Вагон для Грузии на БАМе.
Наступила ночь ясная, лунная. И для начала ноября – очень уж студеная.
На склоне сопки замаячили огоньки... Их мы заменили на выходе из кривой...
- Ния! – уверенно объявляет Андрей Полянский. Он висит на скобе опоры крана – оттуда быстрее добираться до траверсы, к которой путейцы цепляют верхнее звено пакета, поданного на укладку. Как неописуемо красива в свете прожекторов его заиндевелая борода! В его облике есть что-то цыганское, южное. И как он похож на артиста Михея Волонтира, исполнителя роли Будулая из популярного фильма «Цыган»! А когда на лице, цвет которого давно закрепило южное солнце, замёрзшие кристаллики воды опушают бороду, усы, брови и даже ресницы, – невольно думаешь о том, какие ветры и страсти привели романтика южных степей в эти замороженные края?
- Рано ещё. Это машины на зимнике, - возразил Стас Иванов. Наш мастер на трассе с тех пор, когда её еще и БАМом не называли – он привел к подножью сопки у слияния Нии и Таюры самый первый десант на магистрали. Ну, если знаток этих мест так говорит, значит, до Нии еще далековато...
Уложили еще один сцеп. На всякий случай опять оглянулись на огоньки. Они почему-то не исчезли. Даже стали ближе... Выходит – это не машины – свет их фар давно зашторил бы склон распадка, который лежит перед Нией. И огоньки не только остались на месте – их стало больше! Теперь мы ясно видим, что они имеют ...прямоугольную форму.
– Да, это точно – Ния! Парни это не просто огоньки – это же окна Нии-Грузинской! – повторил Полянский.
– Ура! – крикнул Уласик и засмеялся. Сегодня на острие укладки командует он – наш бригадир в командировке. Но даже если бы Лакомов оставался на месте, Уласик в эту ночь не усидел бы дома. Мы на финише первого – от станции до станции – магистрального перегона! И Ния – это первая после Звёздного станция!
– Ура! Ура… – повторил мы вразнобой.
Меховая шапка Валерия Павловича повернута задом наперёд. Тому, кто укладывает звенья, надо постоянно общаться с машинистом крана, который сидит на стреле. Шапка от частого задирания головы сползает на глаза. Нехитрый кульбит с головным убором улучшил ему обзор, освободил руки от лишних движений… И заодно обнажил характер, в котором несмотря на ответственную должность осталось много мальчишечьего…
Об этом я подумал, когда в разговоре о предыдущих стройках услышал о нём от одного немолодого прораба: «Молодой он был, развинченный...» Он и сейчас ещё далеко не старый, а о былой развинченности разве что небрежно надетая шапка осталась. Его становление на дороге произошло под доглядом «дядьки» опытного прораба Куликова. Когда на предыдущей дороге случился аврал с возведением жилых домов, Валентин Петрович рекомендовал начальству бросить в прорыв молодого мастера. Начальство встретило предложение в штыки: мол, молод еще для таких ответственных должностей, да и не вытащит запущенной до безвыходности участок. Это, кстати, понимал и ученик Куликова. Потому и уперся: не справлюсь. Но Петрович лис ещё тот. Он не стал кому-то что-то доказывать. Да и парня не стал разубеждать. Даже поддакнул: конечно, тут нужен опытный, бывалый прораб. Только где его взять при нашем дефиците специалистов? Вот ты и поисполняй временно его обязанности, пока мы найдём опытного прораба. Месяц-другой. Но прошёл и третий, и четвёртый срок, а новый прораб не появлялся. Более того, начальство даже о нём думать перестало. А зачем? На «пегеэсе» уже работает толковый специалист, заменять которого нет никакой необходимости. А Валерка уже почувствовал вкус к работе... Куликов только хитровато улыбался, приглаживая свой ёжик... У него, оказывается, ключик, который подходил к одной развинченной гайке, был...
В мае 1974 года бригады, наспех сформированные из бойцов комсомольского отряда, начали работы в двух направлениях. От Звёздного на запад. И на восток от 25 километра. Если километры перевести в гектары, проход к океану лесорубы СМП-266 должны были прорубить на площади 1600 гектаров. Разделили всю просеку пополам – на два участка. Затем – на отрезки, равные количеству бригад лесорубов. Прикинули, на какую производительность должны выйти, чтобы в конце декабря (чем раньше, тем лучше) свалить последнее дерево. Получилось – почти пять гектаров в сутки. То есть – каждый день просека должна удлиняться на 435 метров. Между прорабами – Куликовым и Уласиком – развернулось соперничество: кто первым будет «на ленточке».
Тон поначалу задавал участок Куликова. Это и понятно: Валентин Петрович – опытный таёжный волк.
- Петрович, когда ты был дома, в Игирме? – спрашивал иногда Петр Петрович Сахно, начальник поезда.
Валентин Петрович надолго задумывался, потом вздыхал:
- Эх, и зачем я стал путейцем? Самая непутёвая работа. Второй месяц не то, чтобы съездить – времени строчку чиркнуть домой не могу найти... Да что там домой… Проворонишь оказию – и на Таюру не попадешь. Вот в Усть-Кут давно надо за часами. С тех пор, как реквизировал у жены часы (свои совсем дошли!), так и мучаюсь. Стрелки маленькие, пока разглядишь полдня потеряешь... Ну, не полдня, всё равно купить другие – с заметным циферблатом – край как надо...
И пока Валентин Петрович останавливался, рассматривая стрелки на циферблате часиков, его ученик на несколько шагов оказывался впереди учителя... Вот и теперь учителю приходится догонять ученика.
Во всяком случае, начальство в первый год БАМа чаще посылало корреспондентов в бригады на участок Уласика. Иногда журналистов сопровождал сам молодой прораб. Гости – чаще всего это были журналисты из Москвы или других областных центров – обычно останавливались перед грозным предупреждающим знаком: «Стой! Валка леса!» и прислушивались. Уласик смеялся: «Валку бояться – в лес не ходить!» Но всё же звуковой сигнал подавал:
- Эге-гей! Мы идем... Можно?!
- Давай иди, только не задерживайся в пути – шире шаг! слышалось из-за деревьев. Они выходили на вальщиков – бородатых парней в зеленых штормовках и оранжевых касках.
- Ух ты, вы уже вышли на этот пикет?! Не ожидал! – восхищенно бросал он парню с мушкетёрскими усиками – бригадиру Николаю Бондаренко. А таёжный Д.Артаньян, выхватив полотно бензопилы, как шпагу из тела гвардейца короля, и, придерживая каску, уже смотрел на макушку дерева. Ствол вздрагивал и начинал клониться в ту сторону, куда его направлял лесоруб.
– Пошла, родимая, – удовлетворенно комментировал усилие прораб, и, проводив взглядом сосну до момента её столкновения с зеленым таёжным мхом, переводил одобрительный взгляд на своих лесорубов.
- Молодцы! С меня шампанское!
Затем вел корреспондентов дальше, попутно объясняя, чем отличились ребята из этой бригады. На новой делянке диалог о сваленном дереве, хорошей работе и шампанском повторялся. Только на сей раз – с другими вальщиками…
- Валерий Павлович?! Где вы наберёте столько шампанского?!
- Закажу у начальника поезда. Он и привезет...
- Ага, держи карман шире – привезёт... Выговор вам, может, и привезет. За срыв производственного задания...
- За что? – пожимал Уласик плечами, но глаза его искрились смехом. – Хорошо ведь работают ребята!
- Хорошо при сухом законе…
- А при смоченном – еще лучше! – снова заразительно засмеялся Уласик. Он подошёл к высокой лиственнице. Вот когда будем завершать просеку, и спилим все деревья, оставим одну такую красавицу... Вы только посмотрите – какое дерево! Лиственница сибирская – дерево с нашим характером! Её и в первые венцы жилого дома закладывают, и сваи из нее готовят, и «быки» мостов строят... И лучшие шпалы выходят из неё, лиственницы. Основательное дерево!
- Дерево- то, конечно, хорошее. Но что вы будете делать со своими обещаниями?
- Сказал же – привезет Петр Петрович.
- Бутылку может и привезёт, но вы же только что целый ящик наобещали?!
- А нам и одной хватит…
– Одной?! – недоуменно округляли глаза корреспонденты. Это что за выполнение обещаний? Сплошной обман!
- Никакого обмана. Для чего шампанское?
- Для праздника, конечно...
- Правильно! Закончили дело – гуляй смело!
- Не забудьте пригласить нас вместе разопьём...
- Совершенно верно: вместе разобьём...
- Что?!! – вытягивают шеи гости. – Бутылку разбивать?!!
У говорливых корреспондентов на минуту пропадает дар речи. Уласик же, как ни в чём не бывало продолжал развивать тему, обозначенную таким решительным действием в разгар сухого закона.
- Вот корабль на воду спускают, шампанское, что? Разбивают! А наша просека, чем не корабль? Дорога наметилась, хотя она еще и не умеет «плавать». Но это уже корабль, которому суждено большое плавание... А раз корабль, то, как ни крути - надо шампанское. Так шарахнем – брызги во все стороны полетят! На каждого выпадет по капле! Кто тогда скажет не было шампанского?!
Корреспонденты хватают ртами воздух, пахнущий смолистой, свежеспиленной древесиной. Крутят головами: ай, да, Валерка, из такого заковыристого положения нашел выход! Хитрый, шельма!
Я же решительно не нахожу никакой хитрости. Он, как генерал из бондаревского «Горячего снега», обнаруживший после боя живых батарейцев. Он подходил и каждому вкладывал в руку орден Боевого Красного знамени, приговаривая: «Всё, что могу!» Разные ситуации, время разное. Но и у нашего мирного командира пока нет других наград, как будущая бутылка шампанского. Она и есть тот «орден», который растекается по борту спущенного корабля – знак признания трудового вклада человека. Между прочим, уласиковское «С меня шампанское...» это же то самое яичко, которое дорого ко Христову дню! Оно не только настроение в бригаде улучшает. На десять процентов увеличивает производительность труда! Что касается других наград, то после того, как очередной корабль выплывет из своего дока, на них многие из лесорубов вполне могут рассчитывать. Чем еще мне нравится наш прораб, так это тем, что нет у него никакой начальственной напыщенности. По натуре он максималист – должно быть так и никаких полутонов! Он и от других требовал именно такого отношения к работе.
Я, конечно, понимаю, что между мной, простым путейцем, и им, начальником участка дистанция огромного размера. Но надеялся, что явление это временное... И почти уверен, что скоро найдём общий язык. Ведь и он начинал в поезде простым путейцем. Как и Уласик, я люблю футбол. На его рыбалку могу ответить своей ...фотоохотой. И тут нужно найти место, подходящую «снасть» и долго и терпеливо ждать, когда клюнет настоящая «рыба». Прошедшим летом, поднимаясь с телевиком в верховья Таюры, всё искал через глазок видоискателя Уласика - рыбака. Очень уж хотелось запечатлеть момент, как он вытаскивает из реки хариуса. Моментов с участием других рыбаков хоть отбавляй. А самого Уласика как-то удавалось застать за этим занятием по той простой причине не получалось в это лето у него с рыбалкой. На участке случались непредвиденные работы, времени на отдых у прораба не оставалось...
Но сегодняшний капитанский мостик для Валерия Павловича – это повторение пройденного... И, судя по всему, в эту работу он окунулся с волнением и каким – то трепетом. Это мы ощущали по его возбужденному состоянию, по рубленным командам и резким жестам. Именно сегодня очень может состояться промежуточный финиш многогодовой гонки на путеукладчиках. Эти два мастодонта взяли старт навстречу друг другу из двух точек – Усть-Кута и Тынды.
Сегодня и Стас Иванов не спит, помогает бригаде. Чаще участника первого десанта можно увидеть на перетяжке сцепов. Но он с удовольствием бы перехватил у ребят лапу или ключ – это более подвижная работа. Иногда Стас «заглядывает» и к нам, «машечникам». Он давний поклонник этого инструмента.
- Не устали?
- Ну что ты, Стас... – дружно отзываемся мы...
Да, теперь для Стаса укладка – хобби. Для нас основная профессия. Нас распирает спортивный азарт: мы эту дистанцию одолеем! В самом деле, после поворота, на прямой, звенья ложатся легко, играючи. Добрым словом вспоминаем ребят на звеносборке: загрузили звенья точно по позвёнке. Забега почти нет. Несколько ударов – и стыковики уже вопят: зазор нормальный. Разве это нагрузка? К тому же приходится ждать, пока лебедка подтянет новый сцеп. Мороз хотя и не за тридцать, а разогреться хочется основательно.
Мы идем на восток. Ния у нас, считай, первая станция, к которой подходим, уложив перегон от первого до последнего звена... Чернов и Когунь – на ключах. Надо сразу сказать мужики работают виртуозно. Порой кажется, что в их руках не обыкновенные ключи, а трещоточные. Педаш и Степанченко на «лапах». На путейских ломах ребята собаку съели. Одно усилие – и костыль из подкладки летит вверх. Поднимая звено, они наваливаются на рычаг всем телом и висят на нём, балансируя, как гимнасты, которые делают стойку под куполом цирка. Но иногда веса даже такого солидного мужика, как Педаш, не хватает – к ломовикам подбегают Иванов или Уласик...
- Всё-таки это Ния – вот она, родимая! - говорит прораб. В его голосе и радость серьёзного человека, и мальчишеское удивление...
С зимника к путеукладчику сворачивает уазик... «Начальство едет», сразу определяем мы. Из машины, кутаясь в полушубок и на ходу поднимая воротник, выходит рослый человек. Свет прожекторов позволяет разобрать, что это не Миллер и не Бурасов. Человек подходит ближе. Ба, к нам пожаловал Двалишвили, начальник «ГрузБАМстроя»! Если мы разглядели окна домов на склоне сопки, то ему из своего окна залитая светом прожекторов путеукладчика насыпь видна еще лучше. Тем более, что наш путеукладчик в домах на Нии ждут со дня на ночь – проглядели все окна.
- Здравствуйте, друзья! – не скрывая приподнятого настроения, заговорил Анзор Варламович. Он подходит к каждому, вглядываясь в глаза, крепко пожимает руки. Как дела? Когда у нас будете?
- Завтра днем... Или сегодня ночью, – за всех отвечает Уласик, одновременно сигнализируя крановщику – опустить звено! Очередное звено легло плавно, как, впрочем, и все остальные. Степанченко налег на лапу. Но его усилия – он примерно на три весовые категории легче Педаша – не хватает для успешного завершения действия. Двалишвили заметил заминку, подскочил, навалился на парня – звено подалось до нужного уровня...
- Помогать приехали? – с некоторым смущением улыбнулся, выпрямляясь, Витя... Вот, заставил прикоснуться к своей закреозоченной спецовке кабинетную дублёнку…
- Помогать, - с готовностью согласился начальник «ГрузБАМстроя». Первый опыт на укладке ему понравился. Он обошел только что уложенное звено, приглядываясь к бригаде.
- Вы бы нам чуть-чуть дороги оставили, чтобы мы сами уложили...
- Звено?
- Звено? Нет, одного звена маловато. Вагон, если можно...
В свете прожекторов было заметно, как переглянувшись, парни заулыбались. Когунь посоветовал:
- Валерий Павлович, надо срочно сообщить на звеносборку: «Грузите Грузии звенья вагонами!
- Можно и вагон «забабахать», - сохраняя серьёзность на лице, соглашается озабоченный Уласик. - Если просят звенья ...вагонами, за такими укладчиками глаз да глаз нужен...
Начальник Нии обрадовался:
- Спасибо, ребята. Этот вагон мы сами… С ...вашей помощью, хотим уложить...
- Так это нам …запросто...
Приезд главного нийского грузина и открывшиеся в этой связи перспективы развеселили парней. Они давно думали об укладке на Ние. Посыпались вопросы. А как же иначе? Привести рельсы в Нию и не почувствовать Грузию на БАМе?! Вкус вина из ягод той косточки, которую когда-то в теплую землю зарыл один мудрый грузин...
- А вино грузинское будет?
- Непременно!
- На каждого ...по бутылке?
- Какой разговор, дарогой?!
- На каждую шпалу по бутылке! – поправляет по ходу разговора, одновременно оглядываясь на неопытного укладчика, Когунь... Лишь присутствие гостя мешает ему разнести по окрестным кочкам высунувшегося не вовремя новобранца. Когунь, точно, сейчас бы заставил его пересчитывать шпалы, хотя все и так знают – их 46. А нас, всех членов бригады, включая мастеров, прораба в два раза меньше...
- Встретим, как надо, не сомневайтесь, засмеялся Двалишвили. – Только нужно знать точно: когда вы будете?
- Вино будете подогревать? – снова подал голос Когунь...
- Э, дарогой, зачем так говоришь?!– огорчился Двалишвили. Вино, даже холодное, согреет! А вот шашлык должен быть с пылу, с жару. Если раньше прибудете – мы будем ругать себя: зачем недожарили шашлык. На пять минут опоздаете б-ррр шашлык совсем холодный будет! Это же Сыбир, дорогой!
Двалишвили, довольный результатами переговоров, уехал. Приезд рассудительного грузина нас не только согрел и развеселил – заставил кое-что вспомнить. В 1974-ом бригада Зураба Каличавы, составленная в основном из бойцов грузинского отряда, по четыре нормы на рубке просеки давала – никто за нею угнаться не мог. А Грузию таёжной страной никак не назовешь. И сказать, что в специальных отрядах они готовили вальщиков – не скажешь. До БАМа никто из парней «Дружбу» в глаза не видел. Но освоили нехитрую технику быстро и с таким азартом стали работать, что оставили далеко позади себя все бригады, в том числе и лакомовцев... Тот же Уласик объяснял успех бригады лесорубов не только огромным эмоциональным подъёмом, тщательно продуманной организацией труда, но и национальной чертой характера народа. Эти ребята так прониклись гордостью за порученное дело, что бригаду иначе, как рабочим полпредом Грузии на БАМе, не называли... А вскоре после того, как просека была проложена, на 102 километре БАМа высадились строители из Грузии. И грузинские парни уехали из Звездного – без них Ния-Грузинская, конечно же, не могла состояться...
Мы были почти уверены, что горячие грузинские парни не только с ... «вагоном» звеньев справятся – с целым составом! Не зря же приезжал изучать технологический процесс укладки начальник «ГрузБАМстроя»!
Только Когунь опять вздыхает... Эх, надо было просить, раз уж грузины на вагон звеньев размахнулись, вино на каждую шпалу! Это ж сколько бутылок войдет в «вагон»? Когунь шевелит губами, но команды Уласика мешают ему сосредоточиться на устном счете...
- Вить, сколько будет: 46 умножить на семь?
- 322! – подумав несколько секунд, отвечает Степанченко.
- А если 322 разделить на 12?
Степанченко опять водит бровями, но данное арифметическое действие сложнее и подозрительнее...
- Ты для чего шпалы делишь?
Когунь не отвечает. Его вычислительные способности выводят в ответе цифру, близкую к 26... Это если не раскладывать по шпалам, оставить в ящиках...
- Это ж больше, чем по ящику на брата?! - ахает про себя Когунь и успокаивается: столько даже для шутки – многовато будет. Одному не выпить...
Луна уже высоко стоит над тайгой. По сравнению с вечером, когда она, большая и тёпло-жёлтая, выплывала из-за сопок, наша ночная помощница уменьшилась в размерах. Это и понятно: мороз давит, все в природе ёжится от холода, уменьшается в размерах. И наш космический ночной прожектор не исключение.
К полуночи все сцепы уложены, можно и погреться, попить чайку.... Вагончик, который Леня Шинкарёв на своём «Кировце» тащит за путеукладчиком, довольно просторный. Почти четыре метра в ширину, шестнадцать в длину. В одной половине широкий стол с лавками вокруг. На одной лавке черный портативный магнитофон крутит популярные современные песни. С другой стороны – топчаны с матрасами и одеялами. Одеяла легкие, байковые, они не спасают от холода. В центе вагончика топится большая буржуйка, обложенная кирпичом. На ней три закопченных чайника. Наташа Уляшева – наша повариха – огонь в печи поддерживает постоянно. Ей ещё нет и 20. Она скромна и немногословна. Её несомненно можно назвать красивой, но она будто стесняется своей красоты. Приехала девушка из республики Коми. На такое далекое путешествие решилась, конечно же, впервые. Всё ей здесь в диковинку – и деревья, и сопки. И конечно – путеукладчик. Там, в Коми, что она видела? Тундру и ягель – родители ее пасли стада оленей... Олени до сих пор будоражат воображение некоторых холостяков. Если учесть, что таких в бригаде большая половина, разговоры на оленью тему вспыхивали регулярно.
- А нам привезешь олешку?
Наташа теряется, краснеет и ничего не отвечает... Тогда за Наташу вступается кто-нибудь из степенных мужиков.
- Это кого так на оленинину потянуло?! Надо было того сохатого... того: заваливать...
- А как бы мы его завалили? У нас и ружья-то нет. Только фотоаппарат, да и за тем пришлось бежать... – выразительный кивок в мою сторону и долгий вздох сожаления.
– Эх, жалко. Сейчас повесили бы фотографию, глазели и представляли: дичь едим!
- А ты, когда мясо ешь, смотри на Наташу и думай, что олени лучше!
- Только гляди, не войди во вкус, а то, чего доброго, как Кола Бельды, запоёшь: увезу тебя я тундру...
- Ха, её увезёшь… Она же сбежала оттуда, чтобы здесь кого-нибудь заар....
- Ну, хватит вам девчонку в краску вводить, лоси вы рогатые, – обрывая трёп холостяков, степенно прикрикивал кто-нибудь из стариков – Лакомов или Дубровин.
Наташа сегодня накормила нас и завтраком, и обедом, и ужином. А на ночь оставила на печке три чайника, в которых всегда был горячий, смешенный с заваркой, кипяток. Парни опорожнили их быстро и теперь тихо, чтобы не разбудить Наташу, шарят по полкам шкафа – ищут заварку… И, конечно, роняют стопку чистых алюминиевых мисок. Грохот, которым сопровождается падение, заглушает тихо журчащую магнитофонную запись, на которой вздыхают «Песняры»:
«Где ж ты, моя темноглазая, где?
«В Вологде»...
...Где-где-где-где?»
Наша ясноглазая Наташа не в Вологде. И не в Звёздном. Она спит за ситцевой перегородкой – её рабочая смена начнётся утром. Но грохот падающей посуды будит её уже ночью.
- Ребята, что вы ищите?
Слава Молчанов, Андрей Полянский и Леонтий Бердников (машинист путеукладчика) в один голос обрадовано откликаются:
- Чай!
- Вам какой: краснодарский или грузинский?
- Грузинский!
- В рюкзаке, в правом кармашке посмотрите...
…Сцепы подали в два ночи. Укладка возобновилась. Всё-таки ночью лучше отдыхать. Звенья при ясной луне, как мы ни стараемся укладывать быстро, ложатся, будто вареные. Однако часам к пяти все поданные сцепы кое-как уложили. Утром уже не искали чай. И есть не хотелось – только спать. Каждый, кто приходил в вагончик, сбрасывал лишь верхнюю одежду и валился на нары. На пять минут, на двадцать, но в глубокий сон погружались мгновенно...
Разбудили меня голоса парней, пришедших с перетяжки пакетов. За окном заметно посветлело. Сквозь стекло можно было разглядеть очертания сопок. Луна уже скрылась за горизонтом. Кто-то сразу врубил магнитофон.
Кто слабый не выдержит, кто сильный останется...
На лице Молчанова – блаженство.
Егор, когда будем укладывать, говорит он, повернувшись ко мне, надо включить эту песню (подпевает): «Мы в землю морозную вгрызались лопатами...»
- На морозе маг не потянет...
- А ты в трактор заберись и на всю громкость из «Кировца»...
- Из «Кировца», усмехаюсь я. А кто «машеньку» ублажать будет?
- «ГрузБАМстрой»... Анзор же обещал уложить звеньев ...вагон.
- Нет, пусть уж эти ребята шашлыками занимаются, а звенья мы уж сами как-нибудь выбросим...
Я выглянул из вагончика. В лицо брызнул белый свет. Путеукладчик стоял на выемке у большого чистого косогора, сплошь заваленного снегом. Только из-за вершины косогора, как колючки ёжика, выглядывали острые верхушки горелой тайги. А впереди, там, где склон заканчивался, прямо над полотном золотилось ясное небо. Через несколько минут из-за сопок появится солнце нового дня! Этого кадра я ждал, может быть, целый месяц! Ребята, свободные от перетяжки сцепов, сейчас будут стоять над душой и канючить: дай погреться... Стас Иванов обязательно попросит сделать пейзаж с путеукладчиком. Он ещё ночью об этом говорил. Такой снимок наш мастер обещал в родную школу выслать... Но сначала этот кадр я должен сделать…
- Стас, меня на «машке» подменишь на одно звено?
- Хоть на все семь – с удовольствием!
- И ещё портрет мне нужен... – обрадовался Иванов. Так что, жди, Гоша, приду к тебе в вагончик, сфотографируюсь...
- Договорились...
Я схватил кофр... Это движение заметил Дубровин.
- Ты, Горпилин, не сумку – ты «рубку» бери и паши, – крикнул он вдогонку, сердито хлопнув о крышку стола костяшкой домино… Но я уже почти выскочил из вагончика. Точку съёмки облюбовал еще ночью, когда укладывали последнее звено предыдущего сцепа. Склон сопки стал великолепным задником, на фоне которого рельефно возвышался наш «динозавр». Первое звено перетянутого сцепа пошло плавно, величественно покачиваясь на тросах. Здесь ось полотна развернуто точно на восход. Я мечусь по ровной насыпи, ругая себя за несообразительность: надо бы тормознуть Лёшкин «Кировец»! С кабины трактора кадр был бы ещё эффектнее.
Так, ещё, еще кадр! Теперь бегом к своему инструменту... Стас неохотно уступает ручку «машки». Утром, когда мороз достигает своей минусовой кульминации, лучшее средство для согрева – наш тяжёлый молоток! Уложили еще несколько сцепов и завершили смену. Она продолжалась непрерывно ...28 часов. Все буквально валятся с ног… Это хорошо, что грузины вызвались уложить своё серебряное звено. Потому как мы заснули бы прямо на покрашенных рельсах...
Если друг отказался вдруг.
7 ноября.
Шашлыки, вино, пылкие речи, заиндевелые бороды и грузинские тосты – это укладка серебряного звена на Ние.
Среди операторов, фотокорреспондентов неслышно сновала маленькая девчушка в полушубке и с аппаратиком, кажется, «Сменой» я еще таких корреспондентов на БАМе и не видел.
- Егор, ты чего с девушкой не здороваешься? – строго спросил старый знакомый оператор ЦСДФ Андрей Русанов.
- Так я её не знаю...
- Так я познакомлю... Это – Гоша, лучший фотолетописец бригады Лакомова! А это... Э-э-э...
- Нина...
- Замечательно: Егор с Ниной знакомятся на станции Ние! Попомните мои слова, друзья. Они запомнят этот день навсегда, чует сердце моё!
- Возьмите, Нина, и мой аппарат... Я буду серебряное звено с кабины трактора снимать, а вы... из рядов зрителей... Сделайте несколько кадров самой укладки... Ну и лица людей – крупным планом поснимай...
Это было вчера...
А сегодня выплеснулось бригадное собрание... Начальство на него не приглашали – только бригада, да несколько мастеров пришли на прорабский участок.
Впрочем, никто никакого собрания не планировал – собрались, чтобы отметить праздник и обмыть серебряное звено на Ние. Но какой же праздник без разговоров о работе?!
Но обо всём по порядку.
Сначала после демонстрации зашли в общежитие к Лакомову. Но в комнате вскоре стало так тесно, что пришлось срочно подыскивать другое место. Оказалось, что единственным помещением, которое могло бы вместить всех, был прорабский участок на берегу Нии. Мы быстро убрали бумаги, сдвинули столы, расставили стулья и скамейки. Бутылка коньяка и четыре вина на тридцать человек более чем скромное начало праздника. Когда спиртное было разлито, Уласик обнаружил, что в моем стакане рислинг. Он тут же отставил вино и налил в другой стакан «плиски»: «Егор, будь мужчиной!». Я поднял стакан, посмотрел на коньяк... Плотность и градус напитка на много порядков выше, чем у шампанского. На всех 150 молодцов просеки в конце работы хватало и одной бутылки – на брата по капле... Интересно, а сколько капель мне отгрузил мой боевой прораб? Тысяч пять, не меньше. И всё-то одному?!! Ясно, что такой прогресс в щедрости Уласика обусловлен укладкой последнего звена на Ние. А если прораб лично определяет дозу каждому путейцу, стало быть, он высоко оценивает вклад каждого в результаты работы всего поезда.
Дружно выпили за праздник. Едва начался следующий тост, в дверях появился начальник поезда Рейнгольд Георгиевич Миллер со своим заместителем Бурасовым и председателем постройкома Грабовским. Все засуетились, усаживая гостей. Интерес к сбору на прорабском участке проявили ещё один бригадир – вездесущий Игорь Кудрявцев. Замыкал ряд гостей могучий Толик Кайденко, когда-то работавший в бригаде Лакомова. За сходство с другим человеком, который в поезде на Хребтовой был главным инженером, его прозвали Капковым. Виктор Иванович скромно примостился в глубине стола у окна между Аксеновым и Дубровиным. Миллеру отвели стул за придвинутым столом старшего прораба. Уласик уселся рядом. Миллеру, конечно, сразу дали слово.
Я привык говорить кратко, начал он, поднявшись с места. – Я считаю это правилом, но сегодня хотел бы отступить от него. Сегодня у всех у нас Великий праздник. За праздник сегодня уже сказано было много и правильно. Сейчас я о другом. О коллективе, который сделал праздник праздником...
Лакомов слушал внимательно, с любопытством. Он, как, впрочем, и мы все, не ожидали здесь увидеть поездное начальство.
Должен вам сказать, продолжал Миллер, что в самый канун праздника нам в третий раз присудили знамя «Ангарстроя», во второй – обкома партии. Из Министерства пришла телеграмма: нам присуждена денежная премия. Всё это признание нашего труда, и это не может не радовать. И в самом деле, посмотрите, какие объёмы мы выполняем! Такие объёмы обычным поездам не под силу! Это объёмы строительного треста первой категории! А если говорить о вашем коллективе – вы выполнили работу целого поезда! Это ли не подтверждение вашей боеспособности, энергии, умения вести дело организованно, умно?!
Я привык говорить: всё познается в сравнении – это действительно так... В этом году мы намного опередили темпы прошлого года. В прошлом году укладка значительно опережала балластировку. В этом году бригада собственными силами вслед за укладкой произвела балластировку до разъезда Молчан! Вчера мы достигли станции Нии. По укладке рельсов годовой план выполнен. И нет сомнений, что вашему коллективу по силам будет и следующий рубеж – станция Небель, которую мы должны достичь в этом году. За коллектив!
- За мужиков! – поддержал Уласик и за ним все остальные. Мы, несколько смущенные такой оценкой, выпили ...сами за себя.
Затем тостующие стали выскакивать, как бегуны с общего старта. По предложению Лакомова выпили за мастеров Иванова и Комкова. За дружбу в бригаде – этот тост предложил Александр Сергеевич Бурасов. Уласик после каждого тоста улыбался и повторял: «Мужики сработали хорошо».
Застолье перерастало в качественно новую фазу...
- Спойте «Лебединую верность», попросил Миллер, обращаясь к Бурасову. – Он хорошо поёт, повторяя просьбу, подчеркнул начальник поезда, поднося руку к подбородку. Это жест означал: он весь во внимании, ждёт песню. И наша шумная компания затихла.
Над землёй летели лебеди солнечным днём... зазвучали первые слова песни. Александр Сергеевич, обладатель красивого баритона, начал несколько неуверенно. Может, его разволновала мгновенно установившаяся тишина.
На второй строчке волнение уже почти не ощущалось:
Было им светло и радостно в небе родном...
И земля казалось ласковой...
Все слушали, затаив дыхание. Пел Бурасов сидя, но спину при этом выпрямил и слегка подался вперед. Он пел красивым бархатным и несколько непривычным для слуха тембром, который не был похож на известные баритоны. Он правильно вдыхал в паузах воздух и красиво открывал рот. Видно, что пению он учился в детстве.
Первый куплет слушали молча, со второго стали подпевать. Голос солиста сначала было потерялся в наших энергичных голосах, но потом зазвучал еще сильнее и увереннее.
После второго припева наша компания ...расшумелась. Многие слов не знали, но пели, подхватывая окончания слов. Бурасов, поняв, что песня выбрана не для аудитории, замолчал. Всё-таки про лебедей – надо в другой обстановке и как-то по-другому... Всё равно мы дружно и мощно аплодировали. Я вспомнил, как Александр Сергеевич исполнил на вчерашнем вечере «Дубинушку». Вот эта песня больше бы подошла к нашему застолью! Об этом я сказал Миллеру. Он согласился.
- Хороший был вчера вечер, - сказал он и улыбнулся. - Много у нас, оказывается, талантов... Стихи девушки одной, Нины Каминниковой, запомнились... Как там у неё: «...как будто сердце молнией заряжено у каждого»... Если запоминаю строчки с первого прослушивания, значит, стихи хорошие. В девчушке задатки настоящего поэта... И я не удержался: восемнадцать лет не читал стихов, а тут прорвало... То, что в юности написал, хорошо помню, что недавно, пытаюсь заучить и никак не могу не получается...
От поэзии переключились на разговоры местного значения.
- Видели новую Доску Почета? – спросил председатель месткома Грабовский. Оказалось, не все были на демонстрации, а Доска Почёта находится в торце конторы, где традиционно проводятся праздничные митинги... Но кое-кто фотографии на Доске почёта разглядеть успел. Главный ценитель всей наглядной агитации посёлка – Миллер отозвался сразу:
- Неплохо получилось. И фотографии хорошие, и оформление удачное – молодцы!
Грабовский расцвёл: именно он был идейным организатором и вдохновителем этой акции. Люди почему-то смущались и волновались – решение постройкома о занесении портрета на столь заметное место для многих было неожиданным, с фотографированием люди не спешили. Он снова напоминал начальникам участков, контролировал выполнение. У меня в вагончике он прямо-таки прописался. Заходил, выяснял, кто сфотографировался. Мне же эта канитель с фотографированием была в тягость – всё надо было делать в свободное время, в выходные, а соблазнов и планов на выходные много. Порой надо было куда-то отлучится, но ты сидишь, ждешь, когда же этот заслуженный гражданин соизволит придти на фотосъёмку. Я предлагал портреты, сфотографированные репортажно на рабочем месте, на различных мероприятиях. Грабовский морщился – слишком непривычный вид будет у Доски Почёта... Но одного человека так и не удалось организовать на съёмку – его попросту не было в посёлке...
- Вчера с ним, - он показал глазами на меня, - до четырёх ночи печатали...
- А Виктор Иванович там, как купец! – улыбаясь до ушей, высказал первое мнение впечатлительный Юра Комков. – Здорово снято!
- Иваныч, ты там солидно смотришься... воскликнул Стас Иванов
- Самый лучший портрет на выставке! – сдержанно согласился Бурасов.
Лакомов засмеялся, и, скользнув по мне глазами, точно такими, какими он смотрит на людей с того портрета, уточнил:
- Это... где я ...голый?
Надо же: шеф всё не может забыть вернисаж в «Таёжнике»! После той выставки я чуть было не ушел из бригады... Спасибо …сохатому: выручил в критический момент.
- Какой – голый?! – вопросительно вскинул брови Комков. Там, Виктор Иванович, ты в полушубке... Улыбаешься – классная фотография.
- А я помню этот снимок, – сказал Лакомов, переводя взгляд с Комкова на Грабовского. – Он (почему не назовет меня по имени или фамилии?) в прошлом году приезжал. Мы на Ние стояли, на 82 километре... Снимал не только меня – всю бригаду возле зимовья.
- Мы с Егором пересмотрели всё, продолжал Грабовский.– Решили: печатаем этот кадр...
- На других Виктор Иванович слишком серьёзным выходит... А здесь – то, что надо!
Оживленные комментарии были для председателя постройком бальзамом на сердце. Лишь Уласик никак не отреагировал на портрет, появившийся на Доске почёта. Мне это показалось забавным: до этого момента он не пропускал ни одной публикации в прессе и ревностно относился к каждому выпуску общепоездной газеты «Неделя Звёздного». А однажды обронил загадочную фразу: «Надо с тобой побеседовать, о том, как писать статьи...» Но до запланированной учёбы так и не снизошел. Когда я уходил в отпуск, он не подписывал мне обходной, пока я не выпустил очередной номер участковой стенгазеты «Путеец». Он же был самым первым и пристрастным её читателем.
Но по тому, как тщательно избегал смотреть в мою сторону Лакомов, я понял, что возникшая за столом тема была для него несколько неожиданной...
На дальнем конце стола раздались гитарные аккорды.
Юра Гуляев затянул песню Окуджавы, новую, для многих ещё не знакомую.
Виноградную косточку в теплую землю зарою,
И лозу поцелую, и спелые грозди сорву...
Перебивая пение, бригада зашумела – актуальность грузинской песни не оценили...
- Давай такую, чтоб все знали!
- Чтоб можно вместе!
Краснов, Храмов, Безноженко, Полянский, Червяков и другие ребята подошли поближе к нашему столу. Гуляев улыбнулся – ладно, не хотите грузинскую песню, споём чисто русскую. Он ударил по гитарным струнам и начал своим негромким голосом...
Если друг оказался вдруг...
И не друг, и не враг, а так...
Песню подхватили, если не со второго, то с третьего слова – точно. Песня набрала силу сразу, заметалась в четырех стенах – для такого дружного исполнения небольшого помещения прорабского участка явно было мало... Бригада ухватилась за песню, как за ломики, которым нужно отрихтовать звено...
Парня в горы тяни – рискни.
Не бросай одного его...
Пусть он в связке с тобой, одной.
Там поймёшь, кто такой...
Пели песню все. Даже Миллер подпевал. У него было несколько удивленное лицо. Он смотрел на лица ребят – как же парни растворились в песне! И здесь все они были бригадой. Каждое слово песни для них было частью той самой дороги, которую вчера бригада привела на Нию... Никто не выделяется, даже играющий на гитаре монтер пути Юрий Гуляев...
Если шёл за тобой, как в бой.
На вершине стоял хмельной.
Значит как на себя самого
Положись на него...
Я тоже пел, хотя очень хотел в этот момент фотографировать поющую бригаду... Ещё бы и записать песню на магнитофон, но его-то в этот момент под рукой не оказалось. Такое исполнение невозможно повторить. Песня о друге так может звучать только в день, в который ты там, на вершине! А слова начальника поезда, что эта бригада (одна бригада!) выполнила норму целого поезда, лишь подтверждение этого факта. Песня закрепляла наше участие в крутом восхождении, звала к новым вершинам. Вот сейчас, Александр Сергеевич, и надо бы тост о дружбе, о друге!
- Хорошая песня! – похвалил кто-то.
- Нужная песня...
- Всё-таки умный он мужик, Высоцкий...
- Это Высоцкий?! удивился Миллер. Комков покосился на начальника: ничего себе, командир производства! Такие общеизвестные истины не знает! Рейнгольд Георгиевич почувствовал, что выплеснул ненужную эмоцию.
- Давно песню знаю, с удовольствием пою... Сколько с тех пор забыто более популярных в своё время песен, а эта песня не забывается...
- Это произошло по одной причине: песня стала народной...
- Так я и думал – народная... Как Баксанская или как песни времён войны...
- А что если пригласить Владимира Семёновича на БАМ?
- Хорошая мысль... – Миллер повернулся ко мне. – Её надо оформить поубедительнее, написать письмо-приглашение... Я подпишу...
(Через некоторое время ответ Высоцкого в Звёздном действительно был получен. Владимир Семёнович поблагодарил за приглашение, с удовольствием бы откликнулся – ему и самому хочется посмотреть на БАМ, но слишком много работы, к тому же гастроли, съёмки... Если выпадет минута – на денёк постарается заскочить – каков был смысл ответа.. Письмо это я не увидел, так как оно сразу стало реликвией и осело в личных архивах кого-то из поклонников Высоцкого – авт.)
Вскоре начальство удалилось. По столу стало расплескиваться не только вино, но и некоторые более крепкие выражения и мысли. Некоторые были совсем необязательными для праздничного дня. Их источники, покачиваясь, в сопровождение Аксёновых - старшего и младшего покинули производственное помещение и удалились на отдых в общежитие. На некоторое время мне удалось завладеть всеобщим внимание. Это была импровизация на тему магнетизма: почему бригада приковывает общее внимание... Но праздничный градус мероприятия явно выдохся. Собрался уйти и я: ждут ещё не проявленные плёнки. Кадры, которые не закрепились во всеобщем сознании, тоже обладают магнетизмом: так ли, как задумал, получилось? Но тут появился с ...гармошкой Вася Краснов. Вот это открытие дня: Вася Краснов – гармонист?!
- Русскую, Вася! крикнул Уласик.
Краснов, усевшись на скамейку, растянул меха. Первые его аккорды бросили Уласика на свободный от столов пятачок. Он, раскинув руки, как танцор из ансамбля песни и пояски, принялся с упоением отбивать плясовую.
За ним, по ходу сбрасывая пиджак и оставаясь в одной белой рубашке, выскочил в круг Комков. В своей белой рубашке он носился в полутёмном помещении, как белая птица. Уласик же в основном стоял на месте и топал унтами, как слон. Комков двигался легче. В кругу вскоре стало тесно. Не усидел даже грузный Кайденко...
- Давай, Вася!!!
- Ух, ты, молодец какой!!
- Шпарь, Краснов, так её!
Вася старался вовсю. Его губы растягивались, как меха, в такт мелодии. Глаза черные, широко раскрытые блестели. На Васином лице – блаженство и упоение оттого, что веселье дня снова вспыхнуло, как костёр, в который подбросили охапку сушняку. Он был рад, что вовремя сбегал за гармошкой, которая стала детонатором общего ликования.
Наплясались все вволю. Последним, шумно дыша, остановился. Уласик.
- Молодец, Вася! Ты – лучший баянист посёлка Звёздный. Отныне без тебя ни одна вечеринка не будет обходиться. Всё время будешь играть!
- Обидно, что не все собрались, - как и при первом своём тосте, Лакомов поднялся. В общем веселье он не принимал участия, выглядел задумчивым. По лицам еще не отошедших от пляски парней пробежались тучки...
- Может, не все знают, - предположил Володя Педаш.
- Ты-то пришёл... Пришёл и – молчи, неожиданно нахмурился бригадир. – О тебе я тоже скажу: подводишь бригаду. И это не в первый раз.
- Так я и знал: чуть что, сразу Педаш...
- Коль ты сам отозвался... - перевел дух Лакомов. – Все мы, здесь сидящие, равны друг перед другом. Но почему один считает своим долгом работать, как положено, другой ищет лазейки для того, чтобы не работать...
- Значит, это я ...ищу лазейки?! – вскочил Педаш.
- Сядь, хохол, - сказал тихо Аксёнов. В этих словах было столько силы, что обиженный детина, по своим габаритам если раньше кому-то и уступал в бригаде, так это Янкину. Но теперь Янкин на тепловозе катается, а в бригаде монтеров тяжелее Педаша никого нет. Аксенов перед ним пацан. Но Педаш послушно опустился на место.
- Я говорил перед началом укладки: будет трудно. Если кто-то чувствует, что с нагрузками не справится, предупредил, переходите в другую бригаду... Все согласились. И вот сложились такие обстоятельства: надо через «не могу». А ты не выходишь на работу.
- Так ... потому, что заболел сынишка...
- На это есть жена!
- А она ...работает!
- Она, женщина, работает?!! А ты, мужчина, ...с ребёнком дома? А ведь твоя жена, вроде, знает, где ты работаешь. Думаю, ты сказал ей, что сейчас идёт укладка. На всём БАМе нет более важной и ответственной работы. А ты не выходишь... Я на тебя надеюсь, на тебя надеется бригада, а тебя нет. В какое положение ты меня ставишь?
- Надо раз и навсегда решить: с ребенком сидит жена, вставил слово Уласик. – Сидит же дома моя Татьяна. И ничего страшного... Ты в конце концов – мужчина!
Педаш сидел, тупо уставившись в стол.
- И когда выходишь... Вроде всё делаешь, что от тебя положено. Но не более того! А этого мало! В нашей бригаде мало. Сделал своё дело – иди на перетяжку сцепов. Там ребятам трудно. А если лишний человек на тросе будет – это уже ощутимая помощь...
Лакомов замолчал, в это время раздался обреченный вздох:
- Я сачок... Ладно, ладно.
Тягостная тишина зависла над столами. Только что казалось, что ничто не утихомирит развеселившуюся компанию, а тут даже стаканы не позвякивают...
Общее молчание опять нарушил Уласик.
– Наше дело складывается из мелочей. Из минуток. Ты стоишь на болтах, ты сделал своё дело, но идет перетяжка сцепов. Помоги своим же парням! А ты лясы точишь. А в это время Аксенов - старший, да и младший уже там, хотя не их это работа, и Ильдар уже висит на тросе, уже продевает его в портал. Так мы выигрываем минутки...
Но проект производства работ Педаш, кажется, не воспринимает. Он сидит, набычась, и повторяет: «Я сачок...» Лишь Аксёнов, подчеркивая значимость высказываемых старшим прорабом истин, отпускает реплики: «Слушай, хохол»; «Это тебе давно надо было сказать...» Но при всей правильности высказываемых замечаний – это же экзекуция! И это в коллективе, который сделал праздник праздником?! Может, в масштабе поселка, даже всего Западного БАМа – это событие.
Но как вода из прохудившегося ведра, праздник из бригады ...вытек.
Сами же только что пели дружно, со смыслом: «не бросай одного его...» А ведь мы «его» в свои горы взяли. А теперь что – не нравится, как он идёт? Больше того, группа, взобравшаяся повыше, принялась воспитывать отстающего, спуская на него ...валуны... И это после того, как столько приторного елея вылили на коллектив, выпили за дружбу в бригаде?!! Зачем же всё в кучу: октябрьские поздравления, «... ваш коллектив выполнил работу целого поезда!» и заболевший ребенок, из-за которого человек не вышел на работу?! Несколько минут назад я честно сказал: ещё не могу себя считать членом бригады. Я имел в виду свою квалификацию, но, оказывается, есть и другие подводные камни...
- Я пьяница, да? Сачок, да? Гнать меня из бригады?! Да?! – Педаш взревел, в сердцах стукнул по столу. Полетели стаканы, бутылки. Одну бутылку я выхватил из его рук, на всякий случай убрал подальше нож...
– Оставь его, Егор, пусть бесится, сказал Аксёнов. Он сидел в прежней позе, не сделав никакого движения к товарищу, с которым полчаса назад чокался. Пустые стаканы закатились куда-то под стол. Я сидел совершенно обескураженный... Хорошо ещё, что всё поездное начальство удалилось...
Что делать? Встать и уйти – демонстративно признать своё неприятие этого совершенно неуместного разговора. Праздник пройдет, разойдемся. Наступят рабочие будни. Вызовите Педаша, других мужиков, к которым есть претензии и наводите тень на плетень!
Вася Краснов, только что возведенный в ранг лучшего баяниста поселка, несколько раз полоснул по нашей разборке залихватской мелодией. Но даже зажигательная цыганочка с выходом никого не смогла сдвинуть с места. Юра Гуляев напрасно трещал аккордами – и его не слушали. Тогда он, схватив гитару, как дубину, выскочил на опустевшее место в центре кабинета...
- Что же вы все тут – озверели, что ли?!! – вскричал Гуляев. – Что накинулись на одного? Причём тут хохол?!! Остальные – что – неприкасаемые? Если уж на то пошло, я скажу...
Все умолкли, повернулись к Гуляеву. Наступила гнетущая тишина. Парни, обласканные вниманием начальника участка, сидели с выражением неописуемого блаженства на лице. Сегодня они могут быть спокойными – сегодня им бояться нечего. Остальные, ещё не упомянутые и не затронутые в речах и репликах, с надеждой впились в вышедшего с гитарой товарища. Но, похоже, это всеобщее внимание оглушило в первую очередь самого Гуляева...
- Чего вы так на меня смотрите? после минутного молчания с трудом выдавил Гуляев.
- Ты хотел что-то сказать... – напомнил Уласик.
- Я не знаю, что говорить... Вы так смотрите, ждёте что-то умное от меня, а я умно говорить не могу... Так, бессвязные мысли приходят на ум... Не поймёте...
- Ничего, говори и бессвязные. Мы постараемся их как-нибудь связать...
- Ладно, это самое... Если уж на то пошло: и меня разбирайте: я тоже иногда дни пропускаю. Я, правда, их отрабатываю в выходные. Но зачем же так все на одного. Мы ведь договаривались по-другому: «Все за одного...»
Юрка, добродушный и незлобивый парень, сел на место, отставив гитару к стене. При этом задел самую тонкую струну, она резко пискнула и под всеобщее молчание долго обиженно и жалобно звучала... Видно, она хотела напомнить Юрке слова песни, которые он так и не спел в начале праздника: «на любовь свое сердце настрою...» Надо настроить! Текущие проблемы оставьте для рабочих дней. А сегодня – веселитесь, общайтесь – а иначе для чего в этой жизни живём?! И в конце всеобщего молчания раздались вздохи облегчения. До многих начало доходить, что Гуляев, вызвав огонь на себя, спас бригаду, всех, кто в разгар празднования победы ...терпел чувствительное поражение... Сейчас бы начальнику участка вспомнить, что он говорил в начале праздника, и закрыть уже выдохшееся мероприятие словами: «Ладно, мужики, извините, если что не так... Наверное, мы много выпили, а хорошо не закусили... А в целом, мы неплохо поработали, хотя можно и лучше. Вася, давай, «Прощание Славянки!» Как, не знаешь?!! Ну, а Вологду? Где ж ты, моя темноглазая, где? Пока наши ненаглядные в Вологду или Караганду не уехали, дружно ринемся разыскивать их...»
Но хозяин площадки, на которой мы появились, чтобы отметить праздник, явно не выговорился... И к тому же, похоже, у него – «масть пошла»...
Вы ночь не поспали и уже заныли: трудно: А вы ночь, другую, неделю, месяц, год не поспите! Вот тогда поверю трудно! А нытиков в этой бригаде быть не должно. Это такая бригада, из которой не уходят. А те, которые не могут в ней работать, уходя, плачут... Это не прибежище для нытытиков. Я подхожу к одному: «Борис, ты чё стоишь спустя рукава? Замёрз что ли? Если мерзнешь на такой работе – ищи более теплое место. Если без тебя парни обходятся – ты не нужен бригаде. Так и иди ...к чёртовой матери!»
- Один работает, спустя рукава, другой с фотоаппаратом в тайгу «почухал»...
- Слышишь, Егор: тебя касается, раздался шепот рядом – это опять подал голос Аксёнов...
Я вздрогнул, словно рядом ударил мощный раскат грома. Но через секунду рассмеялся: песня, которую сегодня пел Бурасов... ни много, ни мало ...предсказала ход дальнейших событий... Я-то вначале недоумевал: зачем он в праздничный день ... о белых лебедях? А всё просто. Было нам светло и радостно в доме одном. И всё вокруг казалось ласковым праздничным днем. Вдруг по парню кто-то «выстрелил»... И всё пошло верх дном... начался массовый отстрел «белых лебедей»... Вне сектора поражения оставались лишь птицы с отметинами... И, наверное, для того, чтобы я не почувствовал птицей с защитной меткой, Славка отголоском затухающего грома уточнил, что другой, с фотоаппаратом... – это я...
О, русское народное гуляние! Сначала всеобщая скованность, стеснительное молчание. Веселье начинается после стопки-другой с песнями, плясками... Но заканчивают мероприятие традиционным выяснением отношений. Ты не так стоял, ты не туда пошёл... А коли так «чухай» и дальше – такие бригаде не нужны! Неужели до следующего шага: обязательный мордобой остаётся полшага?! В первом случае выручил Гуляев. Я смотрю на Лакомова, на Стаса Иванова. Стас, как и Юра Гуляев, мог бы вмешаться в словесную перепалку неравных по должностным категориям: рядового монтёра пути и начальника участка. Но он не слушает. Сработала индивидуальная защита и у других повсеместно разгорелись местечковые разговоры. Наш мастер с увлечением что-то втолковывает Сане Аксенову. Лакомов тоже занят преподносит попутные путейские истины Ильдару Барыршину... Мне надеяться не на кого... Надо самому отвечать и как можно быстрее...
- Интересно, Валерий Павлович, из каких же снимков я буду «забабахивать» газету, если не снимать работу?!
Уласик побелел.
- Не нужна мне твоя газета!
О, какие пошли заявления! Я, оказывается, подлил масла в огонь! Но, опалённый всполохом отрешения прораба, уже не могу отказаться от ответного выпада.
- Как так: не нужна?! Всё время была нужна. Ладно – не нужна сегодня. Значит, «забабивахать» её придётся завтра...
- И завтра – не нужна! Пусть меня наказывают, пусть выносят выговоры! Я знаю одно: дело и ещё раз дело. А вышел работать – работай без фотоаппарата и выкрутасов!
- И так неделю, месяц, год – «без фотоаппарата и выкрутасов»?!! – воскликнул, усмехаясь, я. Но Уласик, уже не слушает меня... Уверенный, что для того чтобы опрокинуть в нокаут непутёвого путейца с фоторепортерскими замашками, достаточно одного удара, он продолжает разносить по кочкам других... И делает это с упоением хорошо выпившего человека: он слышит только себя.
Я ошеломленно смотрю на Стаса Иванова – моё минутное отлучение от инструмента стало возможным благодаря его участию. Но Стас продолжает оживлённый спор с Саней Аксёновым. Ладно, буду обходиться без помощи бригады, хотя любой из четвёрки мог сказать, что я снимаю без малейшего ущерба технологическому процессу укладки магистрали. А снимать, когда у нашей ударной четверки есть работа, не могу по тому, что руки заняты! А когда они освобождаются – мы опускаем инструмент на насыпь – можно курить, можно балду пинать, но можно, отскочив на 15-20 метров, сделать 2-3 кадра. Больше того: к тому моменту, когда нужно поднимать рубку с полотна, я снова в составе четверки «машечников». Ребята к моим передвижениям привыкли, а вот прораб пришел в ярость. И у него, как у пастуха, на глазах которого корова решила осуществить свои коварные намерения попастись в стороне от стада, началась цепная реакция, сопровождаемая выделением большого количества энергии. Очень правильно кто-то сказал: – никто не может так успешно закручивать гайки, как бывшие развинченные хлопцы...
Ну, что ж, видно, время моего пребывания в бригаде истекает... Нет, я могу и готов неделю, месяц по 28 часов в сутки работать! Я хмурым буду и буду злым – но я дойду! Хотя бы потому, что обязан рассказать об этом своим читателям они у меня уже появились! Но как в таком режиме выдержать год?!! Без фотоаппарата и «выкрутасов»?! Это значит – вы, уважаемый прораб, что-то не так понимаете или неправильно организовываете. Может, ваша шапка – передом назад – и есть ключ к пониманию вашего жизненного кредо? И атака на Нию – это следствие этого понимания?! Но сейчас рассуждать, кто виноват – стратеги или тактики – некогда. Надо штурмовать высоту! И мы с шашками наголо рубим прорвавшиеся ...танки. Я так думаю не потому, что трудно... Но жить год в таком режиме позволить себе не могу... Буду считать, что работа в бригаде Лакомова – это была командировка... Вот – научился работать на шпалоподбойке, освоил «электронно-подбивочный» агрегат – «Машку». Поучаствовал в укладке серебряного звена на Ние. В день этого события Двалишвили не только шашлыки с грузинским вином организовал. Всю бригаду в Книгу Почёта СМП «ГрузБАМстроя» занёс. У Валерия Павловича хоть и цепкий взгляд, но он в бригаде наездами. Во время последней укладки я был почти уверен, что он сам вот-вот подойдёт и скажет: «Запечатли это утро. Это мгновенье стоит того, чтобы мы его оставили в памяти, как свидетельство непрерывной 28 –часовой смены»...
Он так болел за развитие стенной печати на родном участке... И мы с ним «забабахивали» газеты, которые не только брали за душу. Некоторые читатели из нас начинали вытряхивать душу... сразу после знакомства с печатным словом.
А кадры, сделанные перед Нией – это уже история. Кому-то они будут нужны завтра, кому-то через много лет! Может и он тогда заметит сопку, мимо которой в то утро проходил наш путеукладчик. И даже спросит: «А почему восход солнца не заснял? Оно же появилось прямо над насыпью. Я помню эту укладку и помню, что ты бегал на съёмку...»
И я буду сожалеть, что не подождал восход. Он наступил бы через 2-3 звена. Но время моей съёмки было ограничено только одним звеном...
Но что ж тогда вспоминать несостоявшийся кадр?! Горше осознавать, что мой несостоявшийся друг отказался вдруг и от газеты, и от ...меня, как от ...неперспективного попутчика. А ведь не я, и не начальник поезда в самом начале праздника придумали фразу: «Мужики сработали хорошо». Он, Уласик, ею размахивает, как мальчуган флажком, с которым пошел на демонстрацию. Но окончился показательный марш флажок полетел в урну... И ни гитара, ни гармошка не могли прервать этот полёт...
Миша Дубровин, видя, в какое состояние опрокинул меня прораб, перегнулся через стол:
- Мы же не против того, что ты фотографируешь, что в газету пишешь. Даже с удовольствием читаем. Но если надо сфотографировать – интересное место или освещение скажи... Мы поймём...
Спасибо, Мишка, за эти слова. Я понимаю, что в этой выплеснувшейся ситуации ты не мог иначе – только вполголоса, и только перегнувшись через стол, глаза в глаза...
Этот праздник с элементами слесарских приёмов по закручиванию гаек теперь долго не вытравишь из памяти другими событиями. Но прежде случился в жизни день, в котором ты просто похлопал меня по плечу...
...Мы вручную вели балластировку за разъездом Молчан. Начали в аккурат у километрового столба. Вскоре сырой утренний туман рассеялся, солнышко стало припекать, мы разделись до пояса... О, это был высший лакомовский пилотаж. Мы шли по участку, который балластировочный агрегат уже прошел. Но результата эта работа не дала.
- Они что, машинисты, пьяные были? – возмущались парни. Но сколько не ругай машинистов, полотно, технику, от слов надо переходить к делу. «Штопки» в руки – и вперед. Четверо на каждой нитке. Еще двое на домкратах. И по человеку с каждой стороны с лопатами на подсыпке. Иваныч, как всегда, у кормила – руководил процессом. Парни такой темп задали, что у меня спина онемела. Но упёрся – перетерпел момент, и у меня, как у бегуна на длинные дистанции, открылось второе дыхание, и я вырвался вперед на 5- 6 рельсошпальных ящиков. Но «пелетон» быстро меня «съел» и я стал ловить момент для рывка. Он начался в тот момент, когда парни сели перекурить. Гуляев прикрикнул, чтобы я перестал ударничать и отдохнул.
- А я перед отпуском хочу вволю наработаться, отшутился я, продолжая орудовать лопатой. Парни немного понаблюдали за мной и снова взялись за штопки. Но я уже сделал задел ровно на одно звено. Даже когда выпадала особая шпала, требующая дополнительного балласта, и я вынужден возвращаться назад, дистанция меньше чем на пятнадцать ящиков не сокращалась. Мой побег удался! Как ни старался «пелетон», уже достать меня не мог!
- Вы будете отдыхать сегодня или нет?- прикрикнул удивленный бригадир. – Третий раз объявляю перекур, а вы и ухом не ведёте! Ишь, разработались!
Сам же бригадир, даже когда мы сидим, уходит вперед по фронту работы и припадает к рельсам. Место, где нужно поставить домкрат, он помечает камушком на головке рельса. Вскоре после перерыва на обед, когда наша гонка возобновилась, Николай Чернов, один из инициаторов погони за оторвавшимся «экскаваторщиком», объявил:
- До проводов отпускника в первый на БАМе отпуск осталось три часа тридцать четыре минуты...»
Объявление всем так понравилось, что в оставшиеся до конца рабочего дня часы чуть ли не через каждые полчаса кто-нибудь да объявлял, то бесхитростно время, то как-нибудь повитиеватее:
- До прибытия на нашу станцию поезда «Отпускной» остается два часа двадцать минут! Пассажиру Горпилину, пройти в зал ожидания...
Привел всех в чувство километровый столб... На него мы уставились с нескрываемым удивлением.
- Ничего себе мужики, вот то марш-бросок мы сегодня отмолотили! Километр отмахали! А кто-то еще до обеда говорил, что мы норму уже сделали...
- Аксёнов...
- А это, Слав, что значит? Нормы две с половиной?
- Не меньше...
- И это благодаря тому, что мы увлеклись предотпускной погоней!
- Ладно, мужики, на сегодня – хорош! – сказал Лакомов и махнул рукой домкратчикам – Славка, домкраты не ставьте.
- Как – не ставьте? – удивился Аксёнов, ещё целых пятнадцать минут рабочего времени.
- Четырнадцать, посмотрев на свои часы, уточнил Лакомов. Собирайте инструмент... И неожиданно он подошел ко мне.
- Остаётся 14 минут до конца работы, но их мы подарим отпускнику. Сегодня он хорошо поработал...
- И не только сегодня...
- Э-э-э, Фёдорыч, он молодец...
- Старается парень, загудели ребята, шутливо толкая и хлопая меня по плечу...
- Спасибо, Гоша, за работу ... сказал бригадир, обнимая меня за плечи. – Так что отдыхай, дорогой, набирайся сил для решающего броска на Нию. Как раз к твоему приезду мы к этому броску будем готовы...
Я стоял счастливый и растроганный, будто сегодня был день рождения, и мне преподнесли самый неожиданный и дорогой подарок...
А сегодня мой любимый прораб из огня меня да в полымя... И хотя про меня он вспомнил для острастки мимоходом зацепил, так, для ...гарнира, но для меня это был неожиданный и чувствительный удар...
Кто-то после работы марки собирает, кто-то рыбу ловит. А я – снимаю. И никто не может запретить глядеть на магистраль через глазок объектива... Всё-таки в душе я – репортер. И спрашивать, можно ли заснять… Это значит – упускать моменты и запарывать съёмку. Нет, ребята, такой подход меня не устраивает. Тут надо мне самому определиться: или – или... Если даже для этого придётся уйти из бригады, из которой никто не уходит. Так думали на предыдущей стройке. Но БАМ – это не только другие масштабы. Это другие подходы и состояние. Это не только чисто технологические операции – просека отсыпка – укладка. Это обустройство территорий, установление микроклимата в коллективах. Это полнокровная наша жизнь, в которой должны быть встречи с друзьями, кино, походы в тайгу, в театр и много-много других событий, из которых и ткётся полотно жизни нашей. Может, на предыдущей стройке было не так, как я представляю. Возможно, я завысил планку бригады, в которой работаю. А эти ребята – обыкновенные работяги, которые могут себя проявить разве что тем, что будут работать без выходных и круглосуточно. Это для того, чтобы ответить на вопрос: а чем же интересны путейцы из лучшей на БАМе бригады – потребуются свободное время и усилия по воспитанию личности. Это время и есть необходимейшее условие для становления национального самосознания...
Мишка, кажется, это понимает. Но есть на участке и те, кто считает, что мы не должны снимать, выпускать газеты, воспитывать детей – только работать, работать, работать... А тем, кто не выдержит – пропоют вдогонку веселую песню: «...а сильный останется...». А после станцуют под гармошку лучшего «баяниста» Звёздного барыню...