На фото: Украина. г.Белая Церковь. 70-е годы 20-го века.
Эту историю нашего рода завещаю своему Наследнику
Юрию Тарасовичу Тукалевскому.
ЮРИЙ!
В твоих жилах течёт кровь двух славных родов:
Польско-шляхетского рода Tukalsky
(русифицированное Тукалевских)
и болгарско-украинского рода Тодосиенко.
Оба этих рода ничем себя не запятнали,
были верными гражданами своей страны
и всегда берегли честь своего рода и
приумножали его славу.
То же завещаю и тебе, мой любимый внук!
Сказания рода Тодосиенко.
Собранные и записанные
Тукалевским Матвеем Игоревичем
с его воспоминаний и со слов его матери –
Антонины Ивановны Тукалевской
(в девичестве - Тодосиенко)
и со слов достопамятной бабушки -
Тодосиенко Евдокии Ивановны.
ВОЗНИКНОВЕНИЕ РОДА.
Основателем этого замечательного рода, по семейному преданию, был болгарский мальчик-сирота Тодосий. Он родился, предположительно в 1870 году.
Его родители погибли в войне болгар против турок и после освобождения Болгарии русской армией, он пристал к одному из русских полков на правах сына полка и вместе с русскими солдатами после Русско-турецкой войны 1877-1878г. шел в Россию.
…Я всегда очень горд тем, что я – россиянин! Только русскому солдату присущи такие чувства, как добросердечие и жалость. Только среда русских солдат породила такое щадящее отношение к сиротам войны, как полковое «усыновление».
Сыны полка были испокон веков только в Русской армии!..
…По дороге через Украину Тодосий сильно заболел и был оставлен в одном из украинских сел (предположительно Малое Половецкое Киевской губернии) на попечение общества села.
Он выжил, выздоровел и был усыновлен небогатой украинской семьей.
При венчании сельский священник записал в церковную книгу, заменявшую в те времена книгу ЗАГС, ему фамилию, образованную из его болгарского имени –
ТОДОСИЙ с прибавлением привычной для украинского уха концовки «КО».
Так пошел род Тодосиенко.
Тодосий родил сына Гордея.
Гордей родил сына Ивана - моего деда.
Моя ветвь – это ветвь
Тодосиенко Ивана Гордеевича и Ткаченко Евдокии Ивановны.
ДУМА ПРО ОТАМАНА.
Это - любимая песня Ивана Гордеевича Тодосиенко.
Украинский устный фольклор.
На лiжку твердому, на голой землi,
Вгорнувшись в казацьку хiрею,
Лежав головою на простiм седлi
Отаман козацький, та й ждав, щоб прийшли
Хвилини розлуки с землею...
I подруга вiрна край його була,-
З життям iй прелегша розлука
Богато походiв вона вiдбула
Богато голiв з плеч могутнiх стягла
Важенна козацька саблюка.
Але ж помiраты в цьому куренi
I лежнем лежаты,- не сила
Степ скрiзь оживаэ тепер по веснi,
Лунають ячання, та дзвонять пiснi
Мене ж тут недоля побила...
Велiть мою волю в останнiй мiй час:
Мене на коня посадити
Хай поки ще свiт менi Божiй не згас
Вступлю я в стремена, та гляну ще раз
На батька - на степ, моi дiти!
I погук останнiй почувши смутный
Казацтво коня вже сiдлаэ
I старого батька садовлять вони
I тихо рушають у степу рясний
I тихо кiнь вiрний ступаэ...
...I iдуть все далi...
I iдуть всi мовчки...
Отаманiв кiнь зупинився
I мертвий отаман закрив своi очi
На луку седла вiн схилився...
Мой дед - Тодосиенко Иван Гордеевич - большую часть своей жизни прожил в историческом городе Белая Церковь. Какое-то, довольно продолжительное время, он работал у графини Браницкой объездчиком леса, по-украински - АТА'МАНОМ.
(Произносится с ударением на втором слоге.)
Причём, вольнонаёмным. Крепостным он никогда не был.
Графиня Браницкая была одной из богатейших землевладельцев центральной Украины. Ее землевладения были огромны и занимали немалую часть Киевской губернии. Основная родовая усадьба ее находилась на окраине города Белая Церковь в большом лесном массиве на берегу речки Рось. Парк этот - «Александрия», построенный богатым и прославленным родом Браницких в 18 веке назван в честь племянницы знаменитого князя Григория Александровича Потемкина - Александры Васильевны Энгельгард, (по мужу Браницкой).
Графиня Браницкая, очевидно, любила лес. Ее хобби было приумножать этот массив, который являлся прекрасным оазисом в лесостепной Украине.
Пани Браницкая много внимания уделяла благоустройству своей вотчины и образованию в ней множества маленьких чудес. Она выписывала деревья со всех стран света и прилагала много усилий к их акклиматизации.
Ныне этот лесопарковый массив в г.Белая Церковь называется Александрийским заповедником. Правда этот оазис быстро уничтожается правовым беспределом и коррупцией, царящими на Украине, да и на всём постсоветском пространстве…
Сейчас его зелёный массив порядком расхищен и уничтожен, в него бесцеремонно вторгаются «частные» владения новоявленных нуворишей, безжалостно вырубаются деревья, завезённые графиней из дальней Америки, но ещё можно наблюдать огромные деревья, завезенные из разных стран света, даже из Австралии.
(См. в Интернете )
В усадьбе пани Браницкой, как ее звали ее крепостные и служивые(по-украински - холопы) было много разных диковинок, о которых мне рассказывали и моя, доброй памяти, "баба Явдоха"(Тодосиенко Евдокия Ивановна), и моя мать.
Долгими зимними вечерами моя бабушка, перебирая мне волос на моей голове, которая уютно покоилась на ее коленях, поведывала мне эти сказания и эти рассказы заменяли мне в детстве отсутствующие в первые послевоенные годы детские книжки.
К сожалению, память сохранила немногое, которое со временем приняло вид новелл.
Аллея любви.
Пани Браницкая спланировала свой огромный парк так, что с аэроплана, как гласит предание, можно было прочесть, написанное рисунком аллей парка, ее имя.
В парке было множество небольших водоемов – озер (по-украински - ставков). Они образованы были огромным множеством ключевых истоков, поэтому постоянно пополнялись и были из свежей питьевой воды. Они соединялись между собой через систему водопадов и водосбросов, образуя единый комплекс.
Под одним из водопадов проходила небольшая аллейка, красочно заросшая специальным декоративным плюшем, мхом и еще, Бог знает какими диковинными растениями. Там была маленькая беседка, в которой, по преданию, любила сидеть графиня.
Аллея, образованная с одной стороны скальной породой, обильно заросшей зеленью, с другой стороны сплошной водяной стеной падающей воды, была замечательна. Там было прохладно даже в самый жаркий полдень.
Чертово растение.
В этих озерах пани Браницкая развела много рыбы. Разной от самой экзотической до простых украинских карпов. Селяне тайком пробирались в заповедник и браконьерствовали. Их вылавливали и наказывали. Но крестьяне продолжали лов рыбы, причем по своему невежеству наносили большой урон, т.к. ценную рыбу графиня завозила с большими затратами из разных концов света.
Тогда она, чтобы отвадить их от запретного лова рыбы, приказала пану лесничему (в отличие от лесников - простых объездчиков и охранников леса, лесничий был инженером, паном) засадить берега озер с наиболее ценной рыбой каким-то заморским растением, прикасание к которому вызывало на теле большие и долго не заживающие язвы.
Крестьяне назвали это растение чертовым.
Березовый домик.
По обычаям тех времен графиня услаждала приезжих своих гостей - панов - и сексом. Для этого в одном из тихих закоулков заповедника был построен небольшой домик. Графиня приказала отделать его березовой корой, которая постоянно обновлялась. В этом домике
жили украинские красавицы из крепостных, отобранные из близлежащих сел. Это был, по нынешним меркам, дом терпимости, только не публичный и сугубо ведомственный. Долго в этом доме красавицы не жили - года 2-3. Потом контингент меняли.
Надо сказать, что графиня, по мерке тех времен, распоряжаясь бесконтрольно жизнью и смертью своих крепостных, была, скажем так, не крайне жестока.
"Отработанный материал" она щедро награждала и давала
возможность завести свою семью и хозяйство. Порой, даже давала вольную, т.е. освобождала крепостную и она превращалась в свободного человека.
По причине своей красоты и обеспеченности эти девушки были довольно завидной партией для любого селянина.
Моя мать, Тукалевская(Тодосиенко) Антонина Ивановна, однажды, уж после смерти бабушки, высказала подозрение, что наша бабушка – Тодосиенко (Ткаченко) Евдокия Ивановна, возможно, в свое время была одной из наложниц Березового домика, потом ее графиня выдала за моего деда - Тодосиенко Ивана Гордеевича, наградив хорошим приданым.
Эта версия объясняла то неравенство, которое бросалось в глаза всем, кто видел эту пару. Дело в том, что Евдокия Ивановна была очень красивой блондинкой, с редчайшим удивительным золотистым оттенком волос, стройной и высокой, с отличной фигурой и с большими голубыми глазами. Дед же был невысокого роста, моложе бабушки и, несравненно более скромной внешности. Бабушку он боготворил до самой своей смерти, называл её ласковыми именами, чаще «Явдошко» и не перечил ей никогда. В доме царил полный матриархат. Счастливый матриархат.
Живая вода.
Бабушка умерла на 94 году жизни в 1952 году. Последние годы жизни она мало ходила. У нее очень болели, натруженные за долгие годы непосильного труда, ноги. Она лечила их по-своему.
Надо сказать, что бабушка была большой знаток трав. Что ныне называется - знаток народной медицины или народный лекарь. А по-сельски сказать - знахарь. Она лечила многих людей и многие это помнили. В годы оккупации за городом был временный лагерь военнопленных. Бабушка не могла носить туда еду, сами жили впроголодь, но она заваривала травы, наливала в бутылочки и бросала через ограду военнопленным. Видимо, эти отвары не одному бедному солдатику спасли жизнь!
Помню, как в старом, покосившимся и готовом рухнуть, когда-то огромном и просторном двухэтажном сарае, оставшемся от всего бабушкиного большого хозяйства, она вывешивала собранные ею разномастные очень пахучие пучки трав. Она чему-то пыталась учить и меня, и мою мать, да не в коня, видать, был корм...
...Помню, как-то мы очередной раз нагрянули с Крайнего Севера в Сочи в гости к маме с моим товарищем и у него внезапно, после первого похода на море, страшно распухла нога, которую он когда-то повредил. Опухла лодыжка до гигантских размеров. Ни вызванный врач, ни всевозможные лекарства не помогали. И тут моя мать - Антонина Ивановна - пошла в
лес и принесла в снятом с головы платке ворох разной травы. Она сделала моему товарищу паровую ванну с этой травой и наутро опухоль спала, как не было! Я тогда маме сказал:
- Мамуля! Какая ты у меня мудрая! Все знаешь! Даже травы!
На что она ответила:
- Нет, не мудрая, а дурная твоя мама! Была бы умная, у своей матери хоть чему-то научилась!
Вот кто знал травы – так это она!
- Так твоя же трава помогла человеку!
- Да, помогла. Одна какая-то травка, а какая - я не знаю! Просто я насобирала все, что нашла и какие собирала твоя бабушка и их и заварила! А твоя бабушка одну бы заварила. Нужную! Она знала все травы и мне пыталась передать, да у молодых все старики - дурные, вот я не училась у нее!
А тут еще время такое, когда все народное лечение предавалось анафеме и считалось знахарство чем-то преступным. А я - молодая комсомолка – краснокосынничица стыдилась матери-знахаря, вот и осталась дурой!..
…Воистину! Прозрение к нам приходит поздно:"Что имеем мы не ценим, потерявши - плачем!".
...Баба Явдоха пока двигалась, лечила себя сама. Сядет, бывало, на крылечке и просит меня:
- Розум мiй ! Принеси менi крапивы!
Я ей, чертыхаясь, надергаю крапивы, а она оголит больную ногу и ну, хлестать себя этой крапивой!
Только лет через сорок я где-то прочитал, как это полезно…
Бабуля знала цену не только травам, но и водам. Она давно приметила, что вода одного из многих родников в Александрийском заповеднике очень полезная. Носила понемногу эту воду пока могла, а когда уже не могла, то умоляла меня:
- Унучку, розум мiй! Привези менi живоii водички з парку!...
Этот родник она мне заранее показала и я, если не капризничал, то гонял с бидоном за этой "живой водой"...
Когда бабушка уже истлела в земельке, я, тридцатипятилетний мужик привез на Украину в Белую Церковь своего первенца - Глебушку, чтобы ему показать откуда его корни.
Мы еще застали бабушкин дом. Сходили в заповедник. И там я прочитал над родником с бабушкиной "живой водой":
"Радановый источник. Вода очень полезна при..." и дальше шёл длинный перечень заболеваний.
Памятник любовнику графини Браницкой.
Бабушка рассказывала, что графиня была страстно влюблена в своего конюха. Он был хром и некрасив, и бабушка все удивлялась, чем же это он приворожил графиню. Эта связь графини с холопом была по тем временам очень опасной, как для доброго имени графини, так и для
жизни ее любовника. Поэтому сохранялась в жесточайшей тайне. Всякий, проявивший в ней осведомленность, - погибал. Поэтому бабушка уже через десятки лет после революции, все равно, рассказывая об этом понижала голос.
Наконец, связь эта приняла такой скандальный характер, что кто-то из родственников графини "принял меры" и любимец графини был жестоко убит. Графиня с трудом перенесла эту потерю и, как подозревала бабушка, даже слегка помешалась на этой почве. Она похоронила своего любовника в памятном для нее (или для них?!) месте у беседки,
а чтобы исключить всякие толки, замкнула это место в каменную сферу.
Эта сфера не имела ни окон, ни дверей и внешне выглядела как простое украшение парка, а не как помещение. Вход туда был только подземный.
Графиня приходила туда и грустила на могиле любимого.
После революции, когда ожесточенная толпа крестьян громила и растаскивала все графское богатство, вскрыли и этот оригинальный склеп-памятник, разбили памятник и осквернили могилу и на долгие годы это сооружение оставалось как полусфера непонятного предназначения. Я помню ее вплоть до 52 года. Мы с пацанами бегали туда и сбивали камнями куски сохранившегося внутреннего лепного орнамента потолка, обжигали куски и относили в школу, как мел для доски.
Катакомбы.
Мы вернулись в Белую Церковь в 1949 году. Там стояло три дома, построенных дедом. Война их пощадила, хоть прокатилась тяжелым безжалостным катком по Белой Церкви, которая не единожды переходила из рук в руки.
Первый дом деда - скромная "мазанка" (так на Украине звали домики из самодельного кирпича - глина пополам с навозом). В этом доме жила старшая мамина сестра Ева Ивановна Рысич (Тодосиенко).
Жила она хорошо. По тем временам даже зажиточно. Было у нее хозяйство: корова и свиньи.
То были времена те семьи, в которые возвращались с войны мужики, поднимались из общей бедности как на дрожжах. Муж тети Евы - дядя Гриша Рысич - вернулся с войны капитаном. Работал на "руководящей должности" в сельхозтехнике. Имел служебный мотоцикл с коляской, на котором изредка, к великой зависти всех пацанов, меня немного катал. Правда, для этого он просил меня отойти подальше от дома, чтобы тетя Ева не видела. Она меня крепко недолюбливала.
Но о ней - в отдельном повествовании...
Наша семья валялась "на дне", т.к. отец, хоть и вернулся с войны живым, да с мамой разошелся, угробив, тем самым, дальнейшую жизнь и ее, и наше с Зоинькой детство, и юность. Бросив нас на это самое дно, с которого мы карабкались потом всю жизнь, вплоть до 70-х годов. Да и не выкарабкаться бы нам, если бы не неистребимая и неистовая сила моей святой матери. (Земля ей пусть всегда будет пухом! Да пусть не забудут ее материнский подвиг никогда ни мои сыновья, ни мои внуки!)
Недаром в Сочи на маминой могилке, святыми руками сестры моей, Зоиньки и ее детей был поставлен замечательный памятник и на нем портрет мамочки по пояс, с букетом гвоздик и справедливейшей надписью:
"Низкий до земли тебе поклон за твой материнский подвиг!"
Мать сумела ОДНА, заменив нам отца, вытащить нас с того дна и вывести в люди, дать образование, воспитать в нас добрых людей и гордых граждан своей Родины.
Воистину, поклон ей до земли!
...А тогда, разбитая горем, оскорбленная и брошенная отцом, она приткнулась (больше было некуда!) к своей престарелой маме.
Бабушка жила в основном доме - апогей строительной деятельности деда. Дом был большущий и построен таким образом, что с улицы он был одноэтажный, а со двора двухэтажный. Мама рассказывала, что двухэтажные дома строить крестьянам то ли нельзя было, то ли было накладно, так дед схитрил.
Это была основная усадьба деда. Там стоял большой сарай для скота и сена и погреб.
По другую сторону дома деда стоял хороший пятистенок, который когда-то дед построил для своего старшего сына - дяди Сени.
Но о нем в отдельном повествовании…
Погреб был огромен и глубок. Выложен был добротно, как и все, что строил дед. Причем, весь выложен большим камнем. Ступени большого спуска, все переходы, ниши и просторные помещения. А выход и надземная часть была кирпичная. Однако, от взрыва гранаты, брошенной в погреб во время боев, свод спуска дал большую трещину и наклонный
свод висел на честном слове, да на загадочной крепости секретного раствора, которым дед сцементировал кирпичный свод. В этой связи, нам, детям, лазить в погреб категорически запрещалось, отчего мы это делали еще с большим удовольствием.
Надежную дедову дубовую дверь разнесло от взрыва и, к нашему удовольствию, погреб закрывался на дощатую слабенькую дверку, которая для нас помехой быть не могла. Я, да соседский пацан - Валерка Степаненко - стали изучать погреб. Там стояли несколько огромных старых рассохшихся дубовых кадок под соления и полно было всякого, непонятно как попавшего туда хлама и мусора. Помню, мы там, в одном из помещений нашли на крюке, торчащем из стены, заржавленный немецкий автомат, который мать немедленно, завернув в тряпку, отнесла в городской отдел милиции. Время было сталинское. Законы были суровы, а граждане законопослушны...
Несмотря на то, что нас нещадно наказывали за каждый визит в погреб, мы его потихоньку изучали. Дело в том, что один из его ответвлений был под потолок засыпан каким-то мусором и только над самым сводом был лаз в... неизвестность. Этот лаз нас тянул, как магнит. И однажды, экипировавшись куском мотузка (веревка по-украински), да утащенном из дома огарком свечи и заветным коробком спичек, мы с Валеркой полезли в этот лаз.
Долго пришлось расчищать лаз, пока, наконец-то, мы смогли пробраться дальше. Там за мусором оказался тоже отсек, в котором мы и нашли тот автомат. В самом углу отсека отвалившиеся камни стены открыли какую-то дыру. Мы с Валеркой ее расширили и попытались сунуться туда, но побоялись, т.к. эта дыра, оказалось, выходила в какой-то полуразрушенный тоннель...
...Много позже я узнал, что, оказывается от католического городского храма в центре города до имения графини Браницкой имелся подземный ход. На это указывали исторические документы в местном краеведческом музее, народная молва и (даже!) литературное наследие. (Пушкин."Кочубей")
Мама рассказывала, что дед, когда вырыл свой большущий погреб, понял, что попал в подземный ход. Соответственно, испугался, т.к. "многие знания - многия печали" и немедленно заделал брешь камнем стены погреба.
Бабушка рассказывала, что в имении Браницкой было очень много подземелий. Тайными ходами соединялись многие службы имения. После войны в этих полуразрушенных подземельях обосновались недобитки всякого сброда. Поэтому, после многократных облав, властью все известные выходы и входы в развалинах имения графини Браницкой были подорваны и уничтожены.
Благодеяния графини.
Надо отметить, что благодеяния графини Браницкой семье наших предков не окончились принудительно-добровольной женитьбой дедушки и бабушки.
У дедушки и бабушки родилось, кажется, 11 детей. Однако, в те времена детская смертность была очень высокой и до взрослого возраста дожили только пятеро: Семен, Кирилл, Ева, Людмила и моя мать - Антонина.
Родовая память не сохранила объяснений, но то ли графиня за что-то сильно благоволила к деду, то ли помог Его величество Случай, замешанный на неистовом желании деда "поднять детей", но факт остается фактом - оба моих дядьки Семен и Кирилл получили блестящее для того времени образование.
Семен Иванович окончил консерваторию по классу, кажется, контрабаса.
Кирилл Иванович получил образование агронома.
В то время получить такое образование могли только дети из семьи благородных кровей, к которым, естественно, крестьянскую семью деда отнести нельзя никак.
Семейное предание сохранило легендарную повесть о том, как старший сын деда - Семен попал в консерваторию…
…В трудовой семье деда и бабушки все работали от зари до зари. Бабушка содержала большое хозяйство. У нее было небольшое стадо коров, коз, баранов, дворовая птица.
Через обязанность пастуха прошли все дети.
Пастушил в свое время и дядя Семен. С малолетства он был музыкально одарен. Он сам научился делать свирели и неплохо на них играл.
Однажды, когда дядя Семен выдувал рулады из своего нехитрого музыкального инструмента, мимо проезжала графиня со своими гостями. Поскольку тогда даже графини двигались на лошадях, а не в несущемся, гудящем и закрытом авто в грохочущем автопотоке, то проезд по владениям графини был, как правило, неспешным, с демонстрацией ее угодий и земельных богатств.
Кто-то из гостей обратил внимание на красивую игру дяди Семена. Графиня была (как это присуще, вероятно, всем полякам!) невероятно тщеславна. Она подозвала пастушка, чтоб он еще сыграл для «ясновельможных панов». После этого импровизированного концерта, кто-то из панов выразил сожаление, что явный талант пастушка пропадет втуне, ибо ему по его положению, получить музыкальное образование невозможно.
Кто-то из окружающих графини, то ли из лести, то ли каверзно заметил:
- Для графини Браницкой нет ничего невозможного! У нее и холоп (так называли подневольных крестьян на Украине) может получить высшее музыкальное образование!
То ли время было такое, когда революционные идеи проникали и в среду дворянства, то ли тщеславной графине понравилась идея, но так или иначе дед был немедленно призван пред ея светлые очи.
Она заявила деду:
- Иван! Слышала игру твоего сына! Готовь его,- я его направляю на учебу в Киев!
В те времена и благодеяния облекались в форму приказа.
Вероятно, этому приказу дед был очень рад. Таким образом, дядя Семен оказался студентом Киевской консерватории. Графиня сумела добиться исключительного разрешения и всю учебу оплатила.
Что же касается образования дяди Кирилла, то дед сумел каким-то образом выпросить и для него покровительства графини. Он пристроил дядю Кирилла в помощники к пану-лесничему, благо дядя Кирюша высказывал с детства пристрастие к травам и растениям, позже сумел добиться рекомендации и поддержки от пана-лесничего, которого очень ценила графиня, и "атаковал" графиню своей челобитной за сына.
Бабушка говорила, что основной довод, которым мудрый дед оперировал - закон русских князей - "Миловать - так миловать, а казнить - так казнить!". Дескать, Пани графиня должна быть столь щедра, чтобы, помогая старшему сыну выкарабкаться "в люди", не посеять антагонизма между братьями.
Так или иначе, но и Кирилл оказался в Киеве в сельхоз академии на полном пансионе графини.
Дядю Семена я не застал. Он погиб в 1943 году во время оккупации Белой Церкви.
С дядей Кирюшей меня дважды сводила судьба. В 9 лет и в 18 лет. И помню кое-что из его рассказов. Особенно мне врезалось в память, как его соученики в академии его преследовали и помыкали им. И как, сквозь белую ткань обязательных форменных перчаток у него
проступала, с детства въевшаяся в кожу грязь, как только потели руки. Почему-то именно это, среди немалых мучений ученичества, врезалось в память на всю жизнь дяде Кирюше...
Семен Иванович Тодосиенко.
Дядя Семен, как уже указывалось, был старшим сыном деда Ивана Гордеевича Тодосиенко. Благодаря вышеупомянутому благодеянию графини, он получил высшее музыкальное образование. Он работал в белоцерковском музыкальном театре в симфоническом оркестре. Есть сведения, что в последние годы и дирижировал.
Женат он был на еврейке - тете Соне. Она была сварливой, жадной, крикливой неврастеничнкой. На этой почве и прошло разъединение семейств - дед Иван Гордеевич отделил сына, хоть и мечтал всегда жить большой семьей.
Дядя Сеня любил свою жену безмерно, что и послужило причиной его гибели.
Во время оккупации города, кто-то донес на то, что тетя Соня - еврейка и ее забрали. То ли сволочная человеческая природа доносчика послужила тому причиной, то ли не менее сволочной характер тети, которая сумела восстановить против себя всех соседей, а, может
быть и то и другое, но тетю Соню расстреляли на краю города у рва.
Когда дядя Сеня узнал об этом, он пошел к этому рву и там, очевидно, от переживаний помешался. Он долго плакал на могиле, а потом напал на охраняющего захоронение полицейского, за что был на месте убит.
Эта смерть отозвалась в нашем роду еще и тем, что мой дед в тяжелые голодные тридцатые годы, спасая семью свою, сдал лучшую половину своего большого дома в аренду государственной аптеке. Сам он был мудрым, но неграмотным и отдал все документы сыну Семену, как наиболее грамотному для хранения. После же смерти Семена и Сони, их
детей (мальчика и девочку) надежно спрятали, но их дом был полицаями
немедленно ограблен и подожжен. Естественно, сгорели и документы деда поэтому бабушка, а позже мама моя, никак не могли доказать, что аренда давно закончилась. Было много судов. В то время простому гражданину было невозможно судиться с государственным учреждением, коим являлась аптека.
(Впрочем, не многое в этом вопросе изменилось и по сей день! И поныне "Сила солому ломит!")
Последний Верховный суд Украины принял "соломоново" решение:
Дом считать государственным, но бабушка вправе условно владеть двумя комнатами этого дома посмертно с правом передачи этого права только одному своему первому наследнику.
После этого решения новый управляющий аптечным управлением города – мудрый еврей - облюбовал дедов дом, иезуитски использовал разночтение решения суда. Он сделал кое-какой ремонт в подвале, не предназначенном для проживания людей, а тем паче грудного ребёнка, каким являлась моя сестрёнка и переселил туда нас, заняв наши комнаты.
Мать дошла тогда до Верховного суда Украины, но никто не находил никаких нарушений. Честно говоря, время было тяжелейшее и в полуподвалах и подвалах жила тогда добрая половина страны.
Добрая…
А мы, брошенные отцом на выживание, к таковой социальной группе не относились…
Так мы и жили в подвале при керосиновой лампе, впрочем, и наверху у нас не было электричества, хоть оно было за стенкой в аптеке.
…Великий подвиг нашей матери еще и в том, что она не дала озлобленности поселиться в наших душах и мы, ее дети, никогда не затаивали злобу на Родину, с ранних пор по объяснениям мамы четко разделяя Родину и Правителей.
Первое - вечно, второе - преходяще. Первое - свято по умолчанию, второе ценится по заслугам.
Помню, как молодая еврейка - жена аптечного управляющего - разваливалась в кресле на бывшем нашем крыльце и полностью оголялась для загара, ничуть не смущаясь нас, детей. Мать ее стыдила, но она будто не слышала, отдаленная высоким крыльцом и не менее высоким положением мужа от этой, презираемой ею, низшей расой подвальнопроживающих...
...Странно как-то наш род был связан с еврейской нацией! С одной стороны мои дядья Семен и Кирилл были женаты на еврейках. Из-за фамилии Тукалевских часто принимали за евреев. С другой стороны, как я заметил, никогда представителям нашего рода не приносили
не только счастья, а маломальской какой-то пользы ни семейные, ни случайные связи с представителями этой нации. Самые пакостные, самые непримиримые, самые ненавидящие враги в моей жизни были из этого странного племени! Столь же странного, сколь и чуждого нам.
…Поэтому, мои потомки, когда рано или поздно заинтересует вас вопрос есть ли в вашей крови хоть капелька еврейской крови, вспомните эти мои строчки:
В крови Тукалевских по корню Матвееву есть кровь болгар,
украинцев и поляков, но нет ни капли крови иудеевой...
…Впрочем, мать моя, рассказывая об этом, добавляла, вздохнув:
-…к сожалению, нет!
(Продолжение следует)