С раздутых сплетен громким гулом,
на юг задавши стрекача,
с женой и дочерью, с баулом,
поэт уехал сгоряча.
Под неизменный бой курантов,
толкнувши на прощанье речь,
он стал одним из эмигрантов,
свободу чтоб свою сберечь.
По имени – так ровня князю,
по отчеству, вотще, пророк.
С фамилией – вот только, разве…
Бродить среди толпы не смог?
Или правительство послало,
чтоб стрелы не метал в режим?
Но в Раше Игоря не стало.
«Хотя б на старости пожить! –
решился правдоруб матёрый. –
Ну сколько здесь терпеть ещё?»
И – улетел, не зная Торы,
иврит не зная хорошо…
Конечно, покорил он Хайфу.
Конечно, друг есть – Губерман.
Но будет ли ему по кайфу
вдыхать сомнения туман?
А ведь и там зашепчут тени
(подпортить чтобы юбилей),
что графоманистый Иртеньев –
таки не истинный еврей!