Война приближалась всё быстрее и быстрее. Покидая очередной город, люди понимали, что через несколько дней он будет разрушен. Приходя в новый, знали - ненадолго им удастся найти здесь приют.
В небольшой комнатке, где на ночлег разместилось порядка двадцати человек, Пильгер сидел у окна за столом, освещённым коптящей свечой. Пламя отражалось стенками стакана с мутной жидкостью. Недавняя рана отчего-то ныла сильнее обычного, вдалеке были слышны глухие разрывы снарядов. В этот вечер Пильгеру особенно не хотелось выпивать своё "снотворное", но как иначе уснуть в таком нервном беспорядке, в страшной духоте?
- Попробуйте лучше яблочное вино, сэр, - услышал Пильгер. Он вздрогнул и стал осматриваться, ища источник голоса, только что угадавшего его мысли. - Оно куда полезнее. Да вот же, возьмите!
В открытое окно протянулась рука с необычной плетёной бутылью. Пильгер взял вино, а через минуту обладательница напитка уже вбежала в комнату и, взмахнув подолом длинного потрёпанного платья, которое когда-то было белым, уселась напротив.
Пильгеру совсем не хотелось вести беседу. Девчонка, наоборот, горела желанием поговорить:
- Вы ведь знакомы с Клодом Моне? Да-да, с тем самым, что изображал Руанский собор при различном освещении и написал целых пятьдесят картин! Я пыталась нарисовать вот этот сад, - она указала рукой в окно, - днём и вечером. Знаете, так сложно! Один и тот же цвет при разном свете даёт совершенно разные оттенки. Учёные это как-то растолковывают. Здорово, что такое чудо можно объяснить, правда? А ведь бывают чудеса, которые не объяснишь, и это ещё чудеснее!..
Её мягкий живой голос и улыбка напомнили Пильгеру что-то важное, оставленное там, в мирном времени. И сразу же эта память показалась обманом. Сейчас другая правда: война, страх, боль. Его вдруг охватила беспомощная злость:
- А ты знаешь, что через неделю этого сада уже не будет? Он превратится в золу и обугленные поленья. Знаешь?! В то, что осталось и от моего сада, и от моего родного дома! К чёрту художников, к чёрту картины и чудеса! Ты же видишь, что творится вокруг, к чему, к чему твои эфемерные фантазии?..
- Вы устали... очень, - негромко ответила она. - О дурном, сэр, Вам нынче может рассказать каждый встречный. И у меня есть своя грусть, свои беды и оплошности. Пусть нельзя не замечать войны, но разве можно позволить ей завладеть нами целиком, разве можно жить ею? Жить тем, что направлено против самой жизни? Я... я всего лишь хочу поселить в Вашей душе маленький лучик света, чтобы Вам было за что держаться. Вы устали, ложитесь-ка спать.
С этими словами она исчезла - неожиданно и бесшумно, так же, как и появилась. Пильгер задумчиво вдыхал запах яблочного вина и ещё чего-то едва уловимого - вот и всё, что осталось от явления этой странной девушки. Даже имени своего она не оставила. Ах да, ещё лучик света... хотела оставить. Пильгеру почему-то подумалось, что никакие горести и даже вся грязь этого заболевшего мира не смогут победить в ней человечность.
"Вот бы нарисовать её портрет - думал Пильгер, - или написать стихи, или..."
Утром он проснулся за столом, держа в руке пустой стакан. С надеждой принюхивался к оставшимся на дне мутным каплям, но запаха яблок не уловил. А потом этот сон, как и все другие сны тревожной военной ночи, выветрился из кратковременной памяти. Война приближалась всё быстрее и быстрее. Нужно было уходить.