Ей на днях за семдесят перевалило,
А она всё та же, будто не меняла её жизнь, не била.
Будто не было ни голода, ни бед, война шла мимо,
Будто рядом, а не умер дед, И она всё так же молода, любима,
Так же яростно не любит едкий запах сигарет.
Я прихожу к ней днём рассказать, что было,
Иногда привру, чтоб интересней была история - не уныла.
Она щурится, слушает всё взахлёб, задает вопросы :
Сколько метров самый большой небоскрёб? Правда, что негры есть альбиносы?
Иногда мне кажется - это стёб...
Правда нелюдима стала недавно как-то.
Вечером запрётся в комнате, после молитвы водиночку в карты
Или в книге свой утопит взгляд. И до утра лежит.
Я бужу её частушками - глаза горят, лишь по морщинистой щеке слеза бежит
Со словами: "Тише, Мирка, все же ещё спят!"
Я на днях сказала ей, что улетаю,
В ногах сидела тихонько, держала за руки как немая.
Бабуля плакала тихо в платок. И звонить просила.
Потом глядела на потолок, видно Господа за меня дурную внучку молила,
Чтоб не горьким был новый урок...
Перед отъездом карты ей подарила.
Подарочной серии для пасьянса, чтоб не грустила.
В аэропорт сказала не провожать. Боялась, что разревусь.
И только дверь за мной заперла - бежать, запнулась в сумках, упала - не оглянусь!
Вдруг сердце не выдержит, вдруг вернусь....