Глава IV.
-А, во, слышите, пацаны, - я первым нарушил установившуюся тишину. Здесь две купальни
-Одна ближе, а другая дальше, да? – чересчур серьёзным тоном поинтересовался у меня Лёха.
-Гы-ы-ы! – уже не в силах смеяться по-человечески, скулил по-щенячьи Толик.
-Ничего смешного в этом я не вижу! Одна, действительно, ближе, чем другая. Если идти к ней, то нужно свернуть сейчас в проулок…
-Куда – куда? – поинтересовался Толик.
-В деревенский переулок, то есть пространство между улками, улицами – проулок. Понял, придурок?
-Я бы попросил не оскорблять! – начинал свирепеть Толик.
-Я не оскорбляю, я факт констатирую.
-Нет, ты на самом деле болен, причём весьма и серьёзно – такими словами оперируешь!
-Если ты с моей маманей поплотнее пообщаешься, ты еще не так заговоришь!
-Вот именно поэтому-то я стараюсь с ней и не общаться – а то , вдруг, какой-нибудь литературной инфекцией заразит (шутка, шутка! Мне твоя маманя - даже очень ничего, нравится!)
-Смотри! А то рога мигом обломаю, - не посмотрю, что другом называешься!
-Эй, ребят, хорош! Вы еще подеритесь! Совсем от жары офигели, что ли? – озабоченно решил принять на себя роль миротворца Лёха.
-Но я же не виноват, что у нашего Петровича родительница – книгочейша! – оправдывался перед нами Толян
-Кто – кто?
-Книгочейша.
-Это что еще за слово за такое, а, главное – с чем его едят? – поинтересовался Лёха.
-Лёх. Что-то ты слишком рано о еде вспомнил – мы же, вроде только что поели!
-Вообще-то, друг мой, ситцевый, как выражается моя бабуля, я имел в виду совсем не принятие пищи, а употребление этого слова.
-Во! А я что говорил? Лёха уже явно подцепил эту заразу! Я имею в виду грамотность! Атас! То ли еще будет!!!
-А, по-моему, ничего смешного в этом нет! Потихоньку учимся разговаривать на нормальном русском языке!
-Ага, к пенсии уж наверняка осилим эту науку! Нет уж! Как говаривает мой папаня, хорошо не жили, и начинать не к чему!
-Да пошел ты!
-Толь, а, Толь! – воспользовался временной паузой в нашей дискуссии наш самый младший член компании, - а зачем слова едят? Они, что, совсем оголодали, да? И кто их ест? И какие они на вкус?
-Раджа!!! – гаркнул на ребёнка во всю глотку его любящий родич, - это поговорка такая! Ну как можно съесть слово?!
-Ага, это окончание можно проглотить!
-А? А-а-а?! – не в силах произнести что-нибудь членораздельное, взвыл Данька.
-Это к Лёхе – в этом он у нас спец непревзойдённый: и по жеванию слов, и по проглатыванию окончаний!
В этом, к сожалению, Толян не соврал: когда Лёшка сильно волнуется, он начинает ужасно заикаться – это у него с самого рождения – сказываются последствия тяжелых родов. Надежду внушает лишь то, что с возрастом это у него происходит всё реже и реже – то ли научился себя сдерживать, то ли и вправду помог курс аутотренинга, куда его по великому блату записал в позапрошлом году батя. Я, чтобы не обидеть друга, никогда не расспрашивал о подробностях выздоровления, лишь констатировал сам факт, что его речь стала намного чище и более плавной. За что, по-моему, мой дружбан мне был очень признателен.
А тут Лёха уже сжал кулаки, решив наброситься на обидчика, но вовремя одумался: в таких травяных джунглях ни Луна, ни мобильники почти не помогали, - мы шли практически на ощупь. А приобретать славу камикадзе ценой переломанных конечностей ему совсем не улыбалось.
-Ладно, Сусанин, что ты хотел нам дальше поведать о пути – дороге к ближней купальне? – поинтересовался Толян.
-Только то, что весь он проходит через дикие заросли крапивы, лебеды. Лопухов и прочей им подобной дребедени.
-А к дальней?
-К дальней - по асфальту, но…
-Вот к ней-то мы и пойдём! – не дожидаясь продолжения объяснений, чуть не в полный голос гаркнул Лёха.
- А что значит твоё «но»? – как-то по-змеиному тихо прошелестел Толян.
-…Но надо будет идти мимо разрушенной церкви.
-По-по-по к-к-кладбищу? – со слезами в горле жалобно, словно ягнёнок перед закланием, проблеял наш храбрый Раджа.
-Да нет! Кладбище в другой стороне. Но, если ты так хочешь, то желание гостя - для меня закон! – можем сделать небольшой обходик…
-Для бешеной собаки 200 вёрст – не крюк, да, Петрович? – в тон мне поинтересовался Лёха.
-Ну, конечно!-Не надо! Экзотику оставим на потом, - вступился за Раджу брат.
Я почувствовал, как внутри меня шевельнулось раздражение против «полтора- Иванов» - особо близкими приятелями мы никогда не были…
-Если кладбища там нет, то идём, - резюмировал за всех Лёха.
-Ну что ж, идём.
Луна светила не хуже, чем иная лампочка: асфальт в её свете казался молочно-белой лентой, над которой заметно колыхалось марево нагретого за день воздуха. Мы всеми своими телами ощущали тепло, исходящее от шоссе – словно в еще не остывшую духовку нас засунули. Данька успокоился, его страх полностью улетучился, и он носился взад – вперёд со скоростью небольшого реактивного самолётика то опережая нас на целый квартал, то возвращался обратно, норовя врезаться головой своей наподобие тарана в чьё-нибудь пузо. На моё и его счастье, чаще всего его хозяином оказывался Толька. Остужал его неуёмную энергию лишь изредка доносившийся до нас то со стороны одного, то другого из стоявших по обе стороны дороги домов, собачий лай. Но, как это ни странно, самих источников этих звуков мы практически не встретили (одна задрипанная шавка, масть которой не помог определить даже яркий лунный свет, - не в счет).
-Странно, а собаки? – подал голос Лёха, - их что, здесь даже по ночам не спускают?
-Да не должны, вообще-то, в смысле – наоборот – должны спускать, - окончательно запутался в своих мыслях Толька, - может, они успели уладить все свои дела и теперь уже вернулись на свои дворы, где десятые сны видят?
-Ага, точняк! Где это ты видел непривязанную собаку, которая упустит возможность уж если не цапнуть, то обрехать прохожего чужака, да ещё ночью? – усомнился я скептически.
-Н-да, ты, пожалуй, прав, - нехотя согласился со мною Толян.
-Тогда получается, что их вообще не спускали, - подытожил Лёшка.
-Вопрос: почему?
-Пекутся о сохранности штанов случайных прохожих!
-Точно! Надо же, какие гуманные и сознательные здешние аборигены! Может, скинемся и поставим им памятник в назидание потомкам?!
-Не, мы фонд организуем, спонсоров привлечём, а со здешних обитателей потребуем, что бы они нас содержали на период деятельности нашего фонда, - четко, словно выступая на митинге перед избирателями, сообщил Толька.
-Фу, какой ты, однако, корыстный товарищ! – поразился я на полном серьезе его, не показавшейся мне смешной шутке, - такие товарищи, совсем нам не товарищи, товарищи, имейте это в виду!
-Ладно, проехали! Шуток совсем, что ли не понимаешь?1
-Последнее время твои перестаю понимать всё больше и больше.
-Ну что вы в самом-то деле! – встревожено заметил Дрюха.- Хорош собачиться. Вас какая муха укусила?
-Цеце.
-Что?
-Не что, а кто. Точнее – какая. Муха такая ядовитая есть, по-моему, в Африке живёт
-С Петровичем всё ясно: коль опять начал заумные речи вести, значит – жить будет, здоров!
-Аброся ты, а не доктор, понял?!
-Ага, согласен, лишь бы цапаться друг с другом перестали. А то я боюсь, что вы друг друга покусаете!
-Не боись! Не смертельно! Мы же не оборотни какие-нибудь и даже не вампиры! – попытался
я неуклюже пошутить.
-А ты за других не отвечай!
-???!!!
-Да шучу, шучу я! Ну- дурное у меня сегодня настроение, ну простите меня, пожалуйста!
-Пользуйся нашей добротой! Шутник!
-Шутки шутками, - возвратился я к прерванному разговору, - но что-то мне это не очень нравится.
-Ага, тебе, наверное, больше было бы по душе, если бы на нас то и дело кидались разные волкодавы и периодически отгрызали от наших тел лакомые кусочки, да? – с гаденькой такой ухмылочкой спросил Толька.
-Конечно, у него филейная часть, вон какая мощная, ему и с бедным голодным животным поделиться ею не жалко! – подтянул ему Лёха
Такого поведения от своего «верного и единственного» я не ожидал – это мне было как нож в спину. Но решил, что пока не стоит заострять на этом внимание – разберёмся с ним в другое время, без присутствия посторонних. А, потому лишь с удвоенным возмущением воззвал к тем, кто ну никак не желали воспринимать сегодня мои слова всерьёз:
-Вы, Аброси! Вы меня слушать-то хотя бы будете? Слово молвить, может, всё-таки позволите?
-Давай! Давай!
-Просим Вас, господин! Мы вас ну оченно внимательно слухаем!
Это мои друганы всё никак не могли остановиться и ёрничали, кто во что горазд. Я замолчал. Молчал, наверное, минут пять – это минимум, пока, наконец, Толян вполне нормальным голосом не заявил:
-Ну, и долго молчать собрался? И, вообще, чего стоим, кого ждём?
До нас только сейчас дошло, что мы, действительно неподвижно стоим посередине небольшой автотрассы, сбегающей с невысокой горки по направлению к отдалённой улице посёлка.Я решил смилостивиться над провинившимися. И, тоном учителя, объясняющегося с нашкодившими учениками, продолжил изложение своих мыслей:
-Собаки ночью должны гулять. И, кстати, мне мать говорила, что спущенные собаки намного спокойнее реагируют на прохожих. Если, конечно, не будешь пытаться проникнуть в чужой двор – тут уж наверняка возникнут проблемы.
-А откуда твоя мать об этом знает? – спросил Лёха, - она у тебя, что, в деревне жила?
-Нет, но в детстве частенько туда к родственникам ездила.
-А ты откуда об этом знаешь? – это уже до моих ушей донёсся голос Толяна.
Я немного опешил:
-То есть – как – откуда? – она сама мне много раз об этом рассказывала. Мне же интересно узнать, как она жила в детстве, какой была, какие у неё взаимоотношения с её друзьями были. Да и, вообще, об её жизни до моего появления на свет: она же моя мать, как-никак! Жалко, отца в живых нет, а так бы еще интереснее, я думаю было бы. Но мама мне и о нём, что знает с его слов, тоже рассказала.
-На черта мне это нужно – расспрашивать своих предков об их далёком детстве? – цинично заявил Толян.
-Ты просто завидуешь Антону, - почему-то тихо произнёс Лёха.
Мы с Толяном, не сговариваясь, промолчали.
Некоторое время мы шли в полной тишине. Смеяться почему-то расхотелось абсолютно всем. Вдруг, неожиданно для нас, хотя мы и знали, что должны были это увидеть, на насквозь просвеченном Луной фиолетово - голубом фоне неба нашим глазам предстала обезглавленная громада бывшей сельской церкви. Здание со времен его изъятия советской властью у власти духовной обветшало до крайней степени непотребности и полностью пришло в негодность. Рассыпалось так, что даже использованию «по прямому назначению» многих лет всеобщего отречения от своих корней – в качестве склада минеральных удобрений не подлежало. С началом незабвенной перестройки местные власти на каждых очередных выборах клятвенно уверяли свой электорат, что вскоре покончат с этим позорящим всех нас безобразием, выбьют у городских властей деньги на восстановление Божьего храма, но, как водится, всех их благих намерений хватало лишь до конца предвыборной гонки. В итоге, вконец уставшие ждать милостей у « добрых дядь», местные жители решили начать сбор средств на восстановление церкви своими силами – медленно, но верно. Так что, я надеюсь, что через год – другой храм оживёт снова. А пока зрелище, представшее нашим взорам, прямо скажем, на светлые чувства не вдохновляло. Из круглой башни, некогда служившей колокольней, во все стороны торчала, отливая в лунном свете металлическим блеском (откуда только этот блеск взяться-то мог?!) невесть кем занесенная и не понятно для каких целей оставленная, словно противотанковые ежи времён Великой Отечественной, арматура. И даже при нечётком свете ночного светила были заметны оспины – нишы в стенах, образовавшиеся после того, как кирпичи покинули предназначавшиеся для ниш места по неизвестной причине. Впечатление было такое, словно гигантский дятел исклевал всю башню – ствол в поисках громадных вредителей.
-Странно, – почти про себя сказал я, - вообще-то до нас немец же не дошёл, бомбить нас тоже не бомбили. Спрашивается: дыры-то такие в стенах откуда? Летучие мыши, что ли с голодухи выгрызли?!
-Не. Это они просто зубы точили, чтобы комаров легче хватать было! – прикололся Толян.
-Юморист…
-Я пошёл туда! – это с недосягаемого для нас расстояния заорал во всю мощь своих лёгких Данька. Мы не успели даже осознать услышанное, как он уже шагнул в проём, некогда служивший входной дверью в церковь.
Едва мы успели подойти вплотную к этому огромному лазу, как ночную тишину (в который раз за эту короткую летнюю ночь?!) взорвал нечеловеческий вопль, явно доносившийся из Данькиной глотки:
-А-а-а-а-а-а!!! И, так же резко оборвался, как перед этим неожиданно возник, словно Даньке какая-то невидимая рука закрыла намертво рот.
Мы, теснясь в проёме наподобие спасающихся от атаки оводов коров, спотыкаясь и падая, рванули на крик, сметая всё, что попадалось на нашем пути не хуже селевого потока (слава Богу, дверь строители установили широкую, предвидя людскую давку на паперти во время церковных праздников, - её нам расширять не пришлось!), позабыв обо всех наших временных размолвках и распрях. Наконец, ворвавшись внутрь, посередине пустого помещения, в своё время служившим центральным пределом, обнаружили мертвенно бледного Даньку, оцепенело стоявшего наподобие соляного столба. Он явно был не в состоянии пошевелить ни ногой, ни рукой. Его взгляд, устремлённый в нашу сторону, был направлен куда-то сквозь нас, как будто нас тут и не было вовсе.
Толька потихоньку подошёл к брату вплотную, положил ему руки на плечи, заглянул в глаза.
-Ты в порядке? Ты цел? Не ранен? – обеспокоенно тормошил он Раджу.
Данька резко вздрогнул всем телом, словно внезапно разбуженный, минуты три молча смотрел то на Толяна, словно не до конца еще веря, что это он, то на подошедших к ним меня и Лёху. А потом, словно плотину прорвало, из его глаз двумя потоками Ниагары хлынули слёзы, угрожая устроить локальное наводнение и утопить на радостях всех присутствующих. Тело Даньки стало содрогаться от судорожных рыданий. Он силился что-то нам сказать, но мы слышали лишь невнятное бульканье да редко прерывающие его звуки:
-Там… там… оно… она… там…
-Кто – оно – она? – недоумевал я.
-Мышь летучая, что ли на тебя налетела? – спросил Лёха
-Сам ты мышь, только нелетучая! Нетопырь несчастный! – во всю мощь лёгких гаркнул Толик, - не видишь – у человека истерика! Сейчас успокоится – сам всё расскажет.