В овале гостиной шепталось застолье.
Молчал канделябр, погрузившись в раздумье.
Свет шел от него может быть лишь условно,
Он был равнодушен к чужому безумью.
Его не смущали ни слезы украдкой,
Ни смех чей-то звонкий, ни жаркие речи.
Он тлел, цепенея, угрюмой лампадкой,
Чадили тоской его томные свечи.