Он умирал. Он это знал.
Хотелось жить. Хотелось плакать.
Он приподнялся – и припал
На окровавленную лапу.
Шагнул – и рухнул! В этот раз
Он встать не смог из новой позы.
И из больших собачьих глаз,
Качнувшись, выкатились слёзы.
Он умирал. И в этот миг
Он вспомнил детство, вспомнил маму,
Когда, лохматый озорник,
От мамы бегал он упрямо.
Она шершавым языком
Его мордашку умывала.
И вкусно пахло молоком.
…Ну, а потом её не стало.
А он, без мамы, но подрос.
Окреп. И сторож стал, что надо!
Он стал вполне приличный пёс,
И жил в хозяйстве, за оградой.
Не допускал чужих во двор.
И рубежей стоял на страже.
И ни один залётный вор
Войти и не пытался даже!
Служил на совесть, как умел.
Спал на морозе в лютый холод.
Ел, что дают! И больше б съел,
Частенько ощущая голод!
Он не боялся злых собак.
Ему ли их ещё бояться!
Но не искал ни ссор, ни драк.
…А в этот раз пришлось подраться.
Пришли чужие мужики
И привели с собой урода:
Глаза – как щели, а клыки-и!..
…Зверь неизученной породы.
Приземист, крепок – не собьёшь!
И смотрит, как в прицел винтовки.
Сказал хозяин: «Ну, даёшь!
Вали его без подготовки!»
Легко сказать, вали его,
Когда сидишь, куря сигару!
Когда не тронут самого,
И не сшибут одним ударом!
А сшибли – сразу! Он упал.
Вскочил, успев рвануть за что-то!
Но тот – как танк! Не отступал.
И кровью брызнула работа!
Рычанье, пыль, что из-под лап!
Какое там – вали по ходу!
Тут уцелеть бы! Ну, хотя б,
Подохнуть – только без народа!
…Окончен бой. Он – умирал.
Безмолвно, по-собачьи плача.
Кончалась жизнь. И он не знал,
Что жизнь его была собачья…
2010 год