Вот так с налёту, впопыхах,
совсем о Добчинском забыли.
А тот, как курица впотьмах,
гадал, где ж с Бобчинским-то были?
Вспомнил: училище, банкет –
тот там селёдкой ублажался.
Теперь, поди, зашёл в буфет,
и чаем вволю поправлялся?
И, точно, у гостиницы
стоял, платком пот утирая.
Сосал, при этом, леденцы.
И сам с собою рассуждая,
смотрел на окна в нумера,
где жил чиновник с Петербурга.
И напирал: давно пора
раскрыть затею драматурга!
Зачем ввёл странный персонаж,
что «Мёртвые души» тревожит?
Неужто эдакий типаж
путь к сердцу зрителя находит?
Покойников давно ведь нет!
Во здравии уже не будут!
А ему, словно, на десерт:
подай покойников и всё тут!
И как, скажите, отпускать:
поштучно, в розницу иль оптом?
И, где б цену это узнать:
не обмишуриться б экспромтом!
И Пётр Ивановича нет!
Ага, вот, лёгок на помине!
Уж, как не тесен этот свет,
а не найти Вас, было, ныне!»
« - Э нет, голубчик, ты ответь:
небось, чаи гонял в буфете?
Так можно братец умереть,
не знавши новостей на свете!
Да, к нам приехал ревизор,
как и чиновник, из столицы.
Меж ними будет разговор –
важнее не видал я птицы!
Не по сценарию сюжет,
и не на ту канву ложится.
И не такой большой секрет,
что кто-то головы лишится!»
« - Вот-вот, и к теме подошли.
Не спрашивал ли тот чиновник:
про родословную твою,
и кто из них уже покойник?»
«- Да, что там, даже предлагал
по гривеннику за по душно.
А я по «тыщи» отказал –
и других денег мне не нужно!»
«- И, как он это пережил?»
«- Да, где там, чёртов Земляника –
больных с больницей заложил,
чем Гибнера довёл до крика!
Уездный лекарь багровел:
У Вас нет совести, нет долга!
А Земляника своё пел:
Мол, на капусте, жизнь недолга!..»
«- Ишь ты, хоть немец, а боец!
За жизнь сражается, вчистую!
А ты брат тоже молодец –
загнул за душу и «косую»!
Оно, конечно, не того:
прости, Господь, нас – все там будем!
Но форс держать-то для чего?
За «четвертак» на круг – с рук сбудем!
Слыхал, в уезде каково?
Ни с чем вернулся наш чиновник:
Ноздрёв борзыми затравил,
чуть в лоб не закатил, разбойник;
он к Собакевичу бежать –
хозяин, молча, приценялся,
а после руку так пожал,
что тот к Манилову сорвался;
вот, где уж не разлей вода:
в любезностях час рассыпался,
а торговались - ни шиша…
так с душами и не расстался;
Коробочка – баба-Яга,
вздыхала тяжко: «- где им взяться?»
а Плюшкин чмокая, кряхтя,
ответил: «- Самому сгодятся!..»
« - Да, Пётр Иванович, дела.
Провинция - эхо эпохи!
Податься бы, братец, куда?
С утра, во рту, не было крохи!»