Статья написана по заказу газеты (журнальный вариант) "КУЛЬТУРНЫЙ ПЕТЕРБУРГ"(тираж 20.000 экз.). Публикация состоится 20 февраля 2012 года.
УЗНАТЬ РУБЦОВА
В ряду трагических судеб русских поэтов 20-го века (Сергей Есенин, Марина Цветаева, Николай Гумилёв, Осип Мандельштам) особо стоит судьба Николая Михайловича Рубцова. О его смерти до сих пор ходят противоречивые слухи. Я уверен в том, что в случившейся трагедии отчасти сыграло роль сиротское детство поэта, а так же его ранимый и тяжёлый характер. Поэт словно искал смерти, конфликтуя с окружающими его людьми. Нет сомнений в том, что отрицательные события – проблемы в семье, конфликты в Литературном институте – оставляли глубокие, незаживающие следы в ранимой душе поэта, обостряя его и без того тонкое, нервное восприятие мира.
Я люблю, когда шумят берёзы,
Когда листья падают с берёз.
Слушаю - и набегают слёзы
На глаза, отвыкшие от слез.
Все очнется в памяти невольно,
Отзовется в сердце и в крови.
Станет как-то радостно и больно,
Будто кто-то шепчет о любви.
Только чаще побеждает проза,
Словно дунет ветер хмурых дней.
Ведь шумит такая же береза
Над могилой матери моей.
Нет желания писать очередную хвалебную оду Рубцову, как «одному из ярких русских поэтов второй половины 20-го века». Слишком много уже написано другими авторами, и за написанными строчками уходит, исчезает естество души Рубцова – настоящая поэзия. Цель статьи совершенно иная.
Мне в жизни повезло, судьба свела с интересными людьми, которые были лично знакомы с поэтом. И у меня есть чёткое понимание их взглядов на такое явление в русской поэзии как Николай Рубцов.
Ни для кого не секрет, что нынешние биографы творчества классика во всех проблемах пытаются обвинить окружающих: исключили поэта из института – виноваты преподаватели (причём в своих статьях авторы называют даже конкретную фамилию одного из преподавателей Литературного института, который, в общем-то, выполнял свои профессиональные обязанности, добиваясь дисциплины среди учащихся). Поругался с официанткой – опять же виноваты все, только не наш гений.
Во всём этом сквозит субъективизм, который понятен, объясним, но он не всегда отвечает реальности. Кстати, подобных случаев в истории русской литературы – предостаточно. В частности, можно привести пример, конечно, спорный, но ярко отражающий этот самый субъективизм – история дуэли Лермонтова с Мартыновым.
Много лет спустя после дуэли кто-то спросил Мартынова, что он думает о Лермонтове (подразумевая их не простые но, в общем-то, неплохие отношения до рокового момента). На что Мартынов ответил примерно следующее: - «Знаете, Лермонтов был скверным человеком. Приходил в компанию, где все веселятся, садился мрачный и угрюмый в углу и строчил на присутствующих злые эпиграммы».
Хамский ответ не умаляет гений Лермонтова и не оправдывает Мартынова. Но он говорит о том, что всегда существует несколько точек зрения на происходящее. И лишь понимание этого может дать более-менее чёткую картину любого события.
В 1994-м году мне посчастливилось познакомиться с Сергеем Георгиевичем Макаровым. Тем самым Макаровым, который жил в одной комнате с Рубцовым в общежитии Литературного института.Первая их встреча состоялась в марте 1962 года в помещении редакции журнала «Звезда» (г. Ленинград, улица Моховая, дом 20), на встрече молодых ленинградских поэтов с коллективом работников журнала.
Вот как пишет об этом сам Сергей Макаров: - «Вечер открыл главный редактор «Звезды» Г. К. Холопов, в жюри сидели: заведующий отделом поэзии А. Я. Решетов, заместитель редактора П. В. Жур, поэт Н. Н. Кутов. Рубцов выступил в конце этого необычного для многих из нас вечера, когда поэты подустали читать свои стихи, а члены жюри — слушать. Николай тогда особого впечатления не произвёл, стихи он читал несколько иронического плана…»
Встреча с Рубцовым в редакции журнала «Звезда» была мимолётной. Макаров, вполне возможно, со временем вообще забыл бы об этом, их знакомство закончилось бы, так и не начавшись. Но случилось удивительное событие - на вступительных экзаменах в Литературный институт им. Горького в Москве они снова встретились в том же 1962-м году! По итогам экзаменов оба были зачислены на дневное отделение. Среди первокурсников ленинградцев более не оказалось, Макарова и Рубцова поселили в одну комнату в общежитии.
Сергей Георгиевич никогда и нигде – ни в разговорах, ни в воспоминаниях – не упоминал о том, как оценивались произведения будущего классика преподавателями института. Прямого вопроса Сергею Георгиевичу я не задавал, но понял: стихи Николая ничем не выделялись на общем фоне творчества студентов. Напротив, частые конфликты Рубцова с работниками Литературного института им. Горького красноречиво подтверждали мнение - большого авторитета в стенах учебного заведения у него не было, хотя лучшие строки уже рождались одна за другой:
Сколько мысли,
И чувства, и грации
Нам являет заснеженный сад!
В том саду ледяные акации
Под окном освещенным горят.
Вихревыми, холодными струями
Ветер движется, ходит вокруг,
А в саду говорят поцелуями
И пожатием пламенных рук.
Заставать будет зоренька макова
Эти встречи – и слезы, и смех...
Красота не у всех одинакова,
Одинакова юность у всех!
Другой сокурсник Рубцова по Литературному институту(Эдуард Крылов)в своей книге «Воспоминания о Николае Рубцове» (Вологда, КИФ "Вестник", 1994год), пишет о том, что институтские студенты-поэты не очень-то воспринимали творчество Рубцова:
«...на курсе выделились три явных лидера — Николай Рубцов, Александр Черевченко, Павел Мелехин. Прозаики сразу и безоговорочно признали первым Николая Рубцова, поэты либо вовсе не признавали его, либо признавали с большими оговорками и отводили ему очень скромное место. Самыми же преданными его почитателями были люди не литературных кругов. Все они, кому я читал стихи Рубцова, просили переписать их и познакомить с поэтом. Напоминаю, что это был 1962 год…»
Но и Рубцов сам многих не воспринимал. Мало того, иногда довольно резко отзывался о творчестве своих сокурсников.В книге Эдуарда Крылова есть момент, красноречиво описывающий это отношение Рубцова:
«В первые дни учебы мы часто собирались в одной из комнат общежития и нередко всю ночь напролет читали по кругу свои стихи. Мнения при этом, как правило, не высказывались, за грудки друг друга никто не брал, рубашек не рвали — все это будет позже. А пока поэты только знакомились, соразмеряли свой бесспорный талант с другими сомнительными талантами, вынырнувшими неизвестно откуда, пытались определить свое место в поэтической иерархии будущего курса, семинара.
...Вошли Рубцов и Макаров, чтение было прервано. Рубцов прошел к кровати, где уже сидели человек пять, ребята подвинулись. Он не то чтобы сел, а как-то упал боком на кровать, провалив и без того нагруженную сетку и сам провалившись между рослыми ребятами. Сергей остался у дверей.
Стали читать дальше. Рубцов слушал, крутил головой, хмурился, иногда усмехался, но не открыто, а только намеком, даже не в половину, а в четверть жеста (вообще это было характерно для него — не доводить ни одного мимического жеста до конца). Стихи ему явно не нравились. Дошла очередь до Сергея Макарова. Он прочитал стихотворение «Павел Васильев». Рубцов был доволен, в полужестах его сквозило - знай наших. Кто-то завел нудную поэму. Рубцов поскучнел, опустил голову на руки. Кончилась поэма, и в полной тишине прозвучал голос Рубцова:
- Бездарно все.
Возник ропот. Кто-то крикнул:
- Ты не выступай, а прочти стихи. Тогда посмотрим.
Рубцов встал.
- Не буду читать, не хочу. Пойдем, Сережа.
И они ушли».
Сравнивая воспоминания людей, знавших Рубцова, я часто пытаюсь представить, каким же он был на самом деле - человеком, принимавшим резкие неожиданные решения по любому поводу; поэтом, наделённым искрой неподдельного таланта? И прихожу к выводу – он удивительным образом, на грани нервного срыва совмещал в себе всё человеческое и поэтический дар.
Как-то Рубцов дал пощёчину человеку, который пришёл послушать его стихи, а получив отказ – настойчиво продолжал просить.
- А пусть не ходят смотреть на меня как в зверинец, - пояснил он своим однокурсникам через пару дней.
Мнительность и ранимость поэта играли с ним злые шутки.
Однажды он принёс в общежитие пачку копирки, которая была не нужной по причине отсутствия пишущей машинки. Из нескольких листочков ножницами он вырезал три самолётика и сказал Сергею Макарову:
- Каждый самолёт - судьба. Давай испытаем судьбу! Вот этот самолёт — судьба Паши Мелехина. После этих слов Николай запустил самолётик из окна на улицу. На фоне белого, падающего снега было хорошо видно, как он приземлился на снегу возле деревьев ближней аллеи.
Следующим самолётиком обозначили судьбу Глеба Горбовского. Макаров и Рубцов с замиранием сердца смотрели в окно.Самолётик из копирки полетел далеко, только куда-то вбок, вкось.
- А это - моя судьба, — сказал Николай и опять сильно послал чёрный самолёт в снегопад. В это время возник небольшой порыв ветерка, самолёт резко взмыл вверх, затем круто накренился и стремглав полетел вниз. Николай подавленно молчал. Больше самолетиков он не пускал и почти неделю был не в духе… (Из воспоминаний Сергея Макарова.)
Такое ранимое восприятие действительности играло существенную роль в жизни Рубцова. И отнюдь далеко не положительную в обыденной суете, но яркую и неповторимую в самом творчестве:
В минуты музыки печальной
Я представляю желтый плёс,
И голос женщины прощальный,
И шум порывистых берёз,
И первый снег под небом серым
Среди погаснувших полей,
И путь без солнца, путь без веры
Гонимых снегом журавлей...
Давно душа блуждать устала
В былой любви, в былом хмелю,
Давно понять пора настала,
Что слишком призраки люблю.
К 1964-му году Сергей Макаров и Николай Рубцов перевелись на заочное отделение.
Как-то приехав на очередную сессию, Сергей Георгиевич встретил в садике возле Литинститута Николая Рубцова и Бориса Примерова. Тут же подошла девица с ребёнком в коляске, как оказалось их знакомая, и в процессе общения решено было взять дешёвого вина и пойти к ней в гости, благо было недалеко. Выпили, расслабились. Ребёнок заснул. Макаров, заметив, что его друзья не стесняются в выражениях, тоже вставил нецензурное словцо. Девица рассердилась и попросила Макарова более этого не делать.
- А им что - можно?- возмутился тот, указав на Рубцова и Примерова.
- Им можно, - был таков ответ. - Они – гении!
Ответить на это Сергею Макарову было нечем.
Хочу отметить тот факт, что эту историю я описываю впервые.Ни в интернете, ни в книгах об этом не написано. Сергей Георгиевич поведал её мне в начале января этого года и дополнительно сообщил, что об этом никаким другим биографам Рубцова он ничего не рассказывал.
Последняя встреча Рубцова и Макарова произошла в 1970 году возле ресторана «Берлин» в Москве.Макаров не сразу узнал Рубцова - тот похудел до неузнаваемости.
На удивление друга Рубцов ответил: - «Я не похудел. Я - помертвел…»
Известный питерский поэт Сергей Георгиевич Макаров не злоупотребляет своей дружбой с Рубцовым. В отличие от многих не носит по издательствам пачки написанных воспоминаний, в которых идут в ход истории, не имеющие ничего общего с реальными событиями. Он просто иногда вспоминает в кругу своих друзей о том счастливом времени, которое не вернуть.
7 января 2012 года.
СУДЬБА ГЕРОЕВ ЭТОЙ ПУБЛИКАЦИИ:
Николай Рубцов трагически погиб в 1971 году
Борис Примеров повесился 5 мая 1995 года на своей даче в Переделкино, оставив предсмертную записку: «Три дороги на Руси: я выбираю смерть. Меня позвала Юлия Владимировна Друнина".
Павел Мелехин погиб 23 декабря 1983 года в подмосковье.
Сергей Макаров после смерти матери поменял квартиру в Петербурге на Великий Новгород и
живёт на окраине этого красивого города в маленькой комнатке коммунальной квартиры.
=============================================
ВСЁ ТО, ЧТО НАЗЫВАЕТСЯ СУДЬБОЙ (публикация состоится в ж."Бег" № 13 в марте 2012 г.)
Вместо предисловия
http://www.stihi.ru/avtor/vpgavrilin
«День поэзии-2009 был уже почти полностью свёрстан, когда в редакцию пришло известие о смерти самого мужественного поэта России - Виктора Гаврилина из подмосковного Солнечногорска.
У него была драматическая судьба. В 16 лет он стал инвалидом первой группы. Но он был поэтически одарённым человеком, и творчество стало для него смыслом жизни и радостью. Поэт издал много книг, стал лауреатом литературных премий.
Говорят, что когда уходит гений – мир содрогается. Виктор Гаврилин не был гением в полном смысле этого слово. Он был простым РУССКИМ ПОЭТОМ. И остаётся им.
Мир не содрогнулся … Он – просто перевёл стрелки в день похорон Виктора на час вперёд, устремившись в своё прозаическое будущее, а поэтическое пространство сморщилось без него ещё больше, как шагреневая кожа.
Геннадий Иванов
Андрей Шацков
В.Т.-Т. Нина! Я не случайно обратился к Вам с просьбой рассказать читателям питерского журнала «Бег» о своём муже, известном русском поэте Викторе Гаврилине, который так рано покинул нас.
Я впервые столкнулся с его поэзией года два назад. Стихи его меня потрясли, а история жизни просто взбудоражила.
Н.Г. Это очень трудная задача - рассказать о поэте Викторе Гаврилине. Рассказать о человеке необычайно духовной силы и роковой судьбы, о человеке, чья поэзия забирает душу без остатка. О муже, верном друге и единомышленнике, которого мне послал Господь, за что я буду благодарить Его до скончания дней своих. Мне пришлось пересмотреть весь архив, найти давние записи его дневников, прослушать многочисленные интервью, которые он давал на радио, перелистать объёмистую пачку стихов, ему посвящённых. И, конечно, снова и снова перечитывать его стихи, в которых он исповедуется перед миром.
В.Т.-Т. Может быть, стоит начать с биографии?
Н.Г. Начну, пожалуй, с его биографии. Появился Виктор Гаврилин на свет 21 декабря 1947 года на Алтае, в городе Бийске в пору крепких сибирских морозов. Своей малой родины он не особенно запомнил, покинув её трёх лет от роду.
Семья вела, если можно так сказать, кочевой образ жизни, так как отец его, кадровый военный ещё с довоенной поры, часто менял место своей службы. Во время учёбы отца в академии им. Фрунзе жили в Москве, затем объездили весь европейский Север. Во время школьных каникул их с братом отправляли на родину матери в Тульскую область к дедушке с бабушкой. С этим местом связаны у Виктора самые тёплые и солнечные воспоминания детства и ранней юности. Именно там он насколько мог постиг глубинную Россию с её простыми и в то же время, непростыми, людьми. И как бы ни трудна была жизнь в те далёкие времена с её непритязательным, а порою бедным бытом, всё самое лучшее о России он впитал именно в этих краях.
Счастливая его юность закончилась в городе Петрозаводске, где в 1963 году Виктор окончил девятый класс специальной математической школы. Он полюбил этот край – ходил в дальние походы по тайге, занимался спортом, был чемпионом Петрозаводска по вольной борьбе среди юношей.
В.Т.-Т. Какое странное начало в биографии поэта: спорт, математика? Неужели всё это как-то совместимо с поэзией?
Н.Г. Математический уклон образования не вытравил из него уже проснувшуюся тягу к сочинению стихов. Вот что он сам напишет впоследствие об этом периоде: «Писание стихов – дело не нарочное. Когда говорится «искра Божья», можно предположить, что речь здесь идёт не только о таланте, то есть, степени, но и о наваждении. Человек возжён. Об этом материалист сказал бы, что в космосе человеческого организма и сознания так уж разместились светила. Именно такой парад планет обычно приходится на человеческое отрочество и юность. Там начинаются стихи. Иногда это продолжается всю жизнь. Был ли я таким исключением, когда в шестнадцатилетнем возрасте из случайного полудетского сочинительства вступил в пору постоянного писания стихов? Всё тогда было в помощь этому: и сам нежный возраст, и юношеская влюблённость, и перенасыщенная романтикой природа Карелии, где я жил в то время. И эпоха на дворе стояла весенняя, поэтическая – «оттепель». Вся держава полнилась стихами. Как многое нравилось и как на многих хотелось быть похожим. Манила мировая скорбь, как это бывает в юности, и грустно становилось, что не было своей скорби. Ждать же её оставалось недолго. Ищущий да обрящет. Судьба распорядилась так, чтобы проснувшееся во мне наваждение стиха теперь существовало не благодаря, а вопреки всему. Скорби же отмерилось вдосталь и так надолго, что в ней терялся горизонт отпущенной жизни».
Да, настоящей жизненной трагедии оставалось ждать совсем недолго. Знойным летом, а именно 4 июля 1964 года, в счастливую пору каникул, будучи в гостях в Москве у родственников, во время купания в одном из прудов в Сокольниках Виктор получил серьёзную травму позвоночника. Его, шестнадцатилетнего, неподвижного, «Скорая» с сиплой сиреной доставила в мрачное старинное здание Московской первоградской больницы.
Трудно ему выживалось в одиночной палате. Спасибо его спортивной юности, тренированной загорелой плоти, родителям с их бессонными ночами – судьбе и молодости было угодно, чтобы он выжил, такой, как есть, но выжил. И когда после полугода предсмертного забытья мир проступил в очнувшемся сознании со всей своей неумолимой правдой, не слёзы полились ему навстречу. Всё те же столбцы. Отказывающаяся подчиниться рука не в силах была держать карандаш, который приходилось привязывать, а строка дерзила и всё пыталась воспарить над безысходностью.
В.Т.-Т. Вот сейчас всё это я представляю и очень сочувствую его жизненной трагедии… В то трудное время его поддерживали, наверно, не только родные люди, но и любимое занятие, которому он стал отдавать практически всё время. Когда и где впервые были опубликованы стихи Виктора?
Н.Г. В 1965 году в «Комсомольской правде» появилось его стихотворение о любимой Карелии. Это была первая публикация. С этого и началась его литературная биография и официальный профессиональный стаж как литератора. Виктора заметили и оценили такие поэты и литераторы, как Николай Старшинов, Марк Соболь, Станислав Лесневский, Александр Балин. Они стали его наставниками и учителями, они учили его отвечать за каждое сказанное слово, за каждую запятую. Поэтому в раннем периоде творчества Виктор тщательно работал с текстом. У него есть стихотворение «В больнице», написанное в 70-е годы:
Я чай заварю и на мятых листах
писать буду, правя в три яруса,
банальные строчки о сладких губах,
о жизни прекрасной и яростной…
В последнее время он почти не правил своих стихов. Строчки приходили уже готовыми и занимали положенное им место. Видно, вся работа свершалась в душе его.
В.Т.-Т. Как складывалась его дальнейшая жизнь? Такие мужественные люди так просто не сдаются. Кроме стихов он ещё чем-то занимался?
Н.Г. В 1972 году семья переезжает в город Солнечногорск Московской области, Виктор заочно оканчивает школу и институт иностранных языков им. М. Тореза. Некоторое время работает инженером-переводчиком в Министерстве местной промышленности. И, конечно, продолжает писать. Окружающий мир был ограничен для него окном. Но из этого окна он видел больше, нежели иные люди, которые в поисках новых приключений и красот путешествуют по свету. Перед окном росла, и до сих пор растёт вишня, весной белая от цвета, осенью – золотая.
…На спалённой земле, на сплошном пепелище
средь обугленных осенью чёрных дерев
лишь одна в золотом ты стоишь, моя вишня,
перезябших синиц под сияньем согрев.
Дом, где он жил, стоит на берегу озера «Сенеж», жемчужины Подмосковья. Из окна виден залив, лодки с парусом и рыбаками. Виктор наблюдал, как садится солнце, освещая своими закатными лучами воду.
Над заливом закатное солнце,
низовые туманы с утра…
И душа в тищине встрепенётся,
словно завтра прощаться пора.
Виктор был свободным человеком Существует свобода, которую никто не может у нас отнять. Он, сидящий в инвалидном кресле, мог исполниться горечи, обиды и ненависти ко всему миру. Но он стал источником поддержки и утешения для окружающих его здоровых людей. Его отличало необыкновенное мужество и стойкость, светлость помыслов и поступков. Вот уж, действительно, где дух возвысился над плотью. Дух, душа больше тела. Тело поболит, да и перестанет. А душевная болезнь простирается в вечность. Он хорошо понимал свою миссию как поэта – ему нужно было что-то сказать, сообщить людям. А не просто рифмовать и красиво складывать слова.
В.Т.-Т. А Вы, Нина, каким образом встретили Виктора на своём пути? И не только встретили, но и стали на всю жизнь ему верной женой и Музой?
Н.Г. Несколько слов о нашем знакомстве. Я жила в небольшом районном центре Саратовской области, после окончания института работала в редакции районной газеты. Как-то мне попался на глаза сборник о молодёжи. Я раскрыла его наугад и первое, что прочитала, это стихи Виктора. Его представлял поэт Александр Балин. (Кстати, через несколько лет мы все встретились в Москве, и считаем Александра Балина своим крестным отцом). Там же, в статье, был указан адрес Виктора. Я написала ему несколько строчек, он ответил. Два года мы переписывались, потом я приехала к нему, и мы поженились - 14 сентября 1977 года. Казалось бы, всё так просто, но это, несомненно, всё свершилось по воле Божьей. Господь подарил мне человека, который открыл во мне бесконечные горизонты познания себя, Вселенной. Я стала помогать ему печатать стихи, отсылать рукописи в издательства.
Но до первой книги было ещё далеко. Были серьёзные публикации в центральных журналах и газетах, в альманахах. Много писем от читателей и поклонников. Все они сохранились.
В.Т.-Т. Хотелось бы узнать именно о первой книге Виктора Гаврилина. Когда это произошло?
Н.Г. Помню ужасно морозный декабрь 1979 года, когда Виктор принял участие в Московском совещании молодых литераторов в Софрино. Его стихи были рекомендованы к изданию, и в 1980 году в издательстве «Молодая гвардия» вышла его первая книжечка стихов «Листобой», которая получила специальную премию издательства. Вот что тогда написал Николай Старшинов: «С большим уважением отношусь к мужеству В. Гаврилина в преодолении трудности жизни, к его последовательным усилиям вырваться из узкого комнатного мирка на широкий простор всего мира, где «дует ветер» больших событий и «жизнь ожиданий полна». И какое внимание в то время было к авторам – Виктору прислали поздравительную телеграмму от издательства, а премию вручать приехал Николай Старшиной и директор издательства. Конечно, Виктор был ужасно рад этому.
Ну, а потом были другие книги.
В.Т.-Т. Представляю его радость… А вот критики того времени как отнеслись к творчеству Виктора Гаврилина?
Н.Г. Хочется привести слова из предисловия к книге «Сотворение лиры» редактора Елены Ерёминой: « Что значит по Гаврилину – быть с Россией? Это значит работать для России, созидать её делом рук своих и прежде всего – делом души:
И лёгок труд, когда от Бога.
Природа творчества светла…
Но когда начинается «труд от Бога»? Это познаётся той душой, которая в покаянном сознании своей греховности стремится к сжиганию в себе зла – а значит, к уменьшению зла в мире. Эта мысль в творчестве В. Гаврилина то сгущается до афоризма, то лёгким дыханием ведёт всё стихотворение:
Колдунью-жизнь
до смертной корчи
я превознёс в краю родном
и потому, наверно, Отче,
я был плохим Твоим рабом.
Покаянное чувство слито у поэта с благодарением за возможность очищения, движения к свету. И в скорбях, которых немало на его пути, обретает поэт источник силы. Источник и опору. И пронзает неожиданный вопрос, в котором совместилось на равных земное и небесное:
…я за други отдал душу,
а что же, Господи, Тебе?
Ответ даётся жизнью, её изломом и прямизной, светом радости и глубинной скорби, трудом и поэзией. Душа поэта – это и есть лира, которую творит он всей жизнью своей. А в воле Господа заставить эту лиру звучать».
В.Т.-Т. Были какие-то упрёки и претензии к нему от коллег по перу, от читателей?
Н.Г. Некоторые читатели находят поэзию Виктора печальной и даже мрачной. Да, Гаврилину присуще трагическое восприятие мира. Лирические мотивы обо всём уходящем и невозвратимом придают стихам поэта пронзительную грусть. Но печаль его светлая, никогда не переходящая в отчаяние. Это и не меланхолия, в которой нет духовности.
Не угрюмсто, а печаль о светлом,
обо всём, несущемся сквозь нас,
заставляло меня быть поэтом…
В одном из стихотворений у него есть такая строка «Но мрак светоносен». Я тогда и сама не поняла, как это мрак может быть светоносным. Но вот уже после, в журнале «Наука и жизнь» я прочитала интересную статью, где были приведены слова из пятого послания к Дорофею литургу: «Божественный мрак – это неприступный свет, в котором, говорится, обитает Бог – невидимый из-за чрезмерной светлости и неприступный из-за избытка сверхсущественного светоизлияния. В нём оказывается всякий, удостоившийся познать и видеть Бога…».
Каким чутьём Виктор, не будучи религиозным поэтом, смог угадать и написать что «мрак светоносен?» Видимо, свет, который был в душе у поэта, и озарял, и сжигал его. Поэтому можно сказать, что поэзия Гаврилина несмотря на весь её трагизм чудесным образом светоносна.
Подтверждением этого могут служить слова поэтессы из Солнечногорска Тамары Селезнёвой, обращённые к Виктору: «Не могу объяснить, что это – Ваши стихи? Похоже, что молитва, какой-то возвышенный плач или философское рассуждение. Как Вы пишите? Где Вы берёте эти звуки? Чем соединяете их? И далее: магия слова – одна из вечных загадок. Пытаясь разгадать секрет музы Гаврилина, приходишь к пониманию – силу и притягательность его слову даёт тот свет, который присутствует даже в его скорби и печали, который пронизывает даже самые невесёлые его раздумья».
В.Т.-Т. Нина! Виктор Петрович очень много писал о России. Именно на фоне стихов такой тематики ярко ощущались его личные переживания и страдания. Неужели существует какая-то связь поэта с Родиной через боль и страдания?
Н.Г. Да, Россия для Гаврилина – самое большое страдание в мире. Один из его сборников так и называется «Россия через Апокалипсис». Русская поэзия всегда была замешана на страдании, и для любого русского большого поэта солью в этой замеси была, есть и будет Россия.
И мир смеркающийся, Божий,
не поднося ко мне креста,
дыша овчиной и рогожей
крестил Россией навсегда.
Его поэзия всегда исповедальна, всегда открыта до бесстрашия, что само по себе требует большого человеческого мужества.
Вот и родину выдюжить не с кем -
не с берёзкой же в зимней душе…
И не с кем разделить, как «одиночество посмертной муки». Ибо настоящий поэт всегда одинок, всегда один на один с Родиной.
В одном из интервью на радио на вопрос корреспондента - что Вы можете сказать о своём таланте и о судьбе - Виктор ответил: «Талант пусть останется на вашей совести, это не мне судить, а вот о судьбе творческой и о жизни… Моя судьба совпала с судьбой Родины до буквально физического состояния, до физической искорёженности. По своей тяжёлой судьбе чувствую её как живой организм, все её боли и страдания…»
В.Т.-Т. Листая его страницы, нельзя не заметить, что особое место в лирике Виктора отведено любимой женщине. Как Вы, Нина, относитесь к творчеству Виктора, были ли у вас совместные планы?
Н.Г. Мне очень близко творчество Виктора, его мировоззрение. Я исповедую ту же жизненную философию, что и он. И, наверно, не случайно я написала цикл романсов на его стихи, выпустила диск «Свет мой вечерний». Романсы можно послушать в Интернете, ссылка на них на авторской странице Виктора Гаврилина. Я пою эти романсы на вечерах, посвящённых Виктору, вот только недавно ребята с поэтического сайта приглашали меня в Москву, мы провели презентацию новой книги Виктора «Избранное». Намечается большой вечер в Солнечногорске.
В.Т.-Т. Читая стихи Виктора Гаврилина, я иногда ловил себя на мысли, что он пишет и прозу, поскольку через стихи ярко пробивается его талант прозаика. Воэможно, это моё ошибочное ощущение. Что Вы скажете по этому поводу?
Н.Г. К Виктору иногда обращались из журналов с просьбой написать прозу. Я думаю, что и в прозе он был бы талантлив, но он не мог этого делать по причине своего физического состояния. Но всё-таки приведу небольшое высказывание о предназначении художника, которое было опубликовано в журнале «Юность». «Настоящего художника, в частности поэта, отличает то, что из написанного им получается целое мироздание. Пусть здесь будут свои провалы и взлёты, но мы чувствуем, что попадаем в отличный от всех прочих мир. Есть поэты, которые написали не одно блестящее стихотворение, но всё это как-то не смыкается друг с другом, и не возникает мира художника. Всё в прорехах, в дырах, и всё это похоже на искусно сплетённую паутину. Всё убивает эклектика. У истинного же творца явно или не явно существует навязчивая идея – это солнце, вокруг которого вращаются планеты. Целостность мира скрепляется повторяемостью образов и зачастую перепевами одного и того же, что нередко относят к издержкам творения. Мне же кажется напротив – это лишь подтверждает целостность мира художника».
В,Т,-Т. Хотелось бы уточнить, сколько поэтических книг вышло у Виктора?
Н.Г. Виктор Гаврилин издал в центральных издательствах одиннадцать поэтических книг. Он член Союза писателей с 1989 года. Только что вышла из печати его новая, двенадцатая, книга - «Избранное». В эту книгу вошли лучшие стихи, созданные за несколько десятилетий его литературной деятельности. Завершают сборник нигде ранее не публиковавшиеся стихотворения последних лет.
Виктор Гаврилин ушёл, оставив нам в своих стихах тревожный, трагический, но трепетный и светлый мир своей лирики. Всей своей жизнью он явил нам пример человеческого стоицизма, чуткости, сострадания, которые в нашем ожесточившемся мире всё же оказываются сильнее всех иных, кажется, непоколебимых сил…
В.Т.-Т. Прошло уже почти три года (26 марта 2009г.) с момента ухода от нас в мир иной Вашего супруга, значительного русского поэта Виктора Петровича Гаврилина. В споминают ли о нём в Союзе писателей? Помнят ли его читатели?
Н.Г. Статьи о Викторе Гаврилине и стихи, ему посвящённые, а также его стихи во множестве появляются на разных ресурсах в Сети. Хотелось бы привести одно такое стихотворение. К сожалению, не могу назвать фамилию автора. Выделенные слова – это название книг Виктора.
Светлой памяти Виктора Гаврилина
Смежил веки. Затих.
Немотою последнего вздоха
непрорвавшийся стих
замер в горле. Не дрогнет кадык.
Над заснеженным Сенежем
не по-весеннему тихо.
Только воздух наполнен
тревожным настоем беды.
Как отчаянно жил,
истомлённый дыханьем ухода,
в осязанье сезонов –
пронзительном, как листобой…
Сотворение лиры
прервалось последним аккордом.
Вышел в Вечность курить он…
Да там и остался . Звездой.
И вот ещё одни слова о нём, которые я прочитала совершенно случайно в Интернете, и которые отозвались в моей душе одновременно болью и радостью, я хотела бы привести. Пишет композитор, педагог Московской консерватории, профессор, кандидат искусствоведения Юрий Борисович Абдоков:
« В далёком теперь уже 90-м году я (тогда студент-композитор Гнесинки) принёс моему учителю Б.А.Чайковскому партитуру своей первой симфонии. В третье части одноголосный хор дискантов поёт пронзительные стихи Виктора Гаврилина «Помнишь ли ты обо мне». Да и вся симфония была названа строчкой из этих удивительных стихов – «В час незаметной печали». Борис Александрович очень внимательно и долго всматривался в партитуру и через какое-то время наизусть прочитал поразивщие его стихи. Я запомнил его тихую реплику: «Живут ещё поэты в России…»
Только теперь, год спустя, я узнал о смерти поэта и пожалел, что не решился тогда, будучи мальчишкой, выразить ему своё восхищение и благодарность. Не успел. Я верю, что в ту Вечность, из которой Виктор Гаврилин смотрит на нашу тщету, нашу поэтическую бесплодность, доходят чувства людей, понимающих, что его слово, его грусть и грёзы – из самых высоких переживаний в жизни многих людей. Читая ученикам в Московской консерватории стихи Гаврилина, я видел не раз – каким осязательным может быть воздействие красоты, сотканной из боли, света и любви…»
В.Т.-Т. Нина, что бы Вы хотели пожелать тем, кто читает и будет читать стихи Виктора и это интервью?
Н.Г. Дорогие друзья! Кому доведётся читать стихи Виктора Гаврилина, попытайтесь проникнуть в сложный внутренний мир его стихов, в их неповторимость с щемящей светлой грустью. Я рада за вас, потому что вы соприкоснётесь с высокой поэзией. Счастья вам, удачи в жизни и творчестве!
В.Т.-Т. Спасибо Вам огромное за прекрасную беседу. Уверен, что стихи поэта Гаврилина навсегда войдут в литературную летопись России.
Беседовал с Ниной Гаврилиной, вдовой поэта Виктора Гаврилина,
главный редактор журнала «Русский писатель» Виктор Тихомиров-Тихвинский.
Декабрь 2011 года.
==============================