МАРТОВСКИЙ БУКЕТ
МИЛОВИДИЦА
Накануне первого праздника весны я отправился в мартовские полесья за букетом. За цветами? Увы! За цветами пока ходят на базар. И сплошь все станции метро, все переходы охвачены сейчас, словно пожаром, неистово страстным заревом гвоздик, роз и тюльпанов.
Через час я вышел на безлюдной остановке. Еще полсотни минут, и я встаю на одном из отрогов Салаира, перед березовым распадком, у водораздельной крутизны.
Где-то на западе, словно в другой жизни, остался гигантский город, в котором бушуют «цунами» гипертрофированных страстей, порой разрушительных и пустопорожних. Даже я – вечный бродяга – не могу спастись там от их пронзающей энергетики. Но здесь, перед спокойным величием природы, странной кажется сама мысль о том. что существуют силы, способные взбаламутить твое душевное равновесие.
«Сгинь! Сгинь!» - полунасмешливо шепчу я. «Синь- динь! – словно в унисон мне, но жизнерадостно, откликается синица-веснянка с талового куста.- Синий день!» А мартовский день действительно синий. И небесный колокол звенит накалом горячей синевы, и левитановской страстности голубизна озаряет снега, затопив, словно родниковой водой, овраги и согры, долины и понизовья.
Я стою у северной кромки плато. И километров за пятнадцать от меня в зыбком мареве горизонта прячется гребень другого водораздела. А между нами дивная страна заснеженных елей и полей, синие чаши распадков, белые шеломы редких стогов у опушек, запредельная чистота березняков, осинников и овражного чернолесья в золотой штриховке тростников.
Передо мной, почти сразу за носками лыж, срывается вниз снеговая круча, а потом. обессилив в склоновом густолесье, постепенно выравнивается и смыкается с днищем оврага.
Метрах в пятидесяти по взгорью, почти на уровне глаз, видится мне березовая вершина в странной для сезона зеленоватой подсветке. Такой она бывает перед роспуском первой листвы. Но внешний эффект прост и бесхитростен. Его подстроила осина, укрывшись за березовую крону и «нарисовав» вокруг нее зеленый ореол.
А я благодарен зимней осине за ее оптимистический, жизнеутверждающий колорит, за скромность и непритязательность. Особенно хороши молодые осинники, когда зелеными рядами, словно новобранцы в только что выданных гимнастерках, они стоят вдоль дорог и опушек, а кое-где оживляют мрачноватую гамму овражного глухолесья и черневой тайги.
Но благодарность, признательность – это одно . И совсем другое – вечное восхищение, а порой и поклонение. Именно такие чувства неизменно вызывает во мне береза. Она мила мне и на майских празднествах жизни, и в октябрьское лихолетье, под дождем и снегом, на луговой опушке и в кочковатой согре.
Но ничто не может сравниться с великолепием инистой березы, когда видится она созданием неземного, фантастического искусства. И нет у нас больше дерева с такой же щедрой раскидистостью кроны и лебединой нежностью ветвей.
А рядом со мной, как по заказу, именно такая красавица. И тончайшая кисея нижних ветвей касается сугроба, и даже полощет в нем загорелые «пальчики» тычинковых сережек. И каждая веточка – воплощение женственности, изящества, грациозности. Разве не просится подобное совершенство в наш мартовский букет? Я бережно срезаю несколько концевых ветвей и не скрываю досады: да, запоздал, не успеют они к празднику порадовать сокрытой сейчас в листовых почках зеленью, не успеет двоеперстие коричневых сережек обернуться золотыми подвесками…
Древние русичи называли весну миловидицей. Да. Зорким поэтическим видением обладали наши далекие родичи. Миловидица! Как все-таки это прекрасно!
Но мой букет пока еще скромноват. И по звонкой облицовке чарыма, по звездным сугробам я скатываюсь вниз – к притихшим заставам чернотала, к молчаливым вербникам и светлоликим калинам. Я должен найти их – первые цветы предвесенья, да пусть не цветы, хотя бы завязи! Какое все-таки чудо – вербные почки! Как надежно хранят они нежнейшую сердцевину будущих сережек. Каждая почка запрятана в прочный кожистый конус густо бордового цвета. Но один такой охранитель не устоял, раскрылся, и серебряной каплей светится передо мной крохотная вербная сережка.
А мой букет практически готов. На обратном пути я дополню его кедровой веточкой, в центр помещу гроздь калины – и домой. Обернувшись, я кланяюсь дорогому мне миру и влюблено оглядываю его. До новых встреч, Миловидица!
Геннадий Шадрин
Лирический этюд
ПРЕДВЕСЕНЬЕ
Светозарный март, ясноликий первенец календарной весны – неповторимо дивное время, когда над белой крепостью зимы уже веют желанные предвестья лета.
А чудодействие весны начинается задолго до ее карнавального пришествия. Она зарождается в несказанной чистоте, под наковальный звон морозов и звездный шорох порош. Она воскресает в сиреневой теплоте березовых опушек, из голубой купели родников.
Это позднее, когда на апрельских раздольях весна света станет весной воды, - яростно заклокочут хмельные ручьи, горьковато запахнет талая земля, и грянет ледоломная канонада во славу вешнего неистовства природы!
С каждым днем будет все больше примет весны. По опушкам, около деревьев, появятся затайки. Нагретая кора излучает тепло. Снег постепенно оседает и вокруг ствола возникает воронка, доверху залитая голубизной. Заглянешь, а там тускло золотится прошлогодняя трава и словно сквозит легким настоем минувшей осени.
Ярче становится хвойная зелень. Если присмотреться к осинам, то на коре у них можно обнаружить рыжеватые крапины, словно веснушки.
Чем больше солнца, тем нежнее акварель прибрежных лозняков, тем жарче румянец на кустах краснотала. А на стволы берез ложится тончайшая золотистость вешнего загара. Ласковые руки солнечных лучей включают на волшебном пульте природы одну «программу» за другой. Вот, повинуясь неслышному приказу, сосна повернулась и раскрыла увесистые конусы шишек. И посыпались на снег семена, чтобы взошло потом «племя младое, незнакомое…»
Но еще удивительнее щедрость березовых сережек. Семенами песенного дерева усыпаны сейчас поляны и тропы, следы полозьев и лыж. Они летят над заснеженными нивами и крышами деревень. Они словно созданы для полета, эти крылатые золотинки!
У каждого времени – свои горнисты. Певцом весны мы называем скворца. Перволетье славится соловьями. Зрелое лето – иволгой. Свои песни есть и у предвесенья. Его позывные – это голоса веснянок и нежно грустные трели снегирей. Близится турнирная пора косачей. И когда она грянет, то над синим безбрежьем васюганских урманов, по горным отрогам, в укромных перелесках Кулунды и в барабинских полесьях зазвучит несравненная колдовская музыка тетеревиного тока.
В это лучезарное время бывают дни ослепительной, почти фантастической чистоты. Выпадет ночью тихая пороша и бережно, словно лебяжьим пухом, прикроет округу. А наутро окрест сказочная, колдовская завороженность и предельная, как перед взрывом, тишина. Но поднимется солнце, и белым пламенем вспыхнут сугробы, нестерпимо засияют голубые поля. И в радостном борении света исчезнет акварельная приглушенность мира. В такие минуты к нам с особой силой приходит острое чувство слитности и родства с природой, признательности отчим местам и любви ко всему сущему.
Мы невольно торопим весну. А ведь она всегда с нами. Я неоднократно наблюдал, как под лучами солнца стаивает иней на березах. И заметил, что первыми от морозной опуши освобождаются сережки. Неужели потому, что в них таится тепло новой жизни?! Если так, то весна нас никогда не покидает, сохраняясь в юных завязях и в наших сердцах!
ТАМ ЧУДЕСА!
Восьмиграммовая пеночка-таловка в пути от Малайского архипелага до нас преодолевает 17 тысяч километров.
Кошка выдерживает 100 градусов мороза, а белый медведь – только 80.
На исходе 20 века в Японии еще рос кедр, которому исполнилось свыше 7200 лет.
В Сицилии, на цитрусовой плантации вырос лимон в три с половиной килограмма весом.