Ты ушел в этот стонущий за окном вечер,
оставив меня снова и снова сходить с ума,
рисовать воздушные замки в углах, слушать северный ветер,
говорить со страхом своим, царапать стекла окна.
Прости меня, воющая моя, ставшая чуждой душа,
не выстоять, видимо, мне в этой вечной молитве,
в битве, которая все сокрушает, куда-то спеша,
оставляя меня нагую ходить по острому лезвию бритвы.
Привычной стала эта острая дрожь по высохшей коже,
когда тихим треском обойного клея приходит страдание.
Тебе не понять - слава Богу! - на что же похожи
мои скупые и слабые по структуре желания.
Мы сотканы из таких разных материй:
ты светел - везет мне с такими! - а я серая тень,
не отбрасывающая, как водится, как и все серые, собственной тени,
я с горькой мукой улыбки вновь начинаю свой день.
Нет, что ты, не думай! Мне нужны эти острые боли,
чтобы чувствовать жизнь в этих уставших детских руках,
в ранах, что не затянутся, что приняли столько соли,
мне нужно чувствовать жизнь, чтобы снова сходить с ума.
Нет под рукой кисти и масла - неяркого,
чтоб серым цветом измазать чужие холсты -
грязные, обветшалые холсты тех, кто легкомыслия мягкого
настелил под порогом мне, перекрыв к сердцам их мосты.
Горькая, горькая участь мне выпала,
но ты знаешь: не жалуюсь, даже горжусь иногда.
Зима в мире моем болью белой щедро посыпала,
моя слепота укрыла душу, видимо, навсегда.
Я слишком мало изящных слов изучила,
чтоб объяснить тебе, что не сможешь меня спасти,
и вновь подпустила невинного и вновь приручила.
Прости мою душу заблудшую...Сможешь? Прости.