Ты мой белок, играющий в гормон,
а я – твой углевод. Закинул невод?
Здесь в рифму клеится бурлацкое – гондон,
но это грубо… Знаю, что не Эдвард!
Я не забыла имя нихуя!
Испортил всю обедню, глупый пингвин!
На кухне чистенькой, из белого буя,
жиры воруешь, и по-птичьи – квин! квин!..
У холодильника пути переплелись,
– пожрать руками из кастрюльки мяса,
в ночи ты крался, вот ведь сцуко жизнь!
А мне хотелось ледяного кваса.
Аутолиза тайну мне открыл.
И я, смущаясь, думала про тело:
враспад, на бздех, уходит столько сил!
От мыслей сих – под ложечкой вспотело.
Все «квин» да «квин» – ни слова о любви.
Все трах да трах – ни капельки сомненья.
Пингвинище, расслабленный шабли,
Как мухо-бомбардир в тазу варенья.
Но как же хочется, еще хотя б лет сто,
пораспадаться на белки и углеводы,
под боком, чтоб храпел Жак-Ив-Кусто,
а не пингвино смешанной породы.
Жир с ляжек в жаркой баньке растоплю,
и можжевеловым кустом отпарю душу…
Прости, не-Григ. Я больше не люблю.
Ковчег кирдыкнулся …но вижу сушу.