Журнал "Двина", №1, 2012 г.
Цикл стихов "Предзимье"
***
Как медленно топятся печи…
Не скоро, видать, холода.
Да всё же не сбегать в заречье —
настыла густая вода.
Вся речка забита шугою —
попробуй пробиться сквозь лёд,
когда он идёт полосою,
а сверху метёт и метёт.
Невольно вздохнёшь о свободе,
о жизни на том берегу,
где счастье заблудшее бродит.
Найти лишь его не могу…
У БЕЛОГО МОРЯ
I
Как древние греки,
мы тащим корабль из воды.
Прилив нам не страшен —
опасны растущие льды.
Не южное море
сияет за ближним холмом:
у Белого моря —
на речках-притоках — живём.
У этого моря
особая вольная стать —
цвета горизонта
с цветами волны не разъять.
Качается небо
на самых далёких волнах,
и пристани ищет
кораблик в густых облаках.
II
Сковало реку ненадёжным льдом,
и поневоле мы — островитяне.
Вдоль берега с соседкою идём,
ругаемся, что снег летит с дождём,
и день недолгий, точно нитку, тянем —
кудельную, а это тяжкий труд.
Как часто обрывается куделя!
Терпенья нет, и руки устают,
свалялась шерсть — и слёзы тут как тут,
а всё-таки закончилась неделя,
и над землёю сиверко подул.
Хоть от ветров почти не знаем горя,
как отголосок, к нам донёсся гул —
неведомый, но столь могучий гул
штормов недавних, гневных, с Бела моря.
III
От Михайлова дня
и до Введенья;
не сломало на Чурьеге
леденья.
А на Кене промыло
непрочный лёд,
и теперь лишь шуга
по реке идёт.
До Николы
прямого
не ждать пути.
Утром брату
за тридевять вёрст
брести.
Он до света уходит,
и день-деньской
остаюсь я одна
со своей тоской.
И брожу я с тоскою —
рука в руке —
от застывшей реки
к стынущей реке.
Михайлов день — 21 ноября — часто бывает днём большой оттепели (Михайловская оттепель). Тем же славится и день Введения во храм Пресвятой Богородицы — 4 декабря. В народе этот праздник называют Введеньё. «Введеньё ломает леденьё», — говорит народная пословица. Известно, что если «Михайла путь порушит, не жди его до Николы зимнего (19 декабря).
ОТТЕПЕЛЬ
Подтаял снег — что значит Введеньё!
Щенок и тот — артачится из дома
идти куда-то. Лужи, вороньё,
разбухшая от сырости солома
и запах талых веток, столь знакомый,
что сердце встрепенулось и поёт
без всякой убедительной причины,
забыв о том, что скоро Новый год,
и возраст ликовать уже не тот,
и много оснований для кручины.
Мне всё равно. Короткая весна
закончится, и следом за капелью
придут совсем иные времена —
накроет дом и стужей, и метелью,
запахнет он рождественскою елью, —
когда-то для всего настанет срок.
— Ну, а сейчас — пойдём гулять, Дружок!
МУЗЫКА
Вот ещё одну хрупкую ноту —
и потом буду жить тишиной,
день наполнив привычной работой —
тоже музыкой, только земной,
потаённой, негромкой, обычной,
отчего и теряется звук
в суете, как в палате больничной
представлений сужается круг
до окна, до соседней палаты,
процедурной, дверей на углу…
Чу! Синичка играет стаккато,
исполняя его по стеклу.
РУССКИЙ СВЕТ
Ослепшие от снега фонари
качаются, плывут, вот-вот исчезнут.
Им не дожить до утренней зари,
бесцветной, запоздалой, бесполезной —
зари, что не изменит ничего,
и серый день над Родиной продлится.
Падение её как торжество
отметит пышным празднеством столица.
С иванушек, не помнящих родства,
с раскрашенных и развращённых манек,
с петрушек, коих жизнь для шутовства,
с илеюшек, что всё с печи не встанут,
с залгавшихся и купленных емель,
с добрынюшек, пропивших меч в притоне,
какой же спрос?
Над Родиной Метель,
и Русский Свет качается и тонет…
***
Не веровать в Свет — это значит довериться Тьме,
её голубым и вселяющим ужас протокам,
как в царство Аида Хароном спешить на корме
плывущей ладьи, где обычной душе одиноко.
И только всегда равнодушно-безмолвен Харон,
он дело своё в срок исполнит без тени сомнений.
Послушно весло, и спокоен седой Ахеронт,
спасающий душу от зыбких людских заблуждений.
Довериться Тьме?
И качаться потом в забытье,
в желанных волнах обретённого сердцем покоя,
и бренная жизнь, может быть, перейдёт в житие…
Но верую в Свет, что приходит за всякою Тьмою.
***
И.Б.
По водам иду,
но тревожит вечерняя мгла,
и встречные волны
порой превращаются в льдины.
Борей прогоняет
остатки дневного тепла,
а путь мой далёк —
удалось ли пройти половину?
Закрою глаза —
и бежит путеводный клубок
за тридевять вёрст,
в невозвратные страны Кащея.
Но лишь полынья
незастывшая
плещет у ног,
и нету земли,
и на краешке света цветок —
невиданной прелести —
так беззащитно алеет…
ВОЗВРАЩЕНИЕ
И.Б.
Расколются льды —
и водою насытится снег,
вращенье земли
аргонавтов вернёт из похода.
Прихлынет волна,
и продлится томительный бег
по этим летейским,
катящим забвение водам.
И вещая мойра
печально кивнёт головой;
мелькнёт за плечом,
белизною сияя, Левкада.
В Чертоге Двух Истин
не выберу я ни одной
и мимо пройду
Элисейского пышного сада.
Не камень и свет,
а вода и земля — мой исток.
С Закатных морей
возвращаюсь к родному причалу.
Колхиду Златую
стряхнувши с натруженных ног,
любуюсь уснувшим у лодки Ясоном
устало.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Уходит вода, оставляя мучительный след.
И берег, и скалы подточены горьким прибоем.
Разрушен «Арго», и Ясона давно уже нет,
и только осталось на память руно золотое.
Я печи топлю и гляжу на летящий огонь.
Доверься ему — и окажешься горсточкой пепла,
но крепок очаг — и моя лишь теплеет ладонь,
а Верность земле утвердилась и тоже окрепла.
Спокойно иду к утомлённым зимой берегам.
Смотрю вслед ушедшей, подёрнутой льдами стихии,
и годы седые устало ложатся к ногам,
как сердце моё к переполненной ветром России…