Белея стенами, стоит он у реки,
Сверкая главами вознесшихся церквей
И неприступен он, и башни высоки,
И веет силой от машикулей
Раздался звон. Откуда оно лился?
То колокол гудел в монастыре
Нестройною толпой народ сюда плелся,
И пел молитву, встав при алтаре,
Священник. Падал ниц народ
Перед таинственною монастырской силой
И, кажется, гудел церковный свод
От пения толпы унылой…
А в Троицкий собор все шел народ,
И нищие на паперти крестились
Звон колокольный всех сюда привлек,
И люди на колени опустились
Их покорила сила мощных стен,
Их покорила вера в бога
О, люди, поднимитесь же с колен –
Не та должна вас повести дорога!
Но на «Звоннице» все колокола
Гудели разом – и народ покорен,
И обнаженная склонялась голова,
Сгибаемая беспросветным горем…
Таков был монастырь в глубокой старине
Он очагом был сильной веры в бога,
Он насаждал покорность в Костроме
И всей округе, по большим дорогам
Из деревень, за сотни верст, сюда
Крестьяне шли молиться перед богом
Шли напрямик – по Костромским лесам,
Порою находя приют под стогом
Усталые, в оборванных лаптях,
Крестьяне выходили на дорогу,
Имея лишь котомку на плечах,
Да медяков в кармане понемногу
Услышав звон, крестились, упадя
На землю, и молились все подолгу
А что там находил крестьянин уходя
С брегов пустынной, молчаливой Волги?
Нет, ничего. Пропив последний грош,
Крестьянин в путь обратный отправлялся
А денег много ль с бога-то возьмешь?
Что вырастил, тем и питался
И под конец измотанный, больной,
В потрепанной и пыльной одежонке,
Крестьянин приходил к себе домой -
К семье голодной, к бедной старушонке
А монастырь стоял, стоял века,
Стоял в дни горя и свободы
Стоит он и сейчас, как много лет назад,
Но только не гудят сегодня своды
От песен мрачных. Здесь сейчас – музей,
И полны стены праздного народа
Здесь представители Москвы, Костромичей,
И не стоят уж стражники у входа
Но посети подвал, где в гулкой тишине
Все замирает… Там, во мгле
Увидишь ты на гробовой доске
Фамилии людей в надгробной рамке…
Кто основал сей русский монастырь?
О том расскажет древняя легенда,
О том расписано и вкось, и вширь
На берестяных древнерусских лентах
…Давным-давно то было. Хан Батый
С огромным войском вторгнулся в Россию
И шел он, не жалея сил,
Все дальше вглубь - и ни лесов массивы,
Ни топкие болота не могли
Остановить их, и войска Батыя
Ломали стены, жгли монастыри
И разоряли нищую Россию…
Татары уводили в плен с собой
Крестьян и женщин, в городах плененных
У тех же стен, где шел упорный бой,
Он оставлял кольцо из войск отборных
О, как возненавидел весь народ
Батыя-хана, как кипел повсюду!
И стали собирать всех воевод,
Чтоб вместе постоять за Русь родную
Один из приближенных хана, Чет
Его возненавидел – был тот жаден,
И вскоре он решил свести на «нет»
У хана службу – и бежал от хана,
Бежал за Волгу. Вместе на плотах
Со сплавщиками долго он ютился
Но вот однажды в Костромских лесах
Татарин слег – он сильно простудился
Но вскоре показалась Кострома,
И Чет на время здесь остановился,
И здесь однажды вдруг, во время сна,
К нему дух богоматери явился
Как будто с неба, появилась вдруг
Тень и легкое шуршанье-дуновенье
И хотя мурзу сломил недуг,
Он почувствовал в забытьи расслабленье,
Открыл глаза… О кто стоял пред ним,
Кто склонился тихо над постелью?
Но недугом страшным вновь склоним,
Он упал, и боль прошла по телу
Сквозь забытье, сквозь тяжелый бред,
Все же чувствовал он чье-то дуновенье
И журчащий голос в тишине,
Тихое руки прикосновенье
И услышал Чет ее слова:
- «Исцелю тебя я, но с условьем…
Слушай, Чет и все запоминай
Ты за все ответишь головою
Исцелю тебя, мурза, я
Если монастырь построишь ты
В честь святых – Филиппа и Ипатия,
Понял? Ну так ж, смотри!»
Шли дни, татарин поправляться стал,
Стал он ходить, однако дивный сон
Его преследовал, стал он людей бояться,
И чудился ему церковный звон…
- «В Москву, в Москву, не медля ни минуты» -
Стал Чет все время повторять
В дорогу собирался он поутру,
И взор его стал снова оживать
Мурза поправился, добрался до Москвы,
Где и добился разрешенья
У князя русского, Ивана Калиты,
На стен великих заложенье…
Легенда кончена. А монастырь стоит,
Стоит и, отраженный в глади вод,
Своими куполами он блестит,
Белея у реки из года в год
Но никогда не будет здесь молитв,
Не будет пенья на хорах церковных,
Округу больше уж не огласит
Набатный звон на старых колокольнях…
(1973 г.)