Русские люди не умеют вникать в вещи.
Какой-нибудь Анри де Ренье, какой-нибудь Коппе опишет салонную безделушку отрешенно-влюбленно, гомерово-детально, и механично-безжизненно (детали живут, не поэт - уж кто-нибудь один, все - никак).
Русский поэт для такого слишком жив.
Он сам живет в стихе, не давая жить деталям - и его тут же лирически-элегически утянет от ямочки на щеке резного амура (предмета вдохновения какого-нибудь Клоделя) - в прошлое - в степи - в чувства - в стон, что у них песней зовется - куда угодно, лишь бы от того, что перед глазами.
Два русских поэта двадцатого века это свойство преодолели - переросли.
Пастернак и Бродский.
Пастернак природен.
Лучше всего сказала о нем Цветаева в "Звездном ливне", куда читателя и отсылаю. Пастернак пишет - словно сам сад заговорил, или дуб, или дождь.
Природа живет через Пастернака.
В стихах - через него.
Может, потому среди людей Пастернаку было плоховато.
И когда через него говорил не дуб или дождь, а ближний - ближняя - ну, хоть та, что прекрасна без извилин - выходило хуже.
И рукопИси - хуже, и оглобли в подвале - увы.
Пастернак хотел - природно; писал, высказывался - природно; в людской речи у него мило заплетается язык, косноязычит чуть его слово, и все при том, что - гениально.
У Бродского иначе.
Бродский не природен; я сказала бы - механичен; вот та самая бездушность (которая Коппе и позволяет видеть в окне и зеркальном отражении окна с пейзажем - две декорации) у Бродского достигается интеллектом.
Пастернакова безизвильность (Пастернак был общ со Блоком в каком-то внеинтеллектуализме - рассуждения одного и другого трудно понимать, и не только Бердяеву или Берберовой) на одном полюсе - на другом рассудочность Бродского (которой подражать - раз плюнуть, чем многие и пользуются).
Бродский - интеллектуальный обладатель.
У него, так сказать, эрогенные зоны в мозгу.
Его детали интересуют постольку поскольку он опосредует их интеллектом, прошивает идеей - "Подсвечник" как раз и есть пример такого интеллектуального обладания.
Познания в библейском смысле.
"Я обладать хочу тобой, Варвара".
Бродский обладает всем, чем может - что достанет, что осмыслит, - вот с культурным у него выходит лучше, с природой - хуже (диаметральная противоположность Пастернаку: полюс иной).
"Подсвечник" - и пример интеллектуального обладания (неважно чем, в данном случае - антиквариатом - а в финале и красавицей), и описание такого обладания (а как иначе мы еще обладаем - никак).
Интеллектуальная эротика.
Да, стихотворение эротическое, если кто сомневался.
Как же иначе - об обладании-то.
(эротические слова можно тупо подсчитать: подтекст так и создается).
Бродский мог читать Бердяева, мог не читать: поэт, мол, хочет создать новое небо и новую землю, а в итоге всё пишет стихи.
В "Подсвечнике" Бродский отобразил (запечатлел, умертвил в бронзе, как сатира) - собственное писание.
Думаю, Бродский кидался на детали - хищно, петухом на курицу, сатиром - на нимфу.
Обнимал, как сатир - дерево.
А выходило - что? Вот эти стихи.
Бронза.
Зеленеет окись.
О чем бы ни писал Бродский, выходило всё - о вещах.
Независимость деталей - это у Пастернака: слова сада и дождя.
У Бродского всё подчинено идее: какая уж тут независимость, чистый тоталитаризм.
Который Бродский прочувствовал как никто.
Проанализировать - разъять; запечатлеть - забронзовить.
Только схватил поэт деталь - тут же и бронзовеет: деталь, и в детали - поэт.
Всё описано потрясающе точно и потрясающе потрясающе.
"Ты есть то, что ты ешь" - нет, ты есть то, что ты думаешь.
Чем интеллектуально обладаешь.
Ручьям и земле Бродский точно не нужен - нужен культурным ручьям и культурной земле - отлитым в бронзе или высеченным из мрамора.
Даже масло тут в один ряд не встанет: масло теплое, органическое, да и холст природен, и рамка из дерева.
Бродский бронзово-холоден.
Очень печальное это стихотворение.
Объективация - вот подходящее слово.
Поэт - вроде царя Мидаса: мертвит всё, за что берется, хотя и увеличивает ценность этого.
Заметил ли читатель, как в "Подсвечнике" постепенно бронзовеет - всё?
Поэт и красавица - такие же две бронзовые фигурки под собственным (нет, не собственным - канделябр с поэтом и красавицей - сурово утверждает опись) канделябром.
Свечи никто не зажжет.
Зажжет кто-то третий - и не здесь.
Стеарин - не воск; и он не тепл, холоден. Тут - холоден.
Обладание - неудачно.
В этом мире - несбыточно.
А будет ли мир другой - у Бродского точно не будет: ты - бронза. И зеркала твои - фотографии, ибо ты неподвижен. И обладать не будешь, потому окислишься бездейственно. И стеарин тебя зальет.
Намек на выход - одиночество: НЕ обладать. Поздно. Уже попался. Уже обладаешь.
Уже забронзовел.
До цветаевской победы путем отказа тут - полшара земного.
Но Бродский и не Сальери - схватывает интеллектом, не разнимает (разъял как труп), - тем и хорош.
Пейсатый сатир - сам Бродский (пейсатый сатир уже сам по себе диссертации заслуживает, ей-Богу).
А в целом - книга Екклезиаста (Соломон постиг тщету обладания вещественного, Бродский - интеллектуального).
Дальше - Христос (до него Бродский, кажется, так и не "дочитался").
По слухам, стихотворение это - подарок на день рождения Борису Мессереру.
А подсвечник???
Покажите мне подсвечник.
Не мог он быть таким.
То есть, ампирный мастер мог в подражание Риму сделать сатира голого: ширпотреб эпохи Наполеона Третьего скорее всего прикрывал окись фиговым листком.
Вот она, независимость деталей.
Независимость их не от автора, а от самих себя.