Поединок между профессором и поэтом.
Не часто, но случаются в сей жизни совпадения.
Жаль, проследить за этим нам не всегда дано…
Оставим Лиходеева в момент его падения –
Бездомного проведать пора бы нам давно,
Поскольку он сейчас, как раз перед обедом,
От глубочайшего вполне очнулся сна.
Лежал и размышлял, но по всему не ведал,
Как очутился здесь. Смотрел по сторонам.
Тряхнувши головой, нет боли, не заметил.
Как вспышка: прояснилось – в лечебнице теперь!
И завертелась мысль, мозг в день вчерашний метил:
Смерть Берлиоза Миши, и консультант, кот-зверь…
Но то ли отдохнул, то ли ещё с чего-то,
Особых настроений каких-то не стряслось.
Спокойней себя чувствовал. Врачебная работа?
То, в общем-то, не важно! Важней, что нет и слёз!
Как раз наоборот: возникло любопытство –
Хотелось всё потрогать и как-то изучить!
Удобная кровать, мягка аж до бесстыдства –
Не доводилось раньше, не знал, с чем и сличить.
Иван был в таком возрасте, когда сильна привычка,
Что с детства укрепилась, когда вольна рука:
Увидел кнопку рядом и поступил логично –
Конечно, надавил… конечно, ждал звонка…
Но трели не раздались. В цилиндре у кровати
Вдруг загорелась надпись, как объясненье: пить!
За ней другая: няня и фельдшерица… Хватит!
Остановив на этой, не стал ещё лупить…
Тут в комнату вошла стремительно (отметил!)
Та, что позвал звоночком. Приятная весьма:
«Проснулись? Утро доброе!» Но он ей не ответил –
В психушке утро доброе? Здорова ли сама?
А женщина меж тем при помощи той кнопки
Приподняла портьеры – отправила наверх.
И сразу же в палату свет солнечный, не робкий,
Влетел с такою скоростью, чуть ли не вызвал смех!
Окошко зарешечено, за ним балкон просторный.
Речушка чуть поодаль, за ней сосновый бор.
«Пожалуйте брать ванну!» - стена сместилась в сторону.
«Прекрасно оборудовано! - молчавший до сих пор,
Поэт не удержался – Почти, как в « Метрополе»
«Такого оборудования и за границей нет!
У нас гораздо лучше! У нас удобств поболе!
Тут даже интуристы в восторг дают ответ!»
При слове «интурист» Ивана как подбросило –
Вчерашний консультант тотчас пришёл на ум.
И замутился взгляд. и в злость обратно бросило:
«Везде одно и то же… Дался им толстосум!
Понять бы, вот с чего, за что их обожаете?
Средь них так, между прочим, такие могут быть…
Вчера, к примеру, встретился. Неверьем обижаете…
Хотел поведать той, про что не мог забыть…
Сдержался, понимая, помочь ничем не сможет.
Ей, по большому счёту, всё это ни к чему.
Зачем ей те проблемы, что мозг его тревожат?
Отправился помыться, как сказано ему.
Пред этим получил всё то, что было нужно:
Рубашку и кальсоны, «бумажные» носки.
Всё чистенькое, новое и даже отутюжено…
Схватил всё машинально. Движения резки…
Она же, улыбаясь, вдруг шкафчик распахнула:
«Пижамку иль халатик желаете теперь?»
Развязностью манер так на него пахнуло,
Чуть не всплеснул руками и посмотрел на дверь…
Пунцовый цвет пижамы не вызвал возмущенья:
Не всё ль ему равно, не он же покупал.
Насильственно упрятали в своё учрежденье
За то, что нездорово на их взгляд поступал.
Потом вели куда-то глухими коридорами,
Беззвучными настолько, что не слыхать шагов.
Запомнились одним: громадными просторами,
И кабинет врача был точно же таков.
С иронией смотрел Бездомный на всё это,
И «фабрикою-кухней» немедля окрестил.
И, право слово, метко! Понятно – взгляд поэта,
Неординарность мысли не зря в нём поместил
Тот, кто раздачей ведает талантов и способностей.
И было, точно было за что вот так назвать:
Особенно не будем перебирать подробности,
Шкафы и полки, шкафчики зачем перечислять?
Однако же отметим, всего изрядно много.
Медперсонала трое, когда Иван вошёл –
Две женщины с мужчиной. Вновь ожила тревога,
О чём уже по опыту знал очень хорошо.
Сначала усадили за самый дальний столик –
Намеренья понятны: с расспросами опять!
Он видел три пути: хотелось аж до колик
Переломать всю мебель, стекляшки их размять.
Зачем? А как протест: напрасно задержали!
Но этот вот Иван, не тот, что был вчера…
Вот этот понимал – мозги соображали –
Что вряд ли что получится, не стоит свеч игра.
Полнее утвердятся в опасном убежденье,
Что он помешан, буйный… Но это же не так!
Хотел вновь рассказать уже как подтвержденье,
Но снова не поверят, вновь скажут, что дурак…
А потому сей путь вёл в никуда, похоже…
Отбросив мысль о нём, решился замолчать,
Не отвечать совсем… И так не вышло тоже –
Пусть нехотя, пусть скупо, а нужно отвечать.
Как задавать вопросы они, понятно, знали.
Не сразу сам заметил, но выспросили всё:
О прошлой его жизни доподлинно узнали,
Про скарлатину в детстве… да, даже про неё…
Всю исписав страницу, к другой уж приступили,
О родственниках, близких и дальних, обо всём.
Кто жив по этот день и сколько из них пили,
Болел ли кто серьёзно? Через вопрос о нём…
И только в завершенье о дне уже вчерашнем.
Так как-то, между прочим, как будто всё равно…
Без любопытства даже: «Что там, у Патриарших?»
Услышав про Пилата, одна скала: «Но…»
Опомнившись, отстала. Мужчина без вопросов
Поставил молча градусник и посмотрел в глаза:
«Смотрите вправо, влево, дотроньтесь пальцем носа»
Потом вторая женщина, по виду – егоза…
Кололи чем-то спину, но вообще не больно,
И ручкой молоточка чертили по груди,
Стучали по колену: нога аж вверх невольно,
И брали кровь из пальца… Но вот всё позади.
Обследованье кончив, Ивана отпустили.
Он, горько усмехался и думал про себя:
«Хотел предупредить о неизвестной силе,
А им про дядю Федю… Зачем, его любя?»
По тем же коридорам вернулся в свою комнату.
Подали чашку кофе, хлеб с маслом, два яйца.
Съел с аппетитом всё спокойно и безропотно.
Стал дожидаться главного с улыбкой хитреца.
И он его дождался – дверь вскоре отворилась,
В палату неожиданно вошла чуть не толпа
И все в халатах белых. «Скажите-ка на милость!» –
Подумалось невольно, но мысль была скупа,
Не развернулась дальше, а где-то там осталась…
Главенствуя над свитой, шёл важный человек.
Лет сорока пяти, обрит актёрски малость,
Манеры очень вежливы, взгляд острый из-под век.
«Смотри-ка, как Пилат!» – мелькнуло у Ивана.
Пришедший сел на стул, другие вкруг стоят.
«Сомнений нет, вот этот из прочих самый главный –
Улыбки остальных о многом говорят…»
Представился:«Стравинский!» Уселся поудобней.
«А вот Александр Николаевич!» - из-за спины ему.
Подали лист бумаги. Исписан как подробнее.
«Ну, надо… дело сшили! Когда же, не пойму!»
Стравинский всё читал. Вокруг заговорили.
Язык был непонятен. «Латынь! Ишь, как Пилат!»
Внезапно стало грустно: навеки затворили…
Знакомое вдруг слово… и заметался взгляд…
Смотрел и не решался, к кому бы обратиться.
Опять шизофрения? Тот так же вот сказал.
Проклятый иностранец! И надо же случиться…
Да, что ж это такое? Про это тоже знал?!
«Ну, что же? Очень славно! – заговорил Стравинский –
Так вы у нас поэт?» «Поэт! - ответил тот –
А вы профессор, значит?» Поклон отвесил низкий.
«И вы здесь самый главный?» - спросил, ответа ждёт.
Стравинский и на это с улыбкою склонился.
«С утра, признаться честно, увидеть вас мечтал,
Поговорить бы нужно» «За этим и явился!»,
Сомненья отметая, весь вид в том убеждал.
Иван тотчас решил: вот этот будет слушать!
А сам, как оказалось, к тому не был готов…
С чего теперь начать, чтоб ясно и как лучше?
Речь, словно спеленали, не разорвать оков…
«Всё дело в том, профессор, что я не сумасшедший!
Пытался объяснить , но не сумел вчера…»
И тут же замолчал… День вспомнился прошедший,
В нём всё так не реально, как страшная игра…
«Никто вас в сумасшедшие рядить здесь не намерен! –
Совсем успокоительно Стравинский произнёс –
Вот выслушаем всё и разберём, уверен!»
«Смеётся надо мною? Нет, говорит всерьёз…
Так знайте, что вчера вот там, у Патриарших
Я повстречался с личностью, который предсказал
Смерть Берлиозу Мише… Пилата видел раньше…
Да-да, не улыбайтесь – нам тоже показал…»
«Какого же Пилата? Что при Христе который?» -
Прищуривши глаза, задал ему вопрос.
«О том и говорю! – Иван ответил споро –
Поверить трудно, знаю, и, как о том без слёз?»
«Ага… - на то профессор – А смерть-то под трамваем?»
«Вот именно, представьте, так днём и предсказал!
Про Аннушку добавил, о том, мол, точно знаем,
Что масло пролилось… Как он про это знал?
Ведь там, на этом масле и поскользнулся Миша…
Как вам оно понравится?» - и глупо подморгнул.
Эффекта не случилось. Тот думал, как не слышал:
«А кто же эта Аннушка?» Иван опять вздохнул:
«Откуда же я знаю? Да, разве в этом дело?
Обычнейшая дура… С Садовой, там слыхал…»
«Отлично, понимаю! – взгляд устремлён к поэту –
Вы только не волнуйтесь! Что дальше?» Тот вздыхал:
«Что дальше? – как очнулся – А дальше… Продолжаю:
Поверьте в то хотя бы – ужасен свыше мер!
Уму непостижимой, как я соображаю,
Он обладает силой… Вот вам ещё пример:
Погонишься за ним – нет сил, не догоняешь.
Уж как я не старался, уж как ни прибавлял…
И с ним ещё те двое… Поспорь и – проиграешь,
Что есть такое в свете и в жизнь не представлял.
Один весь в клетку, длинный, худой невероятно!
Премерзкие усишки, разбитое пенсне…
И кот. Такой огромный, что прямо необъятный.
В трамваях любит ездить. В каком приснится сне?
Ведь это что ж такое? Как это называется?
Их нужно и немедленно, быстрей арестовать!
Такого натворят… Вот, где сейчас скрываются?
Переживаю страшно… Устал уже взывать…»
«И вы теперь вот именно того и добиваетесь?
Я правильно вас понял? Чтоб их арестовать?»
«Да! Но он умён, однако… Интеллигент, а знаете…
Тут хочется-не хочется, а нужно признавать…»
Но это про себя, а вслух вот так ответил:
«Да! Совершенно верно. Меня же держат здесь,
И тычут лампой в глаз – день без того вон светел.
Про дядю Федю пьяницу, хотя он вышел весь…
Надеюсь, убедил: я требую законно!
Прошу вас, прикажите им отпустить меня!»
«Ну, что же? Славно, славно… Когда всё так, резонно,
Коль человек здоров, держать не станем дня!
И я, конечно, тотчас вас выпишу отсюда
После того, как сами дадите мне ответ
Без доказательств даже – и требовать не буду!
Так, что же, вы нормальны? Скажите да иль нет!»
Возникла тишина. «Умён, умён, однако… -
Второй уж раз подумал о докторе Иван.
Вопрос ему понравился. Обдумывал и – всяко…
И, наконец, ответил: «Нормален – не обман!»
«Прекрасно! Вот и славно! – как будто облегчённо –
А если так, любезнейший, давайте рассуждать!»
Опять подали лист. Читал вновь увлечённо:
«Надеюсь, не придётся вас в чём-то убеждать,
Ведь здраво размышляя, вы странное творили –
Сам пальцы на руке принялся загибать –
Иконочку на шею зачем-то прицепили,
Прошу, коль не согласны, сигнал какой подать.
С зажжённою свечой вдруг в ресторан явились
В одном белье нательном… Чем можно объяснить?
Устроили там драку… С чего потом дивились,
Что вас связали крепко? Понятна мысли нить?
Попав уже сюда, в милицию звонили
С приказом пулемёты немедленно прислать.
В окно хотели прыгнуть… Я прав, а, может, или?
Могли ли вы так действуя кого-нибудь поймать?
И если вы нормальны, как сами заявили,
Конечно, согласитесь, что нет! Конечно, нет!
И даже после этого желанье ваше в силе?
Желаете уйти? Вновь дайте мне ответ:
Куда же вы направитесь по выписке отсюда?»
«В милицию, конечно!» - тот, не спуская глаз.
«Вот так вот и немедленно?» «Раздумывать не буду!»
«С чего же там начнёте?» «Свой повторю рассказ!»
«Про Понтия Пилата? - кивнул ему с улыбкой –
Ну, что ж? Фёдор Васильевич! Поэту пропуск дать!
Не долго погуляет с программой своей зыбкой –
Часок иль два, не больше, обратно будем ждать!»
«С чего вы так решили? – Иван спросил тревожно –
Какие основания у вас так утверждать?»
«Иначе быть не может! Иначе невозможно!
Вы не согласны, вижу… Продолжим обсуждать:
Как только там появитесь, любезнейший, в кальсонах
С рассказом о знакомом, что Понтия встречал…»
«При чём же тут кальсоны?» - Иван почти со стоном.
«Пижамка-то казённая… - Стравинский отвечал –
Вам снять её придётся – оденетесь в чём были…
Домой, как прежде сказано, зайти же недосуг.
Ведь вы же в них прибыли. И, что же? Позабыли?»
«А как мне поступить?» - в словах звучал испуг.
«Ну, прежде всего прочего, отставить все волненья!
Давайте успокоимся и я вам расскажу
Всё о вчерашнем дне, достойном сожаленья,
И на примерах даже, коль нужно, покажу!
Вчера вас напугали изрядно, очень сильно
Рассказом о событиях, в которых был Пилат.
Подробностей, наверно, там было преобильно.
Расстроившись от этого, вы дале всем подряд
Внушали то, что слышали, поверили, узнали.
Плюс поведенье ваше, плюс общий внешний вид,
Плюс драка в ресторане в нервическом запале –
Любой, кто это видел, вас психом наградит…
Вот вы меня спросили, что делать? Я отвечу:
В подобной ситуации покой важней всего!»
«Но, как того поймать?» «Я помощь обеспечу –
Что самому-то бегать? Зачем бы, для чего?
Возьмите лист бумаги и всё на нём подробно:
Приметы, обвиненья – не мне же вас учить?
Писать-то вы умеете? Чудесно! Бесподобно!
А я всё передам – там смогут уличить.
И помните о том, что здесь вам все помогут –
Взял за руки Ивана, в другой раз повторил –
Помогут вам, помогут вам, помогут…»
«Да-да…» - на то поэт, зевнув, проговорил.
И вот нет никого – один… Окошко, солнце…
Но это там, подальше… Вблизи река блестит…
И что с того, что сетка-решётка на оконце?
Смотреть-то не мешает и вовсе не претит…