Нехорошая квартира.
Вот если бы не медля Степану выпал выбор
Подняться и теперь либо конец – расстрел,
Не размышляя вовсе, он из живых бы выбыл,
Ответил бы: стреляйте, и не жалейте стрел!
Не то, что сразу встать – и это не казалось –
Глаза открыть не мог: ужаснейшая боль.
При первой же попытке – ничтожнейшая малость –
Пронзит внезапно молнией и жизнь сойдёт на ноль…
По черепу бьёт колокол… мозги летят осколками…
За сомкнутыми веками как будто что плывёт…
Коричневые пятна с горящими обводками…
Плюс тошнота… тошнило… где патефон поёт?
Пытался честно вспомнить вчерашние события.
Припоминалось только, что точно где-то был,
Но как ушёл оттуда иль, скажем так, убытие,
Не помнил, хоть убейте, иль навсегда забыл…
По временам как вспышка: как будто рядом дама.
Поцеловать пытался с салфеткою в руке,
При этом обещал настойчиво, упрямо
Явиться к ней назавтра с визитом налегке!
Она всё возражала: «Меня не будет дома!»
Нахально так упорствовал: «Приеду всё равно!»
Но, что это за дама? Знакома - не знакома?
Себе бы не ответил, хоть выброси в окно…
Какой вот нынче день и где он находился –
Не ясно было тоже… Чтоб как-нибудь понять,
Открыл немного глаз и тут же убедился:
Что дома, в своей спальне – трюмо вон и кровать…
***
Пора бы объясниться. Надеемся, сумеем!
Что это за Степан? С чего о нём рассказ?
Директор Варьете. Товарищ Лиходеев.
Очнулся от вчерашнего вот в этот миг как раз.
Ещё добавить нужно, сама эта квартира
Имела репутацию не очень-то простой.
Чуть раньше находилась в владенье ювелира,
Потом его вдовы, разрушившей устой.
Пять комнат для одной она считала слишком.
Оставив себе две, три отдала в наём.
И всё бы ничего – обычные делишки,
Но пару лет назад случилось что-то днём.
Тогда был выходной. В дверь позвонили резко.
Анфиса – домработница – открыла: милиционер.
Увёл с собой жильца. Причина была веской…
Пропали сразу оба… Как вам такой пример?
Анфиса напрямик тогда всем заявила,
Что это колдовство. Других здесь нет причин.
Известно всем, бесспорно, непобедима сила,
И то, что ей понятно, кто утащил мужчин…
Другой жилец отсюда исчез уж в понедельник,
А в среду пропал тот, кто звался Баламут.
Пусть несколько иначе. Служил, не был бездельник.
Машина, как обычно… На службе его ждут,
А нету их… Пропал с машиной и с шофёром…
Жена так горевала – нет слова, передать…
Не долго, правда, длилось: сама исчезла скоро…
Плюс ко всему, представьте: на их двери печать!
Не стоит сомневаться – конечно заявляли!
И дело заводилось, и поиски велись…
Но, где искать, скажите? Расспросы удивляли,
А результата не было… Хоть плачь, хоть веселись.
Два дня прошли тихонько, но вот уже на третий
Пропала Анна Францевна, хозяйка, Фужере –
Поехала на дачу, но там никто не встретил…
Осталась лишь Анфиса… не стало на заре…
Известно, что она угомонилась поздно.
Наплакавшись изрядно, легла в часу втором.
Но, что случилось дальше понятно только звёздам.
Всю ночь там раздавался какой-то страшный гром…
До самого утра горело электричество,
До самого утра в окошках яркий свет.
Но быстро обнаружилось – прибавилось количество:
Пуста пятидесятая. Жильцов в ней больше нет!
О проклятой квартире плелись легенды складные:
Какие-то сокровища, каменья в сундуках…
Как будто бы на даче и у Анфисы в ладанке…
Опровергать не станем – не сведущи в делах.
Но как бы оно ни было, пустой была не долго.
Не долго домуправу за стены отвечать!
Нашлись занять желавшие и как-то даже много…
Для двух семейств тогда была снята печать.
Покойный Берлиоз, естественно с супругой,
И Лиходеев Стёпа, конечно же, с женой.
Последним помогала наёмная прислуга
По части быта были за ней, как за стеной.
Но радовались рано: как только поселились
(квартира окаянная самой себе верна!),
В течение лишь месяца их жёны «испарились» ,
Но, правда, не бесследно: сперва нашлась одна –
Супругу Берлиоза в град Харькове заметили,
С каким-то балетмейстером посмела убежать…
Степанову поближе, в Москве случайно встретили…
Он сам на Божедомке жильё помог сыскать
С одним пред ней условием, чтоб после на Садовой
Не смела появляться. Согласие дала.
А Груня с ним осталась, однажды давши слово,
Хозяйство холостяцкое его теперь вела.
***
Такая вот квартира, в которой в это утро
Степан с усильем воли глаза свои продрал.
Что было накануне, припоминалось смутно.
В мозгах « работал трактор»: похоже на аврал…
Хотелось крикнуть Дуне: дала б пирамидону,
Но сразу передумал – таблеток у ней нет.
Припомнил Берлиоза и прошептал со стоном,
С трудом огромным: «Миша!» - отсутствует ответ…
Повсюду тишина… Он одинок и брошен…
Сообразил немедля, что некому помочь.
Нельзя сказать, чтоб очень был этим огорошен.
Уж хорошо, что утро, что завершилась ночь!
Во что бы то ни стало, надумал подниматься,
Как первый шаг, вначале смог веки разлепить.
Взглянул в трюмо напротив – хоть впору испугаться –
Таким себя увидел… Захочешь, не слепить…
Но рядышком с трюмо был некто неизвестный,
Одетый во всё чёрное, на голове берет…
Степан сел на кровати. Кто ж это? Интересно…
Пытался снова вспомнить, но просветленья нет…
Молчание нарушил пришедший незнакомый:
«Приветствовать позвольте, милейший! Добрый день!»
«Чему обязан я? И, разве, мы знакомы?» -
Проговорил с надрывом… Словам срываться лень…
Тот только усмехнулся: «Одиннадцать, однако!
Жду пробужденья вашего, считайте, второй час –
На десять назначали! Не опоздал, уж всяко…»
Степан нащупал брюки: «Позвольте мне… сейчас…»
Напялил кое-как: «Фамилию скажите!»
Скрыть всячески старался, что трудно говорить.
«И этого не помните?!» Смутился: «Извините…»
Похмелье рвало душу, нет силы просто зрить…
«Послушайте сюда: лекарства бесполезны! –
Вмешался посетитель, сумевший уличить –
Последовать за мудростью народною полезно:
Подобное подобным же надёжнее лечить!
Единственно, что вас вернёт обратно к жизни,
Так это стопка водки, а то и сразу две!
С хорошею закуской! – смотрел без укоризны –
Поверьте, дорогуша! Доверьтесь в этом мне!»
Степан был не простым, с хитринкой человеком,
И как бы ни страдал сейчас, сообразил,
Что раз уже захвачен таким (что делать? Эко…),
То нужно сознаваться… Моргнув, не возразил:
«Скажу вам откровенно – язык чуть непослушен –
Вчера немного я…» «Ни слова!» – перебил,
Отъехал с креслом в сторону, и Стёпа оглоушен:
Поднос за ним увидел и всё, как сам любил!
Конечно, белый хлеб, нарезанный ломтями,
Икра в хрустальной вазочке, солёные грибы,
Кастрюля с чем не ведомо какими-то путями,
Но главное-то водочка! Сдавался без борьбы…
Особо поразило: графин вспотел от холода!
Потом всё разъяснилось – он же стоял во льду,
В набитой полоскательнице. Вздохнул уже по поводу,
Чем подал шанс к насмешке какой-то на беду…
Но незнакомец тот, как видно, не улыбчив –
Не изгалялся вовсе… Нет, стопочку налил…
«А вы?» - Степан спросил, считая неприличным
Пить одному в компании, чуть не лишившись сил.
«С огромным удовольствием!» - налил и выпил махом.
Дрожащею рукою Степан свою поднял,
Поднёс к сухим устам… (Желудок уже ахал…)
И опрокинул в рот, желанью того внял.
Закусывал икрою. Спросил того: «Вы что же?»
«Нет-нет, благодарю! Признаться, не люблю! -
Ответил незнакомец, вниманье преумножив.
Налили по второй – Я без закуски пью!»
Кастрюлю приоткрыл с сосисками в томате –
У страждущего зелень из глаз ушла совсем.
Речь становилась чёткой, подумал даже: «Хватит!
И впредь не допущу – найду заняться чем!»
Вдруг удалось припомнить: вчера на даче Хустова,
Куда они приехали, наняв таксомотор
У «Метрополя» где-то… Актёр какой-то с чувствами,
И патефон с пластинками… Короче, полный вздор.
«На даче – это точно! Собаки жутко выли…
Не ясно, кто же громче: они иль патефон?
И дама… Что за дама? - мозги совсем уплыли -
На радио, что ль, служит?» – пытался вспомнить он.
В прошедшем прояснялось, однако, в настоящем
Просвета пока не было. Вот, кто здесь перед ним?
Как оказался в спальне, застав спокойно спящим?
Теперь с закуской, водкой… Желанием одним
Сейчас был озабочен: скорее разобраться!
Тот, глянув из-под век, вновь задаёт вопрос:
«Хоть что-нибудь открылось? Ну, надо так набраться…
Портвейн шёл после водки? Кутили и всерьёз…
Помилуйте, голубчик! Да разве эдак можно?»
«Хочу вас попросить – Степан, юля, к нему –
Чтоб только между нами… Не очень будет сложно?»
«Конечно! Разумеется! Мне разглашать к чему?
Я за себя ручаюсь! Другое здесь тревожно –
За Хустова, признаться, ручательства б не дал…»
«Вы с Хустовым знакомы?! Поверить невозможно …»
«Так в вашем кабинете вчера мельком видал!
Но даже просто взгляда хватило мне, довольно:
Дрянной он человечишко, приспособленец, гад,
И сволочь беспримерная» Степан кивнул невольно:
«Вы совершенно правы – согласью в этом рад!»
«Представимся по новой, в другой разочек, скажем:
Профессор чёрной магии, Воланд. Я был у вас
Затем, чтоб предложить гастроль в театре вашем,
И дали вы согласье, назначив встречи час!»
Степан оторопел… Вчерашний день сложился,
И, воля ваша, граждане, гарантию мог дать,
Чрезмерно пусть и слишком к бутылке приложился,
Но господина этого не привелось встречать…
Тот понял затрудненье, решил уже пространно,
От самого начала подробней донести:
Прибыл из-за границы и сразу же к Степану –
В театре Варьете гастроли провести.
В комиссию по зрелищам московскую звонили,
Там дали разрешенье (Степан аж побледнел),
Как надо утрясли, когда, что прояснили,
Остались лишь детали, прийти сюда велел…
«Как видите – пришёл! Открыла Груня двери,
И сразу объяснила, что Берлиоза нет,
А вы лежите в спальне (легко вошёл в доверье!),
Будить не захотела: зачем, мол, и не след!
В чём, посмотрев на вас, я с нею согласился –
Отправил в магазин за водкой и за льдом…»
«Позвольте рассчитаться!» - найти бумажник тщился.
«Оставьте этот вздор! Не посчитал трудом!»
С закуской всё понятно… немного прояснилось.
Но всё же на Степана жаль было посмотреть:
Решительно не помнил. Скажите-ка на милость…
Да, с Хустовым общался – и хмель не смог стереть,
Но никакого Воланда… не видел, нет и – точка!
«Позвольте на контракт, если с собой, взглянуть!»
«Пожалуйста-пожалуйста!» Подал. Взглянул и – точно.
Морозом охватило – совсем не продохнуть…
В бумаге всё на месте: во-первых, его подпись.
Собственноручный росчерк – не спутаешь ни с чьим…
Чуть сбоку финдиректора припиской чёткой роспись
На выдачу аванса, что был получен им…
И кроме всего прочего, расписка прилагалась,
Что деньги точно выданы. Знакомая печать.
«Да, что ж это такое? – мысль в панике металась –
Провалы, что ли, в памяти?» - хотелось закричать.
Но после предъявления само собой, конечно,
Непониманье строить, бесспорно, не резон…
Сомненья оставались: «Прошу простить сердечно,
Мне нужно отлучиться…» Скорее, телефон…
Не обуваясь даже, как был в носках, помчался
В переднюю квартиры туда, где аппарат.
Окликнул громко Груню, но нет, не докричался.
На двери Берлиоза сургуч заметил взгляд.
Как будто опечатано… Внезапно кто-то рявкнул:
«Ну, здравствуй, Лиходеев! Куда мы так спешим?»
Все мысли в голове перемешались всяко,
На два пути разбились, как сам потом решил…
Такая мешанина, ужаснейшая каша.
Обычными словами не пробуй передать…
Кто этот посетитель? Как чертовщина даже…
Теперь ещё и голос… Что дальше ожидать?
Припомнилась статья, подсунутая Мише,
Чтоб тиснул где в журнале… дурацкая во всём…
Пусть деньги не большие… Но, кто об этом слышал?
Сам разговор в столовой… пустяшный, ни о чём…
Не он же, в самом деле? Не он же стал причиной?
Вскипало в голове… Подумать бы, но нет…
С чего всё завертелось? Кто этот вот мужчина?
Не помню – окончательно! Не видел тот берет!
Хоть время поджимало, хотелось уточненья,
Поэтому немедленно код Римского набрал.
Но как спросить получше, не вызвав подозренья?
Нельзя же прямо в лоб: всё так иль тот наврал?
«Григорию Данилычу! Да, это Лиходеев!
Тут вот какое дело… Спросить у вас хочу…
Артист у меня, Воланд… Что там с его затеей?
В сегодняшний бы вечер… Сумеем? По плечу?
«Ах, этот чернокнижник? Афиши сейчас будут!»
Степан чуть не упал: «Ну, что же? Да! Пока…»
«А сами вы когда?» «Через часок прибуду!» -
Не удивился даже, что весь дрожит слегка…
Повесил сразу трубку. Сжал голову руками.
Однако приключенье… Как это всё назвать?
Что с памятью случилось? Отсутствует местами –
Прескверно больше чем… Чего уж тут скрывать?
Оставив разбирательство, решился притвориться,
Что вспомнил всё до точности, но нужно бы спросить,
Что входит в его номер, что будет в нём твориться?
Чем зрителей порадует? Начальство пригласить?
Но вдруг в настенном зеркале, что находилось там же,
Увидел отраженье… Был в холле не один?
Субъект во многом странный, но вид совсем неважный –
Чрезмерно удлинённый, весь в клетку господин.
В огромнейшей тревоге Степан тем поразился,
И тут его качнуло за утро в другой раз,
Поскольку в том же зеркале кот чёрный отразился,
И быстренько исчез, как не бывал, из глаз…
В испуге громко крикнул: «Грунь! Дверь-то запирала?
Коты по дому шляются и этот ещё с ним…»
«Не беспокойтесь так! – из спальни услыхал он –
Всё это моя свита: и кот, и господин!
А Груни вашей нету – услал её в Воронеж!
Она так горевала: без отпуска давно…»
«Нет, то есть, как услал?» «А так вот и всего лишь!»
Степан вернулся в спальню. Воскликнул сразу: «Но…»
Тот непонятный гость по-прежнему был в кресле,
А вот в другом сидел тот странный гражданин,
Что появился в зеркале, удобно так, не тесно.
Какой же он худой… ах, он здесь не один:
На пуфе ювелиршином вальяжно развалился
Огромнейших размеров вульгарный чёрный кот
Со стопкой водки в лапе (Степан аж подавился),
В другой же была вилка – в грибочки целил тот…
Свет приглушённый зримо и вовсе начал меркнуть.
«Теперь я точно знаю как сходят вдруг с ума…» -
Подумал Лиходеев, держась рукой за дверцу…
«Вы в потрясенье, вижу… похоже, что весьма…»
Кот выпил, что налито, и закусил грибочком…
Сознанье уплывало, стекая просто вниз…
«Ну, что, Степан Богданович? Пора поставить точку.
Как сами теперь видите, не только мой каприз…
Вся свита перед вами. Ей требуется место.
Квартира нам понравилась, но вы зачем нам здесь?
Вы, дорогуша, лишний… Представьте себе – тесно…
И что же с этим делать? Ты сам подумай, взвесь»
Но тут вмешался длинный козлиным вовсе голосом:
«Мессир, они тут лишние! (во множестве с чего?)
Они свинячат, пьянствуют (у Стёпы дыбом волосы)
И ни черта не делают, не смыслят ничего!
Начальству своему очки втирают только!»
«Казённую машину гоняют и зазря!» -
Кот подхватил нахально, не совестясь нисколько.
Степан, как онемел, сумел сказать лишь: «Я…»,
Как прямо из трюмо шагнул к троим четвёртый.
Росточку небольшого, а вот в плечах широк.
С торчащим изо рта клыком, как будто впёртым –
Подобное представить в бреду никто б не смог…
И сразу в разговор, своё добавил слово:
«Я вообще не знаю, как этот вот Степан
В директора попал, настолько бестолков он!
Какая-то афера провёрнута , обман…
Уж если он директор – я архиерей, однако!»
«На архиерея ты не тянешь, верный друг!» -
Заметил ему кот, при этом чуть не плакал…
«Вот-вот! И я о том же…» И тут такое вдруг:
«Мессир! Позвольте зашвырнуть его куда подальше!»
И страшно рявкнул: «Брысь!» - при этом вздыбил шерсть.
В глазах у Лиходеева крутилось всё без фальши,
Подумал: «Умираю…» Не час был умереть.
Когда вполне очнулся, открыв глаза, увидел,
Что он сидит на камне. Шумит морской прибой…
А за спиною горы… Вот разве же предвидел?
В горах красивый город. Спросить, само собой.
По ходу прямо мол, а но молу мужчина
Без дела, просто так курил, плевал в волну…
Взглянул на Стёпу дико… была на то причина,
И даже сразу несколько – мы знаем не одну.
Тут Лиходеев вовсе такой фортель исполнил:
Встал на одно колено и руки к нему вздел:
«Скажите, умоляю (из роли какой вспомнил?),
Какой вот это город?» Мужик аж запотел…
«Однако…» - произнёс. «Нет, я не пьян, поверьте!»
«Ну, Ялта!» - бросил тот и продолжал курить.
Степан не перенёс, не сдюжил круговерти –
Без чувств свалился на бок… О чём тут говорить?