вместо эпиграфа:
"Рабов" Буонарроти приветствую, любя:
они растут к свободе сквозь время и себя!
1.
Когда о родине вслух говорить нельзя,
когда она, как зек, похерена забором,
и часовой на твой вопрос пролязгает затвором,
и пайке рад осведомитель, затёршийся в друзья...
Когда привычка жить вприкуску и вприглядку
внедрилась в кровь и суть униженной души,
и вся судьба разграфлена карающим порядком
на кляузы анкетные и связей чертежи...
Когда восточный ветерок с угрюмым серым дождиком
в радиоактивный саван весь город облачит,
и местный первоправедник расчётливей картёжника,
блефуя будущим детей, пред Господом смолчит...
Когда твой труд - лелеять ад, а бедная душа стремится
бежать от тяжких адских врат и сумасшедствием грозится -
скажи, уральская землица, пред кем и чем ты виновата,
и - как, души моей сестрица, уйти от этого расклада?..
2.
Южный Урал, сороковский рай
обречённых на быструю сытую смерть -
бедный ты мой, опоганеный край,
как мне судьбою твоей не болеть?
Зон "ведьмаковы круги". Штыки.
Гиблые воды мёртвой реки.
Печки пекущие термояд.
Здесь землячки как спички горят.
Тесно погостам в березняках,
тесно в могилках... За полста лет
стольких здесь пронесли на руках,
что всех оплакать - слёз нет.
Здесь моя бабка и дед ничком
прилегли в густой непроглядной тени.
Не потревожь. Постоим молчком.
Знаешь как тяжко несли они?..
Что-то им снится? В разливе Ока?
Обыск? Тифозный обоз? Краслаг?
Помню, как дедова билась рука,
силясь поднять иссохший кулак.
3.
У родильного дома - скамейка,
ты одна здесь, радетель, душа!
Деревянная верность - испей-ка
за счастливый исход малыша...
Как с ума не сошёл в эти ночи
от видений, от этих картин,
что генетик мне напророчил -
от чего только Бог мог спасти.
Я не пьян!.. Я от века калека -
посмотри, что такое творим:
за какую мечту, за копейку
вместе с будущим нашим горим?..
4.
Жизнь прошла в секретном "ящике",
на котором цифра "сорок"
стала притчей и образчиком
и гордыни, и позора.
Страх! Дожил до дней хрустальных я:
крах концлагерной империи!
Крах каннибализму Сталина.
Крах пяты последней Берии.
Этот приговор истории
вырван стонами народа.
Эта толика отспорена
человеческой природой.
5.
Октябрь отгорел и выстлал дол тоскою,
где к тени своей лист, слетев, навек припал.
И первый снег молчком, как служащий покоя,
сна белым веществом все паузы заткал.
Как больно мне врастать в жизнь нового покроя
и слышать, как аорту рвёт памяти поток,
и видеть над собой то око, то благое,
под коим в каждый миг я наг и одинок.
О, если б знать, зачем и что это такое -
когда уходит жизнь сквозь ветви и меж строк.
6.
Архимед: "Дайте мне точку опоры..."
Здравствуй, чайник мой походный,
собеседничек охотный,
знатный времени транжир -
рад, что ты, как прежде, крепок,
и венчает блеск заклепок
твой начищенный мундир.
Как заклятое наследье
ты пришёл, впитавши медью
судьбы лагерных широт.
Как по глобусу гадаю
путь твой, пройденный до края
исторических щедрот.
С копотью не смоешь имя -
за кого ты шёл в полымя
с гордо вздёрнутым рожком.
Не извоешь волчьей ночью
стон души чернорабочей,
что крестилась кипятком.
В век плебейского уклада,
чей закон - инстинкт и стадо,
ты один душой не сир.
В этом бренном океане
ты и есть тот самый камень,
что пока и держит мир.
7.
Когда живёшь в стране насилья,
где каждый шаг твой предрешён -
ты хоть пляши под камарилью,
а будешь имени лишён.
В гордыне ли вопишь с коленей
иль молча рабский тянешь быт -
рождённый среди звёзд вселенной,
здесь будешь заживо зарыт.
Твоя свобода - пить вохотку
слезой разбавленную водку
вдвоём с невыплаканной вслух
душой, похожей на старуху -
в лохмотьях памяти и духа,
одетой прежде - в прах и пух.
8.
"...не пылит дорога" И.Ф.Гёте
Над страною рабской,
словно вмёрзшей в лёд -
словно в страшной сказке,
время - не идёт...
Не пылят дороги
деревень пустых.
Тянут землю к Богу
лишь одни кресты.
9.
Ярился под ярмом бесправья и бессилья,
и душу, как дитя с пожарищ выносил.
И каждый божий день мне даровал не крылья,
но слово - лишь оно мне и давало сил
жить по крестьянской вере и традиции,
жить каждый день взахлёб - накоротке
с космической иронией провинции
и говорить - на русском языке.
10.
В толчее снегопада,
под его живой шепоток
засветилась в душе такая отрада,
словно долгую-долгую ночь перемог.
Словно всё, чем томилась душа, отлетело,
и нелепостью мнятся вчерашние страхи,
и не снег холодит мне виски то и дело -
материнских ладоней две тихие птахи.
11.
Так прощаю и ложь, и потеху
над доверчивым сердцем моим -
сам давлюсь я слезами от смеха,
так, по-детски, ревнив и раним.
Не жалей, Боже правый, пустое...
Не из праведных, сам хлопочу:
пусть кровит - для того и живое!
Отболит - я и сам замолчу.
12.
И музыкой не выплакать навзрыд
тьмы одиночества и пустоты болящей.
Иду слепцом с клюкою в настоящем,
и лишь о прошлом сердце говорит.
И память незакатная горит,
и день, где кровь восторженно вскипела,
и первой гаммой страсти овладела,
и музыкой, ликующей навзрыд.
13.
Не кори,не смотри на меня ты взыскующим взглядом:
как, открой, расплатиться с огнём, не потрафя ему?
Как, ответь, разочтись с этим миром, любовью заклятым,
как - скажи! - ей служа, не сгореть самому?
А и что я пред ней - шутя возжигающей звёзды!
Кто с колен на неё не молился, как на образа?
Всё горит и горит белый свет, белый пламень морозный,
всё горит перед ней, как последней надежды слеза.
14.
Незримым сердцем жить.
Зелёным сном над тленом,
болотным сполохом
вслед памяти кружить.
И талый свет небес
расплёскивать по венам,
чтоб исповедь всех снов
в мир новый воплотить.
В век виртуальных слёз
сочится боль без крови.
И к логике стальной
душою не прильнёшь.
Незримым сердцем жить -
ему ничто не внове:
течёт весь бренный мир
через него, как дождь.
15.
Плыть! Парить, раскинув руки,
над подводною тайгой,
невесомо, без натуги,
тенью облачно-нагой.
Плыть, впивая всею плотью
свет с истоком вдалеке,
привыкая вновь к свободе
и к полёту налегке.
16.
Улетают стрижи!
Перед кем мне теперь исповедать
покаянной души
и высокий, и низкий излом?
В самородной глуши,
в золочёной излучине лета
взгляд летит и летит
за последним прощальным крылом.
Улетают стрижи,
как счастливое детство природы.
Дальше - снежная мга,
периодика сереньких туч.
Вот и прожита жизнь,
впереди лишь эпоха свободы,
где дорога легка
и светла, как полуденный луч.
Улетают стрижи,
и душе, и в пустеющем небе
льётся тихая грусть,
тлеет звёзд золотая тоска.
Наизусть - падежи
и кандальной истории цепи,
наизусть каждый куст,
каждый взгляд - всё с собой на века.
17.
Не говори и ты "прощай",
кручины не держи.
Моей, слетевшей невзначай,
слезой не дорожи.
Она сверкнула и ушла
в земных печалей тьму,
и сколько жизни унесла -
не ведать никому.
18.
Сентябрь насквозь пропах
туманом. Под звёздным блеском
так сиро в ночных лугах.
Так тихо по перелескам.
Роса.
Светляки горят
с какой-то открытостью детской.
Мерцаньем живым объят
тысячелетний сад.
Тысячелетний лад.
Осенней тоски аромат.
19.
Тонкий лёд прогибается с треском,
сполох молний под тяжестью шага -
по-над водами с верою детской,
яко посуху - с тихой отвагой.
Так и помню морозное чудо,
улыбаюсь, всё на небо глядя,
даже, если целую иуду,
что жуёт втихомолку проклятья.
Так и верую. Так и шагаю.
Век страстной прогибается с треском.
Не умею втихую по краю:
по-над бездною - с силою крестной.
По гранитам родимого дома,
что мне кровью отцовой завещаны
и, что рвёт на куски по живому
набегающей гибельной трещиной.
20.
Железной колее - железная телега.
Россия за окном с грехом напополам.
Рябит фанерное: - "...во имя человека!"
с присловьем из трёх букв по выцветшим углам.
В законной духоте все с равными правами -
вагонный краткий быт оплачен как транзит.
Согласно тягла - в такт болтают головами,
когда рванёт вперёд иль вдруг - затормозит.
И лишь один - небось, с весёлого застолья -
то плачет, то поёт, а то кричит совой.
И всё кривит лицо - от смеха ли, от боли? -
сам про себя своё мотая головой.
Прильнув к стеклу в тоске, скрутившей сердце спазмой,
на избы брошенные молится, ища
хотя бы взор один - кому по смерть обязан,
чтобы кивнуть ему, чтобы сказать: - Прощай!
21.
Гениальною скульптурой вновь увенчана страна:
наше время - вся фактура, как фигура подана.
Вознеслась карикатура с ипостасью топора
над ограбленной натурой и над промыслом Петра.
22.
И лишь у края понемногу
осознаёшь, что значит - жить.
Что значит истине служить
и Богу.
И разрастается тоска
в душе, что попусту сгорела -
не осветила, не согрела
ни тех, кому была близка,
ни тех, кого терпела.
И, покаянной головою
клонясь всё ниже до земли,
вконец сравняешься с травою
и затеряешся в пыли.
23.
Что судьба наша? - Гать.
Кто-то будет скакать
от доски к дощечке?
Русь ещё стлать да стлать,
чтоб повыше поднять -
подпереть крылечки.
Что судьба наша? - Гать!
И конца не видать
этой чёрной топи.
Русь ещё стлать да стлать,
чтоб её не отдать
ни гнилью, ни злобе.
24.
"...к тому месту, откуда реки текут,
они возвращаются, чтобы опять течь".
Екклисиаст
Лишь свет окна, бледнее повитухи,
благославляет твой привычный труд:
из рухляди, что за пятак сдают,
как свой истлевший век окрестные старухи,
ты мир изысканный воссоздаёшь, как маг.
За шагом - шаг, за часом - час, годами
металл и воск, и дерево, и камень
идут чрез твой кураж, терпенье и верстак.
"Пустяк!" - решаешь ты, натешась, как игрушкой,
последнею своей работой - из клетушки
на Божий свет хромая кое-как.
И, гладя лист зелёный, не срывая,
так и заснёшь над ним, всё повторяя:
"Прими, Господь, прими старьё, Мастак!"
25.
Всё душу питает: и небо, и ад,
и этой землицы краюха -
к любому движенью внимательно ухо,
за каждую мелочь цепляется взгляд.
Взыскуя подробностей, правды шершавой,
влюбляясь, как рьяный художник в натуру -
душа, как наследный историк державы
мечтает о лесе из макулатуры...
Ей мнится, что мир - те живые страницы,
что впитаны ею - как лес возродится!
26.
Заунывную старую песню,
головою качая - пою.
Всё, что в ней - мне заране известно,
той же долей живу и терплю.
Сколько помню себя - столько знаю
я её... Песней душу целю!
Допою - и опять зачинаю:
головою качаю пою.
Запою - и старинную думу,
думу вольную, удалую
в сердце стылое зароню!..
Не могу никакую иную -
всё про эту сторонку ржаную
головою качаю - пою.
*КАТЕХИЗИС - греч. - наставление, познание.