усталые служители.
Все, что проповедовали они о тебе, – ложь  до последнего слова! Как могли бы они сказать правду, не зная, что лес давно уже сорвался с горизонта и безумно ищет еще заселенные людьми земли. Не прощай их, мое солнце! Освети утром меня – и их не прощу также и я! Вместе станем мы олицетворением вселенского хаоса – смеющегося и безумного, вольного и молящегося. В хаосе мы найдем место для молитвы, пусть будет она написана теплым и мягким светом на испепеляющем  вихре черных туманов. И  пусть тогда подойдет к нам их бог, пусть он попробует найти дорогу сквозь дым и пылающие руки молящихся деревьев… я еще подам ему свою огненную руку, чтобы он не упал с дороги твоей…
Каждое утро мечтал я о тебе, мое солнце, потому каждое утро мое начиналось с любви.  Ночью сплю я устало и одиноко. Неясные тени приходят ко мне в полночь, они целуют меня прохладой ветра, они ревнуют меня к звездным лучам, но всю ночь хотят они быть со мной и склоняются надо мной, нашептывая таинственные признания.
Прежде  ветер носил их по всему свету, за все хватались они, что было ярко и пестро, изо всех рук пили они, но теперь они любят одиноких и просят простить меня за их жизнь, просят веками… И слезы их видны мне, когда на их лица падает луч давно   погибшей звезды, – луч, одиноко летевший тысячелетия, оставшийся без своего солнца, без своей родины.
Слезы тогда и меня настигают в смятении, я вижу, как море требует глаз моих, чтобы вырваться из плена прибрежных скал.
И тоска моя разливается вместе с этим морем, так что я уже не знаю, что сильнее гремит в этой ночной буре.
Тени мои, не плачьте, простите меня за то, что не властен простить я вас, что не властен я прощать или менять жизнь. Но вот час близок, и скоро взойдет мое солнце, а вместе с ним будет и моя власть – давать жизнь!
 Прощению не научило меня солнце, если прощение  не лежит дальше вечности.
Навсегда отпускаем мы ветры, что утром уносят с собой  тени! И нет вас  больше здесь, ибо здесь начинается земля моего солнца!
Но теперь утро проносится надо мной!
Восход предчувствует моя любовь!
Из глубины своего сна бросаю я в черный туман пылающий шар! Вот он, сияющий мир! Таким –  вышедшим из смерча и дыма –  вижу я его. Иной не выжил бы здесь. Огонь охватывает меня, жизнь горит во мне, свет пылает в сердце, свет твой над моим горизонтом! Я люблю тебя, мое солнце!


ВОСКРЕСЕНИЕ СОЛНЦА

Странствуя в мировых океанах, нагрелся и айсберг мой! Утро без тебя начаться не может, вселенское светило! Истину, за которую сражался гений моего стремления, вижу я теперь в её свободном сиянии. И больше тьма не кладет мне руки на глаза…
Я смотрю на тебя широко открытыми глазами и не могу ослепнуть. Звери смотрят на меня с пылающих берегов, теперь они видят и слышат мои слова! Каким гигантским стал мой айсберг, словно корабль изо льда, грозный и рассекающий все преграды флагман, плывет он под  рассветным горизонтом. Не этого ли хотело мое солнце? Единственный корабль, в котором отражается все солнце, – это моя армада вечных льдов! Странствие мое во льдах  не закончится, пока льды хранят твое морозное свечение.
…Это было много веков назад. Я сошел в воды океана. Холодным и усталым был я, смутный образ моей женщины был в сердце моем, и он был единственным теплом во мне. Вместе сошли мы в глубину холодных вод. Смерть не могла там найти нас, и мы мерно погрузились в пучину.
И что же увидел я в глубине  океана?
Солнцу рады там! Там, где прежде еще не видели его, ВСЕ ЗНАЮТ о нем! Нашедшие приют во тьме, не знавшие ни зноя, ни гнева солнца, все  живут  мечтой о нем. И все  верят, что  после смерти будут жить на солнце!
Во тьме пучины шел и я с образом солнца в руках, как с факелом. Я шел полный веры и одиночества, холодный и свободный. Нигде так не радовались мне, как здесь, где верят в солнце! Глубина мира поглотила нас спасительным молчанием, в котором без страха я плыл со своим факелом.  Свет разливался по черным глубинным рекам. Счастье было во мне, когда снова и снова проходил я сквозь бурные потоки глубины, сквозь пещеры, где камни помнили первородный туман, туман из которого в первый раз над землей поднялось солнце!
Холод во мне согревал меня. Мы с солнцем были дети первой зимы на земле. В час, когда льды наступали на выставленные перед ними  копья скал, и когда с неба падали кометы, пробиваясь  к первопричине суши, я уже шел по дну мирового океана. В ту первую зиму был он вершиной, которая не сдалась льдам. В гневе на льды солнце растопило их, и лежит теперь вершина на самой глубине, но даже солнце не сорвало с нее тайны победы…
И этой тайной теперь дышу я свободно – на любой глубине.
Но теперь здесь великая тишина, в такой тишине рождается лучшая вера, но также живет в ней и  непокорность. Но долго так блуждал я здесь. И ощутил я, как лед во мне стал расти – подобно великой добродетели. И больше не двигал я руками, а тело мое становилось все больше подобно айсбергу. Холод ваял из меня предрассветного человека, как некогда разжег он в кромешном смерче и тумане шипящий и прохладный, но ярко светящийся огненный шар.
И с того дня стал застывать я в ледяном сне. А льды вокруг меня все росли и росли, и от обоих полюсов земли рвались ко мне лучшие глыбы, чтобы быть флагманом солнечной армады, чтобы стать частью нового рассвета! Крепко спал я, когда прилетела ко мне птица и принесла мне дары близкого берега – патрон, полный пороха и с жаждущей полета пулей. И от сна пробудился я и увидел, что солнце уже пробивало мой лед своим утренним светом, лучи его отсекали кусок за куском от айсберга моего.
Чему же радуется теперь мое новое солнце? Неужели видит оно, как великая женщина в сердце моем до сих пор жива, как грядет новое благо тихого океана и пылающей суши?  Что задумало ты, мое солнце, –  во гневе видел я уже тебя, но отчего же  земля под тобой радуется твоему гневу?
И я вспомнил, что обещал  выйти изо льда, когда мысль моя вырастет и станет высокой и сильной, чтобы потом стать кораблем для всех вокруг!
Взгляни же теперь на меня, мир, смотри, как покорился океан моему ледяному флагману. Лед его крепче всех стальных решений и нервов, крепче всех смертей и ненавистей, какое ему теперь дело до того, кто еще бы мог гневаться. Гневным молчанием и неземным холодом живет его незримая душа, но так зрима его рассекающая воля, так непримирима истина отточенных солнцем льдин, со всего разбега врезающихся в изрезанную сушу. Огромна моя армада, ибо она идет с пылающего рассветом горизонта!
Мир мой! Я вижу теперь и тебя. Пылающий берег отражается в отвесных скалах моего айсберга, но вместо огня вижу я в этом отражении  радостные лица. Пылает ваша радость в зеркале моего восхождения; как из тумана времен, выходите и вы изо льда мудрости. И как только солнце дотянется до вас сквозь глубину, взойдете и вы над миром. И для вас будет этот мир свободным и новым! И солнце будет восходить в радостной ярости.
Солнце мое, сегодня снова ты в небе! Ради тебя и я пробудился сегодня. Любовь моя к тебе плывет по ледяному океану гигантским флагманом. И прежде один был я на нем – ты подарило мне великую женщину, и нас стало двое.
А сегодня, когда настало твое воскресение, словно вырвавшись из первозданного тумана, в котором носятся миллиарды космических замыслов, осветило ты все грани моего восхождения! И на наших лицах заиграли тысячи солнечных бликов –  так со всех сторон  улыбался нам новый мир!

2007 г.

Художественно-философское издание


Саранск
Типография «Красный Октябрь»
2008

Семь дней солнца: Эссе  / Алексей Индриков. – Саранск : Тип. «Крас. Окт.», 2008. – 112  с.